Филлип Бругелитт - Девять ворот
— Твоя мантра спасла всех нас.
Но тут проснулся Нимаи с головой черного козла на плечах и увидел свою прежнюю голову. Он попытался что-то сказать, но из его горла вырвалось только козлиное блеяние. Он выкатил глаза, стараясь справиться с непослушным языком и наконец произнес:
— Что-о-о вы-ы-ы со-о мно-о-о-ой сде-е-е-ла-ли-и-и? — Услышав свой голос, он взвизгнул надтреснутым голосом: — Я-я-я не-е че-е-ло-ве-ек и-и-и н-е-е зве-е-ерь?
Нимаи в отчаянии ощупывал свою морду и голову и плакал своими животными слезами.
Весь следующий день Гопал пытался обнаружить хорошее в том, что сделал Судама, но так и не смог, и не был уверен, что сможет. Со временем, однако, Судама начал успокаиваться, а Нимаи научился лучше управляться со своим новым языком. Но даже после того, как Гопал убедил их забыть о своих горьких раздумьях ради Китти, Нимаи был еще не готов управляться со своими новыми ощущениями.
Потратив впустую еще один день, они собрались у тела путтанаха. Судама заметил какие-то отметки у него на груди.
— Знак писаки.
Гопал тоже узнал его.
— Мне показалось, что ты назвал его путтанахом.
— Да, — сказал Судама. — Поклонение путтанахам всегда было запрещено на Бху. Теперь без симх, следящих за неисполнением законов, и с возвращением писаки вернулись и отбросы этого Круга.
— Я предлагаю продолжить путь, — сказал Гопал. — Берите Китти и пойдем.
Нимаи и Судама взялись за носилки, и они двинулись в путь.
— Теперь уже недалеко, — сказал Судама Гопалу. — Мы будем держаться подальше от больших дорог.
— Отлично, — сказал Гопал.
— Ты в порядке? — обратился он к Нимаи.
Нимаи покрутил непослушной головой.
— Да, я в поря-я-ядке, — ответил он.
Пройдя еще немного, Судама обеспокоено оглянулся на Нимаи.
— Мне нужно отдохнуть, — сказал он. Опустив носилки с Китти на землю, он уселся рядом с Гопалом. — Я боюсь за Нимаи и за нас.
Нимаи сел рядом с Китти, перебирая пальцами ее побелевшие волосы.
— Ты просто опять чувствуешь себя виноватым.
Гопалу знакомо было это чувство.
— Нет! Ты забыл. Этот козел предназначался в жертву черному искусству. Я не знаю, как писака повлияет на Нимаи. — Судама закрыл лицо руками. — Что я наделал! Нимаи может быть в опасности или может быть опасен для нас.
— Нимаи — мой друг. Он мне больше чем брат. Нам нечего бояться.
Но Судаму это не успокоило.
* * *В это время на Наракатале Вьяса создал еще одно защитное кольцо и вместе с Ушей последовал за Бхутанатой и его пленницей на корабль, стоявший на якоре в тумане.
— Мы должны попасть на борт, — прошептал Вьяса. Нога болела, и он тщетно старался не наступать на нее, опираясь на копье убитого яксы. — Мне нужно отдохнуть. Я не думаю, что могу…
Она улыбнулась.
— Я могу позаботиться о страже.
Прежде чем он успел что-либо сказать, Уша уже была возле якс, невидимая и неслышимая ими.
— Вы поможете мне? — пропела она, приближаясь.
— Что? Апсараса?
Сирена сумела обворожить даже яксу.
— Вы нечасто встречаетесь на Наракатале.
Стражник продолжал говорить, но ее присутствие уже привело его в транс.
— Я должен… э-э… поднять… тревогу, — запинаясь, пробормотал он, берясь за горн, висевший у него на плече.
— В этом нет необходимости, — продолжала она, беря его за руку. — Другой рукой она взяла коротышку за шею и притянула его к своему животу. — Вот так-то лучше, — промурлыкала она, обнимая его обеими руками. — Разве ты не рад, что не поднял тревогу?
Якса в эротическом плену апсарасы что-то пробормотал, потом издал пронзительный вопль, заглушенный золотистой плотью Уши, и обвис. Она бросила его на землю и ногой спихнула в воду. Его тело, ударившись о поверхность, издало странный звук.
Вьяса, прихрамывая, вышел из тени и подошел к сирене.
— Нам нужно увидеть, что делается внутри…
Через светящийся иллюминатор доносились голоса. Проверив, нет ли вокруг стражи, они приблизились к окну и услышали голос Бхутанаты.
— Мы вернем его! — кричал повелитель тьмы.
— Кали не поправить то, что здесь стряслось, — сказал эмиссар. — Та кучка солдат, которая может пройти через двары, не удовлетворит Ашуру… и наше соглашение. Я должен вернуться на Бху с этими новостями.
Посланник покинул корабль.
Глаза Бхутанаты горели. Его гнев обратился теперь на пленницу. Китти, со связанными за спиной руками, положили на камни перед чародеем. На ней было одеяние воина, доходящее ей до колен, и такой же длины туника. Под ней были также тесные белые панталоны панья. Длинные черные волосы дочери симхи покрывал кожаный шлем воина, стянутый сзади ремнем и похожий на пустые ножны.
— Девушку в обмен на Чакру? — спросила Уша.
Вьяса кивнул.
Глава XIII
Пока Гопал и его спутники продолжали свой путь, отчаянно пытаясь добраться до Тошаны, происходили события, которые могли бы изменить обличье этого Круга, — Кали короновался как симха всей Бху.
Вдалеке от их лесной тропинки, в городе Хиранья, новой столицы Клесы, Майа с помощью своей магической силы соорудила дворец, которому не было равных во всех Трех Кругах; поддерживаемый золотыми колоннами, он возвышался подобно облакам, освещенным солнцем, с золотистыми стенами и огненными арками. Во дворце она построила бассейн из мрамора, украшенный жемчугом. Хрустальная лестница вела к воде, в которой цвели лотосы, а в прозрачной глубине резвились рыбы и золотистые черепахи. Вокруг дворца были высажены вечноцветущие деревья всех мыслимых видов, дающие прохладу и тень. Легкий ветерок приносил их аромат во дворец. Во дворец, заполненный представителями рас ракшаса и писака, а также и людьми, присоединившимся к Ашуре, вошел сам Кали, одетый в пурпурное королевское одеяние. Ашура поднялся по хрустальной лестнице на трон, где Майа ожидала его, чтобы короновать своего брата симхой Клесы.
Майа обратилась к собранию, не забывая о своих чарах:
— Хвала нашему всемогущему защитнику, поражающему наших врагов и заботящемуся о процветании своих друзей и союзников.
Толпа приветствовала своего повелителя.
— Сама грация, сияющий своим собственным светом, этот великий Ашура своими деяниями, заслужил бессмертие.
Накинув паутину своих чар, Майа вскоре заставила видеть собравшихся то, что она хотела.
— Кали, чье королевство пришло, наделенное сиянием. — С этими словами она водрузила корону, украшенную единственным пером павлина — символом божества, на голову своего брата. — Отныне ты повелитель Бху и завоеватель Трех Кругов.
