Колдовской мир. Год Единорога - Нортон Андрэ

Я попыталась крикнуть, встать между Элином и Воротами в темноту, что была страшнее самой смерти. Но не могла пошевелиться. Брат уже бежал между столбами…

– Элин! – крикнула я…

Чьи-то руки трясли меня за плечи. Я сидела, согнувшись над чашей… над пустой чашей. Луна светила по-прежнему ярко, но столбы и спираль исчезли.

Я поспешно повернула чашу к свету, думала – еще выше заползла черная тень! Ведь Элин уже вошел туда. Хватит ли моих сил, чтобы спасти его? Но пятно оставалось таким же.

– Что вы видели? – обеспокоенно спросил Джервон. – Мне казалось, что вы и впрямь увидели что-то ужасное, а потом, госпожа моя, вы позвали брата, словно пытаясь остановить идущего к смерти.

Джервон, конечно, знал об этих краях больше, чем я. Может быть, он знает, где находится эта спираль и как до нее добраться побыстрее.

– Слушай! – Я завернула чашу в платок и рассказала ему по очереди оба видения: первое – у окна и второе – нынешнее. – Где может быть такое место?

– Во всяком случае, не в Тревампере и не поблизости от него, – быстро ответил он. – Но закрытое на засовы окно… Что-то похожее я слышал. – Он потер лоб, пытаясь припомнить. – Окно… Никогда не открывающееся окно! Ну конечно же, крепость в ложбине Фроме! Есть старинная легенда, что из одного окна средней башни этой крепости можно увидеть дальние горы. И если случится с мужчиной такое, то в урочный час он садится на коня и уезжает… и никогда не возвращается. Как ни искали пропавших, даже следов их не удавалось найти. Поэтому господа в замке не живут, только стоит гарнизон. А окно это всегда крепко заперто. К тому же происходило все это во времена наших дедов.

– Возможно, в этой крепости вновь поселился кто-то из лордов. Разве не ты уверял меня, что мой брат обручен? Теперь, судя по тому, что я видела, он повенчан. И все-таки бросил свою госпожу, чтобы стремиться к этому!.. Скорее, в ложбину Фроме!

*

Итак, мы приехали в эту крепость, но встретили нас там весьма странно. И когда стража у ворот приветствовала меня как лорда Элина, я не стала ничего объяснять. Хотела сперва разузнать о брате побольше, а потом уже задавать вопросы. Я сказала, что ездила на разведку и все расскажу в должное время. Не слишком-то убедительно, конечно, но люди не возражали, они, казалось, рады были вновь видеть своего господина.

Молчал и Джервон. Только с удивлением глянул на меня и тут же отвернулся, согласившись с принятой мною ролью. Я немедленно воспылала великим желанием видеть благородную госпожу, жену мою. Я ведь была права, и Элин уже повенчался с госпожой Бруниссендой.

Мужчины улыбались, посмеивались и перешептывались. Я догадывалась, что их жесты имеют отношение к новобрачным, – верно, так заведено в мужских компаниях. Только один из приближенных, самый старший, сказал, что госпожа занемогла после моего отъезда и более не покидает своих палат. Тут изобразила я на лице великую озабоченность и пришпорила коня.

Наконец вошла я в ту самую комнату, что открылась мне тогда в раковине. И та же девушка лежала на постели, хотя рядом с ней теперь была женщина постарше, чем-то напоминавшая Ауфрику. Поэтому поняла я, что и она принадлежит к Мудрым.

– Элин! – Девушка вскочила, бросилась ко мне, даже одежды распахнулись… от слез распухли ее щеки, блестели на них свежие слезинки.

Но женщина смотрела только на меня, потом подняла руку и начертила в воздухе известный мне знак, и я, не успев подумать, ответила таким же.

Удивленно открылись глаза ее. Но Бруниссенда уже обняла меня, обхватила за плечи, называла именем брата, допытывалась, где я был и зачем ее покинул. Я слегка отстранила ее, ведь не мне – брату – было предназначено такое приветствие.

Тогда и она отстранилась, дикими глазами заглянула в мое лицо, ужас появился во взоре.

– Ты… ты изменился! Мой дорогой господин… что с тобой стало? – Пронзительно расхохоталась она и, не успела я перехватить ее руку, вцепилась в мое лицо ногтями, крича, что другим стал я.

Женщина быстро подошла к ней и, слегка повернув к себе, ударила по лицу. Прекратила рыдать Бруниссенда, лишь терла щеку да смотрела на нас и вздрагивала, если глаза ее обращались ко мне.

– Ты не Элин, – сказала женщина. А потом начала говорить нараспев, и слова эти я тоже знала. Но прежде чем закончила она заклинание, ответила я:

– Элис я. Разве не говорил он обо мне?

– Элис… Элис… – повторила Бруниссенда. – Но Элис его сестра, а ты мужчина, похожий на моего господина, и хочешь, злодей, обмануть меня!

– Элис я. Если говорил обо мне брат, то знаешь ты, что одинаково воспитывал нас отец. Владеть мечом и щитом мы научились еще в детстве. А когда выросли – расстались. Но есть между нами связь, и, когда узнала я, что в беде брат, бросила все и отправилась немедля на помощь, как сделал бы и он, если бы мне угрожала опасность.

– Но как… как ты узнала, что он уехал… пропал в горах? Вестников о несчастье мы не посылали. Старались скрыть это, чтобы не случилось чего пострашнее.

Говоря так, Бруниссенда искоса поглядывала на меня… частенько смотрели так на меня и другие женщины. И подумала я: хоть и в родстве мы теперь, придет время, когда ты станешь радоваться моему отъезду. Но раз уж выбрал ее Элин, помогу ей, пусть не перед ней мой долг, перед братом.

Пожилая женщина шагнула ко мне поближе, не отрывая глаз от лица моего, словно хотела прочесть по нему мою сущность.

– Правду говорите вы, госпожа, – медленно сказала она. – Лорд Элин говорил только, что мать и отец его уже умерли, а сестра живет в селении, приютившем вас с самого детства. Однако вижу я теперь, что мог он сказать и много больше и все-таки ничего не сказал.

Снова начертила она в воздухе некий знак, ответила я таким же, но и добавила кое-что, чтобы знала она, что не так уж плоха я в тайном знании. Кивнула она мне, сразу все поняв:

– Так, значит, дальновидение это было, госпожа. И вы знаете, где он теперь?

– Чары Древних, – сказала я ей, не Бруниссенде. – Черные чары, не белые. А началось все отсюда…

Отсутствующим взглядом смотрела на меня госпожа Бруниссенда, когда прошла я мимо нее к окну, и, хотя брат мой повозился уже с проржавевшими болтами и засовами, было закрыто оно, и следов не было ни на раме, ни на засовах, словно он и не подходил к окну. Но когда я положила руку на нижний засов, то услышала за спиной сдавленный стон и обернулась.

Прижав обе руки ко рту, съежилась у кровати госпожа Бруниссенда, лишь безумный ужас отражался в ее глазах. Вскрикнув еще раз, она упала без чувств на скомканное покрывало.

5

Проклятие Дома Ингаретов

Сразу же склонилась над ней Мудрая, а потом обернулась ко мне:

– Всего лишь обморок, но лучше бы не слышать ей ваших слов, боится она нашего знания.

– Но вы служите ей?

– Да, я ее приемная мать, и не знает она моих дел. С детства страшится она проклятия, что легло на весь род ее.

– Какого проклятия?

– Там, за ставнем… оно ждет, – показала она на окно.

– Что бы там ни было, я не из тех, кто теряет сознание. Но сперва, Мудрая, хочу узнать я ваше имя.

Она улыбнулась, в ответ улыбнулась и я; знали мы обе, что два имени у нее: одно для мира, другое – для тайного знания.

– Да, впрямь не устрашат вас ни слух, ни зрение. Что же касается имени… здесь я для всех дама Вирта… Но я еще и Ульрика…

– Дама?

Впервые заметила я, что была она не в яркой и пестрой одежде, а в чем-то сером и платок какого-то аббатства закрывал ее плечи и голову, оставляя открытым только лицо. Но слыхала я, что отвращают дамы свои лица от знаний Древних. И из аббатств, дав все обеты, более не выходят.

– Да, дама, – повторила она. – Война все смешала. Год назад разгромили Гончие Дом Канты, Дважды Рожденной. Мне удалось спастись, и я вернулась к Бруниссенде, ведь обеты приняла уже после ее обручения. А Канта сама когда-то посвящена была в древнее учение, так что дочери ее иначе смотрят на знания, чем в прочих аббатствах. Но мы обменялись именами… Или у тебя нет второго?