Леонид Порохна - Сказка про Ваньку
Узкий, как щель, месяц висел на небе, ничего внизу не освещая. Смутные очертания кустов и редких деревьев покрывали пологий склон, и по всему пространству горели там и тут факелы, которым тоже мало что удавалось высветить. Факелы медленно передвигались, каждый сам по себе, и в то же время все вместе искали кого-то.
— Ищи! — раздавалось тут и там.
Позвякивало оружие, шепотком перестукивались звенья кольчуг. Двигались факелы.
— Ищи!..
В темноте между кустами неслышно двигалась тень, и, когда редкий отблеск падал на лицо, можно было узнать Сторожа, одного из Братьев. Он всматривался в движение факелов, вслушивался, принюхивался. Вдруг бросил руку вбок, в глубь куста, рванул обратно. Выудил кого-то, второй рукой заткнув ему рот. Присмотрелся — Ванька. Сторож не удивился, шепнул:
— Пришел?
Осторожно повел парня в обход факелов.
— Ищи! — провожало их.
У Братьев усадили Ваньку в просторной горнице за стол. Напротив опять сидел старый Дед, вокруг молча стояли Братья, лица их в дрожащем свете коптилки были угрюмы, но решительны. Молчали, ждали кого-то. Дед вопросительно поглядывал на Старшего, огромного седобородого мужика, тот проверял на улице, возвращался:
— Нет еще.
Дед кивал. Ждали. Наконец Дед сказал:
— Сладь-ка мету.
Старший с силой вбил в бревенчатую стену широкий нож, через лезвие бродил белую ширинку с петухами, а под нижний конец ее поставил миску. На уголке полотенца появилась, медленно набухала и упала, сорвавшись, капелька, о железное дно звякнула. А на месте ее родилась следующая. Темные, черные почти капли падали и падали, и не сразу Ванька разобрал, что это кровь.
Сидели тихо, нарушил тишину Ванька. Он встрепенулся, схватился рукой за висок, всхлипнул. Ослаб.
— Ты что? — спросил ближний из Братьев.
Ванька недоуменно пожал плечами. Тогда Брат осторожно сдвинул над виском у Ваньки волосы, протянул с уважением…
— Ого…
Ванька не понял, тогда Брат подставил маленькое зеркальце, и парень увидел на голове большое родимое пятно.
— Не было, — выговорил Ванька.
Оборвал его окрик Старшего:
— Тихо там!
И опять тишина, только кровь с ширинки капает, половина миски набралась. Наконец стукнула дверь, вбежал Брат, задыхаясь. Дед позволил ему говорить, и тот выпалил:
— Старая сказала, пусть. Поможет.
Все посмотрели на Деда. Тот медленно поднялся над столом, сказал окончательно:
— Это наша земля.
В перелеске, над спускавшимся к небольшому овражку склоном, Дед давал Ваньке наставления:
— Твое дело — до оврага доскочить. И быстро беги, как сможешь.
Пути до оврага было изрядно, место голое, одна трава, ни кустика. За оврагом стоял густой ельник. А сбоку, по краю оврага, приближался отряд стражи.
Похожий на сучок палец ткнул Ваньке в спину:
— Беги.
И побежал. Только выскочил из-под берез, закричали всадники, понеслись кони наперерез. С другой стороны донеслись ответные вопли, там скакал отряд с Девицей во главе.
Ванька бежал. Овраг приближался медленно, а стражники — быстро. Тут справа раздался свист, из кустов выступил на открытое место Старший из Братьев. Вышел и встал, будто обозначил собой некую границу, и она оказалась неприступной. Конники, домчавшись до нее, завертелись на месте, нахлестывая лошадей, отчаянно вопя. Кони вставали на дыбы, оседали, но переступить границу не могли.
Другой свист разнесся, со второй стороны встал Брат; визгливо закричала Девица и остановилась вместе со своим отрядом.
Ванька бежал, за спиной его стоял у леса Дед, за ним — остальные Братья. Когда до оврага оставалось чуть-чуть, раздался над склоном, покрывая вопли бессильных стражников, бросая на землю и коней, негромкий, но заглушающий все старушечий хохот. На последнем шагу Ванька оглянулся. Под высоким дубом, бескостно привалясь к стволу всем телом, лежала распухшая Старуха. И смеялась. Глазницы ее, уставленные Ваньке вслед, были пусты.
Свалился Ванька в овраг, перекатился через тонкий ручеек, вылетел на другую сторону, упал. Вокруг тихо стало, Ванька голову приподнял, оглянулся. За спиной, за оврагом стоял лес. Ни откоса, ни стражи, ничего, ели да тишина.
Ванька вперед посмотрел, а там — поле, за полем — деревня. Его, Ванькина деревня.
Шел путник домой. Его заметили, появились на околице люди, старики вышли, отец.
Ванька вернулся. Постояли с отцом друг против друга, обнялись. И поднял отец руку, сдвинул у сына над виском волосы, посмотрел, Ванька понял, отогнул у отца седую прядь на том же месте. Родимое пятно. Такое же.
А от леса шел той же дорогой еще один путник. Митрий. С котомкой, от усталости покачиваясь. Добрался до камня, торчавшего из земли, подогнул непослушные колени, сел. Отец вытер шапкой пот со лба, брякнул ею о землю. Все, пришел. От околицы бежала его жена, упала в ноги, обняла мужнины колени и давай реветь.
— Иван, — сказал отец, — пошли, Иван, домой.
Из улицы выскочил в это время мальчишка, руками над головой крутит, кричит:
— Странники! Странники идут!
Вся деревня собралась на бугре с другой стороны деревни, под которым шли по дороге странники. Первым шагал благородной осанки мужчина с красивым лицом и рваным шрамом на шее. Следом — крепкий парень со светившимися радостью глазами на обезображенном лице. И еще два дюжих мужика, а за ними, чуть поотстав, шла тоненькая девушка в простом платье, с косой до пояса.
Странники вернулись в деревню, миром встречали их люди.
А на опустевшей, дороге показался из-за поворота еще один. Корявенький, маленький человечек, глаза широко расставлены, скулы торчат. Догонял попутчиков своих, шел быстро, задорно подпрыгивая на кривых ножках, короткими ручками размахивая. Голова его, по всей длине перехваченная глубоким шрамом, лучилась счастьем. Рот, глаза, щеки и даже нос расползались в радостной гримасе.
Он смеялся, он веселился, он был счастлив, потому что рождению всегда сопутствует радость.
