Катя Зазовка - Ворожея
— Сдается мне, что он сам не рад такой силе.
— Хочешь сказать, что его кто-то зачаровал? — с надеждой спросил Череда.
— Так, зачаровал.
— Хвала богам! — воскликнул староста. — Не зря я в его неповинность веровал. Давно мы с кузнецом дружбу ведем. Еще детьми пакостничали да пред родичами после отвечали. Разом по болотам лазили, разом яйца у соседских кур таскали. А еще я завсегда над ним верх одерживал, хитростью одной — подсеку, а затем усядусь сверху…
— И кто? — прервал Череду сын.
— Вот это нам и надобно выяснить. Далеко еще? — огляделась Милава.
— Устала? — забеспокоился Алесь.
— Нет, вот только болота ночь быстрее окутывает. Да к тому ж, сам ведаешь, где нечистики убежище себе ищут. Поспеть бы.
Сын старосты кивнул и указал вперед:
— Уже недалече. Только через десяток шагов идти совсем трудно станет. Так что придется поднапрячься.
Спутники выпрямили спины, точно набираясь сил перед последним, самым важным рывком. Алесь не слукавил — здесь топь точно восстала супротив человека. Милава чуяла — недоброе это место. Ежели где и пируют нечистики разом, так непременно тут. Ворожея не подивилась бы, ежели б теперича из мутной жижи выглянула уродливая болотная русалка, которую разве что какой-то шутник к водяным утопленницам-пригожуням приравнял. Ведь всем ведомо, что трясинные девки и не девки вовсе. Старые, жуткие на вид, тиной облепленные, грязью перемазанные, под стать здешним княжичам: Багнику, Болотнику да Аржавеннику. Забрался же кузнец…
— А что, коли мы не поспеем? Вдруг Щекарь обернется волком да в топи увязнет? — поделился волнением староста.
— Вот и я того страшусь, — тихонько молвила Милава. — Потому и надобно поспешить.
ГЛАВА 13
Две тайны
— И давно вы у Хижи на посылках? — хмыкнул кожевенник, деловито скрестив ноги.
Охранители обернулись, но ответом не облагодетельствовали.
— Дожили. Всякий дармоед нынче старостой себя восхваляет, — поддержал брата другой кожевенник.
Стражи переглянулись, но вступать в разговор не стали, им велено было — хату Кукобы охранять, вот они и охраняют. А все прочее — не их дело.
— А что ж вы делать станете, когда ведьмарка на пороге покажется да на невидимую стену кидаться станет? — спросил близнец.
Стражники снова поглядели друг на друга. По их ликам пробежал страх. Но высказывать вслух свои думы они не решились.
— И откуда вам ведать, что тот круг никто не затер? Что, ежели защита уже снята?
— И то верно! Тогда вы первыми и отдадите ведьмарке свои души! — поддержал близнец.
Охранители заелозили — слова кожевенников их явно насторожили.
— И что вы предлагаете? — спросил один из стражей.
— Предлагаем захоронить ведьмарку, как подобает, по всем правилам, — тут же отозвались братья.
Стражи помотали головами:
— Нет. Нам было велено…
— Ой, да кем велено? Покуда у нас на селе еще староста главный, — прервал бестолковые рассуждения кожевенник. — А он велел Кукобу захоронить!
— Череда дурман-травой опоен!
— Да кто вам то сказал? Доморадовна? Нашли кого слушать! — стали злиться братья.
— Услада! — разом ответили охранители. — А она дочь старосты, между прочим. И попусту наговаривать на родного батьку да брата не стала бы! Всем ведомо, что она в Алесе души не чает.
— Услада… Да Услада просто ревнует братца к Милаве! — фыркнул кожевенник.
— И эта ревность вам дорого будет стоить, когда ведьмарка из хаты ночью выберется, — пообещал его брат.
Охранители с ответом не нашлись. Отвернулись и смолкли. Вот только по резковатым движениям, кислым минам да косым взглядам было ясно — не на месте сердца у стражей. И ночи они со страхом да трепетом в душах ожидают.
— И зачем только кляпы из ртов вытянул? — буркнул один из охранителей. Другой плечами пожал. — А станете и дале смуту сеять, так обратно рты заткнем!
Кожевенники многозначительно переглянулись. Мол, надобно помолчать малость — пущай эти тугодумы чуток поразмыслят. Глядишь, и дотумкают до чего разумного. Вот только чаяния близнецов оказались напрасными. Воздух стал заметно свежее. Тени удлинились. Солнце готовилось к отдыху. В гости просилась ночь. Ее верные слуги — сумерки потихоньку становились гуще. А никакого сдвига в скудных разумах покуда не случилось.
— Вы б хоть нам путы перерезали, что ли? — предложил один из братьев.
— Это еще зачем? — насторожились горе-охранители.
— А затем, чтоб отбиваться было чем! — не выдержав, гаркнул кожевенник.
— Не от кого отбиваться, — упрямо отозвался страж.
— Что ж, пеняйте сами на себя. День к закату клонится.
* * *Последние шаги и правда давались с трудом. Милава хоть и провела большую часть жизни на болотах, а все ж в такую трясину забиралась нечасто — однажды подстреленную косулю из жижи вытягивала да еще как-то в раннем возрасте по глупости сама забралась да увязла. Добре, верный Бутав завсегда на страже был, он и подсобил из коварной мшары выбраться. Не то не видать бы ей больше солнца красного, не дышать воздухом свежим, не быть обласканной ветерком-тихушником.
— Вон, — шепотом сказал Алесь, указывая на здоровенное раскидистое дерево. Видать, некогда, еще будучи живым, оно радовало очи своей буйной зеленью. Нынче же огромные корни вперемешку со мхом создавали плотный и почти сухой островок. На нем и спал кузнец. Милава приложила палец к губам — мол, нельзя разбудить мастера, покуда они до дерева не доберутся, не то сбежит еще. Спутники стали двигаться малость медленнее, чтоб бульканье от их шагов не растормошило спящего.
Когда под ногами оказалась более твердая почва, люди дозволили себе перевести дух. Вот тут и открыл очи кузнец. Уразумев, что не один, он всполошился и, скоро перебирая руками да ногами, попытался убежать ползком. Но Алесь и староста поспели остановить его.
— Отпустите меня! — завопил пойманный. — Отпустите! — Щекарь забился с такой силой, что две пары крепких рук с трудом удерживали его на небольшом островке.
— Погодь ты! — прикрикнул Череда.
— Вы не разумеете! Отпустите! — вопил кузнец. Несколько раз то староста, то его сын пытались усмирить Щекаря, но у того словно втрое сил прибавилось. Никак волколачья кровь оживать к сумеркам почала. — Я опасен!
— Да ведаем мы все — успокойся! Мы ж помочь пришли! — рявкнул Череда, коему уже изрядно поднадоело перехватывать то ускользающее запястье, то локоть. Когда же кузнец умудрился подсечь друга и тот повалился наземь, а Алесь ценой разбитой губы еле поспел преградить путь бушующему соседу, староста разозлился вконец. С ревом, не уступающему волчьему, он, как в детстве, кинулся на кузнеца и сел сверху. Щекарь пытался высвободиться — впусте, — староста прочно облюбовал спину. И теперь каждый раз, когда друг отчаянно брыкался, лупил его по затылку той самой рукой, что совсем недавно чудом уцелела в зубастой пасти.
