Леонид Порохна - Сказка про Ваньку
— А-а-а!.. — заорал парень. — Мать тую!..
Закрутился на месте. Копейщик теснил его конем, но почему-то не трогал, а когда лучник подоспел, всеобще тронулся в сторону. Тут парень с силой ухватил лучника поперек груди, с размахом брякнул о землю. И еще брякнул, тот обмяк.
Конник такого поворота не ждал, бросился к своему на помощь, но парень ловко подхватил лучника, швырнул тело коню под ноги. Тот сбился с шагу, копейщика тряхнуло, да и парень ему помог, за ногу дернул, копейщик свалился вниз, но тут же вскочил.
— Пошли! — крикнул Пронька.
Копейщик гнал парня по полю, в тяжелых доспехах бежал легко, и недолго б они пробегали, если бы не выскочили из леса Пронька с Ванькой. Заголосили, бросились вперед. Стражник не ожидал, застыл, оглядываясь, этого хватило, чтобы парень подскочил к нему со спины, ремешком от шлема перехватил ему горло. Когда двое подбежали, стражник пузыри пускал.
— Стой! — закричал Пронька. — Нельзя!
Но поздно, парень брезгливо оттолкнул тело, оно завалилось вбок.
— Два дня гнали, — с облегчением выдохнул парень.
Был он крепок, кудри задорные, за плечами — котомка, как у Ваньки. Улыбнулся:
— Вы чего тут?
— А ты?
— Вместе пойдем? — смеялся парень. — Только я сообразить никак не могу, куда идти?..
Ванька на Проньку кивнул:
— Он, Пронька, знает.
— А я — Фролка.
— Пошли, Фролка?
— Пошли.
На закате у костра разговаривали:
— На Дальней заставе стражи мало, — говорил Пронька, — пройти можно.
— Это я пробовал, — качал головой Фролка.
— Можно, можно. Впереди — Ближняя застава, пройти надо, но нельзя. Разъезды, ловушки, стражи много… Никак не пройти.
— Совсем?
— Совсем, — Пронька помолчал, пошевелил губами, будто сам с собой советовался. — Есть один способ, только… Страшно. Дед тут один живет, очень старый, давно живет. И странный. Себе на уме. Но может и помочь.
— Если понравишься? — спросил Ванька.
— Нет, говорят. Не знаю. Одному поможет, другому лихо положит. Почему, никто не знает. Что хочет, то делает, шальной дед. Палец сунешь — пузо лопнет, вот какой, Я о нем много слыхал и не пошел бы, да другого пути не знаю.
Пронька умолк. Посидели, Фролка решился:
— Ладно, и я откроюсь. Давно тут шляюсь, выбраться не могу, но кое-что вызнал. Мимо деда не пройти.
— И чего он такой страшный, — сомневался Ванька.
— Страшный… — отозвался Фролка.
Пронька покивал.
К деду шли осторожно, медленно, тропка вилась, и выше роста человеческого стоял вокруг камыш сухой, коричневый. Шелестел странно, будто стеклянный, с присвистом. Шум этот обволакивал, как вата, и не сразу услышали путники свист настоящий. Отбежали в заросли, мимо протопал карла, тот самый. Опять с домовинкой. Ушел.
Дальше тронулись еще медленней. Пронька с Фролкой насупились, только Ванька ухмылялся незаметно. Избушка посреди камыша открылась неожиданно. Маленькая, окна — у самой земли, под тем же камышом. Дверь отворена.
Путники подкрались, заглянули внутрь. Пусто. А на полу — огромный гроб, домовина редкая, не тесаная, а дощатая.
— Помер он, что ли, — шепнул Фролка.
— Пронька, — сказал Ванька погромче, — вдруг и, правда помер?
Тот плечами пожал, осматривая комнатку. Ничего кроме домовины в ней не было, даже печки. Только травки по стенам развешаны, и дух такой, что в животе все вертится. То ли от травы, то ли мертвечина…
— Помер… — шепнул Пронька, и вместо ответа донеслось из-за дома неясное бормотание. — Или нет, — Пронька двинулся за угол.
Там на маленькой полянке торчал из-под земли колышек, окруженный полоской, выложенной камушками. Над колышком склонился старичок, седенький, маленький, сучковатый какой-то. В обычной рубахе, в обмотках из бурой шерсти. Говорил ласково:
— Виновата — получай, виновата — получай… Ответь, коль что творишь, а даром не обижу, сама знаешь…
И стегал прутиком по колышку, на котором крутилась маленькая змейка, гадюка. Больно ей было, кольцами вилась, но будто знала, за что наказывают, терпела, голову вниз пригибала. Старичок постегал еще, сказал, головы не поворачивая:
— Выходи, паря, выходи. Чего тут прятаться?
Путники, глядевшие из-за угла, не сообразили, кому это он. Тогда дед повернулся, рукой повел:
— Выходи, — пошел навстречу, бросив змею. — Сиди пока.
Гадюка зашипела, нехотя обвилась вокруг колышка и так застыла.
— Здравствуй, дедушка, — сказал Пронька без уверенности, — не обидь.
— Гляну, — отозвался дед ласково.
Он присел на пенек, парни приблизились.
— Мы не досады ради, дедушка, мы б и мимо прошли, да не получается.
Дед закряхтел, сказал опять ласково:
— Куда ж еще, как не ко мне? Все — ко мне. Любят меня. Говорят. А врут. Бегут все…
— За чём? — спросил Ванька.
— Какая тебе разница? — дед ласку источал. — Не «за чем», а «от кого».
— Дедушка, — сказал Фролка, — мы ни от кого не бежим.
— Врешь, и сам знаешь. — Ласка перешла в ехидцу. — Теперь вам Ближняя застава, там и крюк.
— Пройдем, — пытался Фролка бодриться.
— Хрен ты пройдешь. В драку влез уже? Дальняя, дурак, застава для сигнала стоит, теперь вас на Ближней дожидаются.
— Помоги, дедушка, — смиренно просил Пронька.
— Дедушка, — Ванька подключился. — Помоги, отработаем.
Старичок отмахнулся:
— Какая с вас служба… Так помогу, я сегодня так хочу. Завтра б пришли — другого б нашли, а сегодня помогу. Малыша, сюда шли, видели? На развилку пойдете, на Зуб Кривой, он встретит, проведет. Но только за Ближнюю заставу, дальше ему заказано. Да отблагодарите, не часто ему перепадает.
— Это карле? — спросил Фролка.
Старичок покивал:
— Топайте, да не приходите больше, не хочу.
— Спасибо, дедушка… — начал было Пронька, тот махнул рукой, идите, мол, потом присмотрелся к Ваньке, разрешил:
— Спроси, коль неймется.
— Дедушка, чего малыш домовину таскает?
— Наказанный. Ступайте, некогда мне.
На следующий день утром показал Пронька вперед:
— Кривой Зуб.
И правда, скала, торчавшая посреди густого леса, напоминала звериный клык: изогнутая кверху, макушка бурая, будто в крови.
— Рядом, — сказал Фролка.
— К утру дойдем, если спать не будем. Да если осторожно.
Чем дальше шли, тем сильнее Проньку страх разбирал, так что заметно стало. Ванька к нему с тревогой приглядывался, Фролка злился. Шли споро, ничего такого страшного не попадалось. Разве что к вечеру залегли при звуке копыт. Ждали долго, неровная лошадиная поступь приближалась медленно, пока не явилось нечто странное.
