Gedzerath - Рождение легиона
– «Ну, чего ты опять начинаешь?» – надула губки альбиноска, растворяясь в свете угасающего солнца. Розовое на розовом – похоже, она действительно, красила свою шкурку, но теперь, без должного ухода, ее шерсть становилась все более белой, подчеркивая казавшуюся такой нежной, розовую кожу – «Я просто хотела спросить у тебя – какая она? Думаешь, это для всех в порядке вещей – общаться с Богиней?».
– «Она… Она другая. Не такая как все, и даже не такая, как ее сестра – Солнечная Богиня. Она древняя, мудрая, сильная, она…» – я едва не захлебнулась в эпитетах, обрушенных на Луну и наверняка, не раз заставила ее икнуть в этот момент, но быстро остановилась, сообразив, что уже начинаю нести откровенную чушь – «Прости, я просто не могу подобрать нужных слов. Ну, ты понимаешь, беременность делает нас такими дурами… Зато могу попробовать изобразить. Лицедейка из меня та еще, но…».
– «Давай! Вот смотри, я вхожу в тронный зал, а там, на кресле, сидит она!» – радостно закивала головой Соя, похоже, припоминая подробности того самого приема, где я едва не оконфузилась с послами цервидов. Интересно, и почему я пропустила столь многочисленную делегацию из Сталлионграда, и самое главное – почему мне не было сообщено о ее прибытии? Над этим стоило бы подумать, но в тот момент, я решила не ломать над этим голову, сосредоточившись на пантомиме – «Я вот так вот кланяюсь, и…».
– «Что ж, приятно видеть НАМ тебя, милая подданная. Не бойся, подойди к НАМ» – сосредоточившись, я прикрыла глаза, и мягко, плавно двинулась вперед, копируя повадки своей подруги, учительницы и Госпожи, которые она исподволь, но так настырно, вбивала в свою непутевую подопечную. Без долгой практики вышло, на мой взгляд, не очень, но окружающие нас пони почему-то замерли, словно по команде, вздрогнув от стука упавшей на стол из чьих-то копыт логарифмической линейки. Мои движения стали мягкими и в чем-то, даже величественными, насколько они могли такими быть, учитывая мое совсем не героическое пузо, когда я медленно, не торопясь, развернулась к оторопевшей Бриз, от неожиданности, присевшей на задние ноги. Слегка подавшись вперед, я оперлась на передние ноги, отставив задние, и немного развела крылья, увы, не способные похвастаться столь изысканным принингом, как у Принцессы Ночи, копируя повадки Госпожи. Склонив голову на бок, я приподняла бровь, холодно рассматривая непроизвольно сжавшуюся в комок пегаску – «О, зрим МЫ, что вид НАШ, столь непривычный прочим пони, спустя все десять сотен лет, все так же наводит робость и почтительность на НАШИХ верных подданных? Что ж, думается НАМ, что знание этикета и готовность склонить свою выю пред НАШИМ величием лишь украшает представителей столь юного поколения. Ты можешь подняться, пейзанка. Ответствуй же, чего ты алкаешь, припадая к НАШИМ копытам?».
– «Аааааа…» – полузадушено прошипела альбиноска, едва не сгибаясь в раболепном поклоне. Однако, быстро пересилив себя, она гордо вскинула голову, но вновь встретившись с моим холодным взглядом, не удержалась, и совсем не героически плюхнулась на круп – «Скра… Скрап…».
– «О, не стоит славословий, юная пейзанка, хотя, признаться, НАМ они ласкают слух, когда произнесены бывают от чистого сердца, не замутненного еще пороками, присущими… Их-хиххихихихииии!» – не выдержав, я весело захихикала, глядя на обалдевшие морды экипажа дирижабля, застывшего словно изваяния – «Эй, ну вот зачем меня смешить? Теперь уже не получиться повторить!».
– «И не нужно!» – дернувшись, словно от удара, буркнул капитан. Выйдя из ступора раньше других, он надвинул на глаза фуражку, из-под козырька которой принялся сверлить меня внимательным, настороженным взглядом – «Иначе тут половина экипажа икать по ночам будет».
Похоже, присутствующие при этой сцене пони были с ним абсолютно солидарны. Вот уж не думала, что это настолько их впечатлит! Конечно, подобные проделки часто приводили меня к тому, что мне приходилось быстро-быстро удирать от рассерженной принцессы, держа в зубах какую-нибудь вкусняшку, выклянченную ее голосом у вздрагивающих и косящихся в темные углы поваров, целыми сменами отказывающихся работать по ночам, но ведь эти земнопони видели меня, и прекрасно знали, что здесь нет никакой Госпожи…
– «Да, я себе чуть хвост не испачкал!» – пожаловался от входа в рубку голос старшего инженера-механика, зачем-то припершегося сюда вместе с частью команды, и теперь, с осторожностью выглядывавшего из-за овального косяка двери – «Ты это… Капитан, я не могу работать в такой обстановке, когда из каждой слуховой трубы орет… Это!».
– «Так, все по местам! Хватит бездельничать!» – нахмурившись еще сильнее, скомандовал капитан, отвешивая гулкий подзатыльник рулевому, застывшему за штурвалами. Именно за штурвалами – перед сидевшим в небольшом, и вряд ли уютном креслице жеребцом находилось не один, а целых два штурвала, отвечавших за курс и высоту дирижабля. Обитая панелями из натурального дерева, рубка купалась в лучах солнечного света, озарявшего ее через огромные, панорамные окна-иллюминаторы, на нескольких квадратах которых я углядела изображения странных углов и таблиц, по-видимому, предназначавшихся для визуальной корректировки курса. Закатный свет мягко играл на ручках тяжелых штурвалов, придавая золотистой латуни цвет розового золота[259], и сотнями искр рассыпался на многочисленных вентилях, украшавших две большие панели управления. На одной из них, яркими глазками, блестели манометры, тягонапоромеры и прочие, очень сложные для моей глупой головы, приборы, в то время как вторую украшала большая, подвешенная на сложном кронштейне, стеклянная сфера, внутри которой вспыхивала и затухала какая-то зеленоватая жидкость. Рубка была красива, и мне очень не хотелось из нее уходить, до самого захода солнца любуясь деревьями, проплывавшими где-то внизу, но…
– «И я прошу всех посторонних освободить рубку, пройдя по своим местам, причем независимо от их звания или ранга».
Что ж, это было ожидаемо.
– «Безусловно, Herr Kapitan. Это ваш корабль, ваши правила» – кивнули «посторонние», направляясь в сторону двери, за что удостоились одобрительного взгляда от рыжего жеребца. Похоже, он все-таки подозревал нас в склочности и скандальности, как и всяких кобыл, и судя по долгому выдоху, он явно был рад нашему содействию, в отличие от поведения тех, кого он возил раньше. Обуреваемая размышлениями о прошлом рыжего Зуба и его сына, я спустилась на нижнюю палубу, и пробираясь между мешков, черных от угольной пыли, потопала за идущим впереди нас матросом, как я решила называть этих, облаченных в белые робы, пони.
