Е. Кочешкова - Шут
— Куда дальше?
— На Ярмарочную площадь.
— А что там?
— Увидишь! Тебе понравится…
На Ярмарочной площади по традиции каждую зиму мастера-плотники возводили для ребятни снежную крепость. Уличные сорванцы собирались в пестрые команды, где сыновья ремесленников стояли бок о бок с маленькими попрошайками или детьми купцов и по очереди штурмовали крепость. Шут остановил своего коня чуть в стороне, в тени узкого переулка, так, чтобы дети их не заметили. Нар встала рядом.
— Они тренируются? — принцесса вытянула тонкую шею, стараясь разглядеть происходящее и вникнуть в его суть.
— Нет. Просто играют, — Шут ждал этого вопроса. Для того он и привел ее сюда.
— Просто? Война на пороге, а ваши дети играют?!
— Конечно. Что им еще остается? — Шут отпустил поводья и спрятал озябшие руки в рукава куртки. — Это глупая война. Белые Острова не враги нам. Мы всегда сохраняли добрые отношения с тех пор, как Закатный Край расширил свои границы до моря и завязал торговлю с ними. У нас одни боги и похожие обычаи. С ними наш народ имеет гораздо больше общего, чем с вами. Ученые мужи говорят, у нас с островитянами одни корни. И эта война не нужна никому. Ни им, ни нам. Земель у Белых Островов хватает, это процветающее королевство. Война принесет лишь потери обеим сторонам… Никто не хочет ее. А эти дети — в особенности. Погляди на них! Погляди! Вон на того мальчика. На эту девочку. Славные, правда? Кто из них будет жив через пару дней?.. — Шут резко обернулся к принцессе, — Останови войну, Нар! Я знаю, ты можешь! Останови!
На них заоборачивались прохожие. Один из детей — румяный от мороза мальчик в драном кафтанчике с чужого плеча — остановился и с любопытством стал разглядывать незнакомцев в черных плащах. У него были ясные голубые глаза, в которых не отражалось ни тени страха. Шут без труда представил, как этот ребенок, потеряв разум от ужаса, бежит по горящим улицам в одной рубахе, падает и уже не встает, потому что из спины у него торчит кусок дерева длинной в локоть…
Он зажмурил глаза, чтобы отогнать видение и услышал тихий голос Нар:
— Нет. Я не могу. Это уже не в моих силах. Судьба вершится, я — лишь ее орудие. Только истинным мастерам Силы удалось бы остановить ход событий и повернуть в другое русло. Тебе удалось бы, не будь ты просто шутом…
9
Во дворец они возвращались молча, каждый думал о своем. Шут замерз, его снедала тревога, ставшая привычной, как головная боль. Уже у самых ворот Нар обернулась к нему, во взгляде — лишь холод и презрение:
— Если я с добротой отнеслась к тебе, королевский шут, это не значит, что я буду оплакивать каждого ребенка в этом городе.
— А я и не рассчитываю, — ответил он холодно. И с удивлением отметил, как дрогнули губы принцессы: его слова, похоже, задели Нар глубже, чем она хотела.
Оказавшись в своих покоях, Шут с отвращением сорвал с себя одежду тайкуров и только потом вспомнил, что костюм мадам Сирень остался в королевских апартаментах. Идти туда не хотелось, поэтому он просто закутался в теплое меховое одеяло и сел поближе к камину. Зимой слуги постоянно поддерживали тепло в господских комнатах, но покуда хозяева отсутствовали, пламя обычно едва тлело. Однако, на этот раз Шута ожидал жаркий огонь, весело танцующий на крупных сухих поленьях. Кто-то позаботился о нем, кто-то, кто хорошо знал, как сильно нуждается господин Патрик в тепле…
'Мирта… — подумал он с благодарностью, — наверняка, она. Больше некому'.
Шут знал, что ему надо встать и заняться делом — как следует размять задеревеневшее от холода и многодневного безделья тело, попрыгать и повыкручивать себя, разогнать кровь по жилам. Как бы то ни было, а терять форму, наработанную годами тренировок, было бы глупо. Но… мысли эти текли себе мимо, а сам он продолжал сидеть и греться у живительного огня.
'Вот же обленился, хвост собачий, — ругал он себя, — общение с принцессой явно не идет тебе на пользу, господин Патрик… Совсем размазней стал. То-то Виртуоз взялся бы сейчас за меня… — Шут вздохнул. Столько лет прошло, а ему по-прежнему порой казалось, что он беззащитный мальчишка в руках сильного большого хозяина, который может делать с ним что угодно. Виртуоз не терпел лентяйства и не принимал оправданий вроде 'я болел, я устал'. Он бы просто смерил Шута презрительным взглядом, положил бы руку на любимую плетку, что всегда носил за поясом и спросил бы нерадивого ученика: 'Что, опять сопли распустил, девочка моя? И Шут бы встал как миленький, и сделал бы не один круг упражнений, как обычно, а два. В назидание. А потом бы еще мыл за всеми посуду, чистил лошадей или помогал Дале управиться с младшей дочкой. Тинне была такой болезненной, все время плакала… Иногда только Шуту и удавалось укачать ее, даже Дала разводила руками…
Он сбросил одеяло, встал и расправил плечи. Вдохнул поглубже и вытянул тело в струну, чтобы почувствовать каждую мышцу.
Да… после перерыва всегда так трудно вновь начинать. Ноги — как деревяшки, руки — как веревки. Ни силы, ни гибкости. Аж самому противно.
Вскоре, он порядком вспотел и почувствовал привычное удовольствие от бесконечных растяжек и прыжков, кувырков и отжиманий. Удовольствие разгоряченных мышц, поющих от упругого напряжения. Ничто не доставляло Шуту такой радости, как осознание того, что тело ему подвластно.
В какой-то момент беззвучно появилась Мирта с охапкой поленьев. Увидя полураздетого Шута, балансирующего на одной ноге со второй задранной выше макушки, она, как обычно, потупила глаза и сделала попытку так же незаметно исчезнуть. Не теряя равновесия, Шут плавно изогнулся, встал на руки и, быстро переставляя ладони, подсеменил к служанке:
— Добрый вечер, Мирта. Спасибо за огонь, — он улыбнулся, увидев как вспыхнули девичьи щеки. Смотреть на служанку снизу вверх было также интересно, как и обычным образом, только волосы очень мешали — они опять выбились из-под веревочки и упали на мокрое от пота лицо. Мирта робко улыбнулась ему в ответ — служаночке явно нравились выкрутасы Шута. Он хотел сделать для нее еще какой-нибудь забавный трюк, но ослабшие за время болезни руки подвели, и он мягко шлепнулся на пол, потеряв равновесие. Девушка тихонько вскрикнула и тут же зажала рот ладошкой, испугавшись собственного голоса — слугам не полагалось показывать своих эмоций при господах. Шут сел, потирая отбитый зад, и подмигнул ей:
— Вообще-то ты должна бы рассмеяться на этом месте. Все обычно смеются.
Мирта качнула головой, произнесла еле слышно:
— Вам ведь, должно быть, больно, господин… Разве это смешно?..
Шут вздохнул.
