По извиистым волнам (ЛП) - Лейн Вал И.

— Неужели после всего случившегося тебе труднее всего в это поверить? Где Майло?

Ной оглянулся на корабль.

— Он должен был прийти.

Я схватилась за ту часть своего хвоста, которая должна была стать бедрами, когда она снова превратится в ноги. Я была благодарна за длинную тунику, которая была на мне, и которая прикрывала меня достаточно, чтобы не обнажать ничего между ног, когда я лежала на лодке и ждала, когда снова стану человеком. МакКензи бросила мне брюки, которые я сняла ранее.

— И ты беспокоилась, что не сделаешь ничего важного. — Я ухмыльнулась, взяла штаны и натянула их, испытывая облегчение от того, что мне не придется продолжать в обнаженном виде. — Не могу представить, за что я была бы сейчас так благодарна, как за это.

Раздался громкий пушечный выстрел, и на мгновение воцарилась тишина. Затем внезапно снова послышался звон мечей. Майло с разбегу прыгнул с полузатонувшей шхуны и едва успел забраться в лодку, когда нас начало относить в сторону. К нему прилипли засохшая кровь и пот, и все, что он мог сделать, это прижать костяшки пальцев к другой ладони и уставиться в пол лодки таким взглядом, который меня встревожил.

— Лучше поздно, чем никогда. На этот раз мы тебя не бросим. — Ной подтолкнул Майло локтем, когда тот перевел дыхание и устроился в лодке рядом с ним. Майло улыбнулся, и улыбка эта была искренней, но в то же время пронизанной усталым страхом, который я не могла не заметить.

— Они идут за нами? — Я посмотрела вверх, на покачивающиеся на волнах корабли. Корабль Беллами, «Вдова», был сопоставим по размерам с испанским фрегатом. Но, судя по потрепанному виду испанского корабля, именно он пострадал.

— Команда Беллами сдерживает их, сколько может, но численность обеих команд сокращается, так что долго это продолжаться не должно. — Объяснил Майло, разглядывая серебряный трезубец, лежащий по всей длине лодки.

— Итак, как нам заставить эту штуку вернуть нас назад? — подала голос Маккензи.

— Корделия сказала, что только сирена может им пользоваться. Но для этого ей придется кое от чего отказаться, чтобы получить контроль над его силой. Я повертела чешуйки в руках, любуясь их серебристым блеском, прежде чем продолжить. — Я собираюсь дать это. Чтобы показать, что я готова отказаться от своих способностей, если это позволит нам вернуться домой. Кроме того, я все равно никогда не хотела быть русалкой. — Мое сердце бешено колотилось при мысли о том, что мы все вместе вернемся домой, и чем больше я думала об этом, тем быстрее бежала кровь по венам.

— Как это «отдать» ему что-то конкретное? — Ной поднял трезубец, изучая его холодным, сосредоточенным взглядом. Тот был по меньшей мере на фут выше его.

— Не знаю, — сказала я, стоя в шаткой лодке. Как только я обрела равновесие, потянулась вперед и сжала трезубец у его основания. Он начал светиться неземной белой дымкой, пульсируя светом, сконцентрированным в основном вокруг моей руки.

Я поднесла к нему чешуйки, не зная, чего ожидаю, но пытаясь так или иначе заслужить его одобрение. Я прижала чешуйки к основанию, где стержень соединялся с зубцами. Когда это не сработало, я попробовала прикоснуться к каждому из кончиков зубцов, и с каждой неудачной попыткой моя надежда понемногу слабела. Но, несмотря ни на что, пульсирующий белый свет не исчезал, ритмично мерцая, как в ритме вальса.

После того, как я перепробовала все, что только могла придумать, я посмотрела на окружающих растерянными и отчаявшимися глазами. Теперь шхуна почти полностью ушла под воду, и люди Беллами отступали обратно на свой корабль. У нас оставалось всего несколько минут до того, как единственная преграда между нами и охотниками на пиратов окажется на дне моря. Хотя я понятия не имела, потрудятся ли они преследовать нас, мы все равно застрянем в открытом океане в весельной лодке, едва вместительной для нас четверых, без еды и воды.

— Не знаю, что еще я могу сделать. — Я сжала чешуйки в руке. У меня возникло подозрение. Мрачная, навязчивая мысль, почему мои тщетные попытки пожертвовать собственной магией не срабатывали. Но я выбросила это из головы, потому что отказывалась признать, что это действительно могло быть правдой. Должен был быть другой способ.…

— Я знаю, — сказал Майло, наклонившись вперед в лодке и опустив глаза.

Нет. Он тоже так думал.

— То, что ты любишь больше всего, — это не твоя магия, Катрина, — пробормотал он, вытаскивая нож из-за пояса. — И это не вещь, не так ли?

— Что ты делаешь? — спросила я, заметив, как он держит нож, сжимая его так, словно готов пустить в ход.

— Скажи мне, что тебя волнует больше всего на свете. — Его голос окутал меня, как тяжелый бархат, затемняя воздух вокруг меня, в то время как я крепче сжала трезубец. Теперь я поняла, почему он спросил меня, как сильно я его люблю, там, на корабле. Я знала, что он делает. И я не могла позволить ему сделать это.

— Боже мой! Смотрите! — закричала МакКензи, указывая на охотников за пиратами, которые готовили пушку прямо в нашу сторону. Шхуна давно ушла под воду, и только четверть ее мачты выступала из воды, чтобы обозначить ее присутствие. Наш единственный щит был уничтожен. Беллами вернулся на «Вдову», пытаясь перенаправить корабль и блокировать наших врагов, но у него никак не получится передвинуть эту штуку достаточно быстро.

— Катрина, скажи мне. Что ты любишь больше всего на свете? — повторил Майло, снова привлекая мое внимание к себе.

Я сморгнула горячие слезы и проглотила жгучий ком, подступивший к горлу. Я так боялась того, что произойдет, если я отвечу ему. Но у нас не было времени. Я не знала, что еще можно сделать.

— Ты знаешь, что это ты. — Слова слабо слетели с моих губ, прерываясь на каждом хриплом слоге.

Майло встал, покачивая разбалансированную лодку на и без того неспокойной воде, и сделал шаг вперед, чтобы склониться надо мной. Он обнял меня сзади за шею и притянул мое лицо к себе, чтобы поцеловать. Поцелуй был коротким, но страстным, и я наслаждалась его вкусом, как сладким привкусом меда.

Когда он отстранился, прежде чем кто-либо из нас успел сказать хоть слово, он поднял нож и провел им по ладони. Не отрывая взгляда от трезубца, он прижал свою окровавленную руку к зубцам трезубца, и светящаяся дымка вокруг него стала ярче.

— Нет! — закричала я. — Нет! — Я знала, что он делает. Он занимал свое законное место как то, что я любила больше всего на свете. То, что я больше всего боялась потерять. То, от чего я бы никогда не отказалась, даже ради спасения мира.

— Это единственный способ вернуться. — Он говорил так спокойно, будто просто насаживал приманку на рыболовный крючок, но в этих давно знакомых карих глазах он не мог скрыть сокрушения и смятения, которые выдавали правду. — Ты спасла меня, Катрина. Во всех отношениях. И теперь, наконец, моя очередь спасти тебя. — Пока он говорил, сияние вокруг трезубца усилилось, и я почувствовала, как его магия проникает через жезл-скипетр в моей руке.

— Нет! — закричала я. — Я останусь здесь с тобой навсегда, если понадобится. Я больше не покину тебя! — Я бросила трезубец, и он ударился о дно лодки с тяжелым, похожим на звон колокола звоном.

— Катрина, мы должны уходить! — закричал Ной, указывая на пушку, готовую взорвать нас. — Ты единственная из нас, кто может им воспользоваться! Подними его!

— Нет! — Я кричала до тех пор, пока у меня не пересохло в горле, мои колени не уперлись в дно лодки, а МакКензи и Ной пытались удержать меня с обеих сторон. Но я таяла в их объятиях, умоляя оставить меня в покое, кричала сквозь стоны и рыдания, пока мои легкие почти не отказали. — Нет… нет… нет…

Пожалуйста, нет.

— Катрина! Мы умрем здесь, если не вернемся! Ты знаешь, что так и будет! Другого выхода нет! — плачущий голос разума МакКензи впился в мою душу, как когти.

Я задрожала, и волны слез прорвались сквозь мою жалкую попытку сдержать их. Острота момента пробудила в моей памяти слишком много свежих, ужасных воспоминаний о том, как я стояла на краю «Презрения Сирены» той темной ночью несколько месяцев назад. Когда судьба всех, кто был мне дорог, давила на меня своей тяжестью. Действительно ли я была вынуждена снова сделать этот выбор? Потерять Майло навсегда или обречь нас всех?