Катя Зазовка - Ворожея
Зашел я как-то в гости к Лютоверу. Гляжу, тот от радости пухнет, что богатство у него множится. А вот женка его, Яромила, очей от пола не отрывает. Да лик ее такой печальный, прям сердце кровью обливается. Ну, мыслю, несчастлива с ним девка. А из-за того, что немая, никому пожаловаться не может. Стал я с того часу порой наведываться к брату. Лютовер злился-злился, а однажды его терпение и вовсе лопнуло: осерчал да погнал меня прочь со двора. Мол, неча так часто в гости таскаться да с женкой его заигрывать. Но я не отступил. Однажды пришел, слышу, а братец с женой разговаривает, а та ему отвечает. А ведь всем ведомо, что она немая! Схоронился я в кустах шиповника — благо он у них пышный, раскидистый вырос, да тайну и прознал!
Внезапно Щекарь огляделся — не вернулись ли Череда с сыном. Но, даже убедившись, что их и близко не слыхать, все ж перешел на шепот:
— Яромила-то не человек вовсе! Ужалка она!
Милаву осенило. Так вот почему вокруг деревни столько гадов развелось! Вот чьи следы она тогда на Ласкавне видела — никак сам ужиный князь иль сестры Яромилу вызволить пытались.
Меж тем кузнец продолжал:
— Оказывается, Лютовер долгое время вовсе не на охоту в лес ходил. Оттого и дичи почти не приносил. Точнее, силки он ставил, но только не на обычное зверье. Братец пытался ужалку заарканить. Хотел, чтобы она свои скарбы ему открыла. И для того, чтобы власть над ужалкой поиметь, надобно ему было ее змеиной шкурой разжиться. Сыскал он древний дуб, на котором любили дочки ужиного князя сидеть да свои дивные волосы расчесывать, и затаился подле него. Целых два дня из травы носу не смел высунуть, чтоб не спугнуть красавиц. Слушал внимательно да на ус мотал, как кожу присвоить. Выведал. Дождался, покуда девицам искупаться захочется — всем ведь ведомо, как ужи плавать любят. Подкараулил, когда ужалки свои кожи поскидывают, ухватил ближнюю — да затаился.
Тут ворона говорящая прилетела, сказала, что ужалок к себе князь требует. И немедля. Кинулись девицы за своими кожами. Одели — да ужихами по мху к батьке поспешили. Только одна из них никак своей кожи сыскать не могла. Крутилась, вертелась, под каждый камешек заглянула, каждую травинку отогнула — нет одежи чешуйчатой. А тут Лютовер из своего укрытия вышел и кожей пред носом девичьим трясет. Вот, мол, я ее нашел, стало быть, теперича ты моя. Откроешь скарбы, верну одежу. Кинулась Яромила ему в ноги, взмолилась. Рассказала, что кроме украшений, что ей батька даровал, нет у нее боле богатства. Но Лютоверу тех сокровищ мало оказалось. Ведал он, что покуда ужалка подле него будет — станет ему во всем везти. Вот и порешил не отдавать ей кожу, покуда не разживется так, как об том с детства мечтал. Привел ее к себе и зажил, как с женой. Покуда кожа у него — девица ему во всем подчиняется. А Лютовер, ежели Яромила его слушать перестанет, пригрозил спалить ее ужиное обличье. Вот и вынуждена несчастная с ним жить да перечить ему ни в чем не смеет.
Решился я тогда к Лютоверу пойти да потребовать у него, чтоб отпустил девицу. Но он так разозлился, что пообещал, ежели кто на селе прознает про Яромилу, то наверняка змеиную кожу спалит. И тогда ужалка навсегда человеком останется. Не отступил я и попытался сам найти, где он шкуру спрятал. Но только ничего не вышло. Вот и решился я к Кукобе пойти. Ей и открывать ничего не пришлось — все уже ведала ведьмарка. Вот только извести охотника она отказалась.
Кузнец вздохнул и опустил голову — никак совестно ему было, что решился собственного брата забить. Уразумела Милава, что дрогнуло сердце Щекаря да любовью к прекрасной деве прониклось. Вот только он куда благородней Лютовера оказался. И любил по-настоящему. Да ради любви на самое страшное пойти решился.
— Сказала, что тут ведьмовство бессильно — покуда ужалка с Лютовером, никакие чары ему не страшны. И убить его только человек может. Но я-то ведь сам супротив Лютовера и его силищи, что шавка супротив медведя. Тогда Кукоба и предложила мне ночью в волколака оборачиваться, чтобы силы выравнять. Разве можно более достойного соперника охотнику, чем зубастый зверь, сыскать? Вот и стал я с тех пор волком подле села рыскать. Все Лютовера выискивал. Дважды с ним в схватке сошелся, но совладать так и не сдюжил. Ну а с Купалья так и вовсе не помню, что в волчьей шкуре делал.
— А что Кукоба у тебя взамен попросила? — Милава добре ведала, что ничего черная ведьмарка просто так делать не станет.
Запунцовел кузнец. Очи отвел. Губы задрожали. Никак не смел Щекарь признаться в том, что за плату взяла Кукоба. Но ворожея уже и сама догадалась:
— Неужто ночь с ней провел?
Кузнец кивнул и, глотая слова, пояснять принялся:
— Она девицей обернулась. Зашла в сарай старухой, а вышла молодицей. Подивился. Мыслю, не она это. Даже ведьмарке не под силу вмиг в девицу претвориться! А она меж тем подступает да говорит, мол, давно мужской ласки отведать хотела, истосковалась вся по объятиям да поцелуям. Я сразу отступил. А она лохмотья скинула да совсем нагой осталась. Ни морщинки, ни косм белесых. Тело дивной красы. Молодостью налито. Ну, я и поддался, — краска на лике Щекаря еще ярче стала, ежели такое вообще возможно. Ворожея еле подавила усмешку — да уж, трудно супротив девичьей наготы устоять. Особливо когда она сама в руки лезет.
— Эй, может, пора? — послышался издалече глас Алеся. — Вон ночь уже на пороге.
Милава поглядела на край болот. Сумерки подползли совсем близко. Она резко вскочила. Кузнец в страхе огляделся вокруг. Очи его расширились от ужаса.
— Уходите отсюда скорее! Я вот-вот в волколака обращаться стану. На вас первых и кинусь, — в его голосе зазвенели истерические нотки.
— Успокойся. Больше ты никому ничего дурного не сделаешь. Да еще неизвестно, делал ли прежде. Возвращайтесь! — позвала Милава старосту с сыном.
— Ты мыслишь, что то мог быть не я? — Щекарь поглядел на нее очами, полными надежды. Ворожея пожала плечами — мол, всяк могло быть.
Скорее всего, обоз пожрал именно кузнец, но сгущать тучи не стоило. Лучше постараться настроить мужика на добрый лад. Теперича важно его с болот вывести да где-нибудь запереть на ночь. Ну а там пытаться заклятье снять. А наложила его бабка так крепко, что одна жалость не помогает. Да и хворь наверняка не кузнеца рук, точнее лап, дело.
— Ну что? Обратно? — спросил Алесь. Он так и буравил очами Милаву, точно думал по лику девичьему прочесть, об чем кузнец рассказал. Ворожея кивнула и указала рукой, чтоб сын старосты показывал дорогу.
— Ты, Щекарь, за Алесем ступай, ну а мы с дядькой Чередой позади пойдем.
Спутники закивали, выстроились друг за другом да без промедления направились к селу.
