Gedzerath - Рождение легиона
– «И я прошу всех посторонних освободить рубку, пройдя по своим местам, причем независимо от их звания или ранга».
Что ж, это было ожидаемо.
– «Безусловно, Herr Kapitan. Это ваш корабль, ваши правила» – кивнули «посторонние», направляясь в сторону двери, за что удостоились одобрительного взгляда от рыжего жеребца. Похоже, он все-таки подозревал нас в склочности и скандальности, как и всяких кобыл, и судя по долгому выдоху, он явно был рад нашему содействию, в отличие от поведения тех, кого он возил раньше. Обуреваемая размышлениями о прошлом рыжего Зуба и его сына, я спустилась на нижнюю палубу, и пробираясь между мешков, черных от угольной пыли, потопала за идущим впереди нас матросом, как я решила называть этих, облаченных в белые робы, пони.
Изнутри гондола казалась больше, чем снаружи, и могла похвастаться аж тремя палубами, заключенными в ребристый корпус из тонких, стальных листов, соединенных не клепкой, а самой настоящей сваркой, и выкрашенных в красно-коричневый цвет. Небольшие, круглые иллюминаторы, окрашенные врывавшимся в них вечерним светом, казались прожекторами, освещавшими коридор столбами нежного, малинового цвета. Казалось, весь дирижабль превратился в огромный, хрусткий сухарь, ритмично вибрировавший от работы каких-то больших и сложных машин, протянувших щупальца-трубы по всем помещениям этого воздушного судна. Кое-где разболтавшиеся соединения их исходили тонкими струйками пара, едва заметного в теплом летнем воздухе, и проходящие мимо нас матросы внимательно оглядывали все трубы, встречающиеся на их пути, ища следы протечек, оперативно устраняемых силами ремонтной бригады, деловито сновавшей туда и сюда по гондоле. В коридорах отсутствовали стеновые панели, крепления для которых то и дело цеплялись за робы членов экипажа, бегающих туда-сюда по узким лесенкам и проходам, а паркет лежал не на полу, а штабелями вдоль стен – в отличие от прекрасно оборудованной рубки, на двух других палубах резали глаз следы незаконченных работ. Путь наш закончился в одном из коридоров, идущих вдоль внешней обшивки – заваленный мешками с углем, он заканчивался тупиком, в котором кто-то добрый уже набросил на сваленные в кучу мешки два толстых тулупа из овечьей шерсти, нашитой на плотную, тканевую основу. Пообещав нашему сопровождающему, старавшемуся выглядеть сурово и неприступно, как капитан, что мы будем сидеть тихо-тихо, и даже не вздумаем ковырять мешки с целью посмотреть, а что же там такого интересного лежит, мы расположились на отдых, вскарабкавшись, словно птицы, на жесткое, бугристое ложе.
– «И как они могут тут спать?» – пожаловалась Соя, умащиваясь и так, и эдак на своем мешке – «Такое ощущение, что они туда не угля, а камней насовали!».
– «Ну, вообще-то, там и есть камни. Каменный уголь» – просветила я свою подругу, запрыгивая на лежанку. Хрустнувший под моим телом мешок, впрочем, быстро развеял это заблуждение – похоже, паровые машины этого дирижабля потребляли как-раз-таки древесный уголь, легко крошившийся при малейшем прикосновении, и мне не составило труда довольно быстро соорудить себе относительно уютную лежанку, зарывшись спиной в хрустевшую подо мной пищу для топок. Конечно, она вряд ли могла бы служить высоким стандартом для большинства пони, но честно говоря, мало чем отличалась от того топчана, что стоял в моей узкой комнате-пенале казарм – «Ой, нет. Не каменный, обычный. Тогда вообще непонятно, чего ты скулишь, словно под тобой твердые камни, а не мягкие дрова!».
– «Хмпф! Можно подумать, ты только и делаешь, что спишь на камнях!» – фыркнув, поддела меня альбиноска, пытаясь придать себе более или менее удобное положение, с непривычки, то принимаясь соскальзывать на пол, то сваливаясь с мешков куда-то к стене – «Помнится, ты как-то весь вечер скулила, как, должно быть, скучает по тебе твоя старая кровать. Да и в ней ты не очень-то протестовала против матраца!».
– «Да, расслабилась я что-то» – кивнув, признала я, глядя в потолок. Было довольно странно видеть над собой стальной потолок, по которому змеились непонятные трубки и даже какой-то длинный, стальной трос, но без единого, даже самого маленького проводка – «Ну, что поделать – моя семья считает, что мне необходим комфорт, уют и покой, особенно, после всего, что со мной приключилось. Ну, моя новая семья, я имею в виду».
– «А мы, получается, уже ничего для тебя не значим?» – несмотря на то, что этот вопрос был задан вполне ожидаемым, капризным тоном, мне почудилась в нем какая-то наигранность. Уж слишком внимательно обшаривали глаза пегаски мою фигурку, развалившуюся на похрустывающих мешках, слишком ожидаемыми были ее ответы, и, наверное, впервые за все проведенное вместе с ней время я задумалась, а не скрывалось ли за ней что-то, что уже несколько дней маячило неподалеку, скрываясь в сгущающихся тенях?
«Например, уши незабвенного комиссара Джуса».
– «Соя, пойми – я вас почти и не помню!» – все еще пребывая в неуверенности по поводу своих подозрений, я обкатывала пришедшую мне в голову мысль и так и эдак, словно попавший под язык кусочек сахара, тем временем, решив применить против пошедшей на конфликт пегаски ее же собственное оружие. Если она решила меня растормошить, вывести из себя и спровоцировать на необдуманные действия, то она должна была откликнуться на мой посыл. Нахмурившись, я продолжила таким же, как у нее, капризным тоном – «Ну вот чего ты хочешь, а? Чтобы я сказала «Ах да, конечно же! Я просто плюнула на всех вас, и теперь, зачем-то вернувшись, ломаю тут комедию!» – этого, что ли? А ты не думала, что все, о чем я рассказала, могло быть правдой? Пригласили на свидание с семьей, и сами же устроили мне самосуд какой-то! Хороши же хозяева, нечего сказать!».
«Если же я ошибаюсь насчет тебя, моя милая шпионка-самоучка, и это просто твой заскок – выкину из дирижабля на мороз! Только нянькой у избалованных пегасок я еще не работала!».
– «Эй-эй-эй! Я этого не говорила!» – что ж, Бриз меня не подвела, и мгновенно пошла на попятную, протестующее выставив перед собой копыта, однако это совершенно не делало меня счастливее. В моей груди поселился тяжелый ком, холодной изморозью покрывая мои внутренности, и мне пришлось приложить немало усилий, чтобы не выдать обуревавших меня чувств постыдной дрожью – «Просто ты каждый раз подчеркиваешь то, что у тебя есть новая семья, и мне вот стало вдруг так обидно… Ну, может мне быть обидно, или нет?».
«И где только тебя учили? Ты разговариваешь, как участковый из моих воспоминаний».
– «Эй, Крылышки, ты чего это дрожишь?» – кажется, я не вовремя расслабилась, и все-таки выдала себя, но к счастью, эта недоучка еще ни о чем не догадалась. Перебравшись ко мне на мешок, альбиноска прилегла рядом, встревожено заглядывая мне в глаза – «Ты расстроилась? Ну прости! Я и вправду не хотела…».
