Саманта Хант - Изобретая все на свете
— Но, может быть, новый аппарат?
— Нико, я все еще не уверена, что новый аппарат существует, — говорит она.
— Но Луиза его видела.
Она устраивается поближе ко мне.
— Может быть, ты объяснишь, как он действует. Может быть, я смогу помочь.
— Это затруднительно.
— Потому что он может все, так? Машина возможностей, способная осуществить все, что могло бы прийти тебе в голову, если бы время было бесконечно, если бы жизнь не кончалась. Или, по крайней мере, не было конца Николе Тесле. Я права?
Я не устаю изумляться ее совершенству.
— Изобретение всего остального, — говорит она, срываясь с моей руки и снова опускаясь на голову Гете, так, что мы смотрим друг на друга. — Телефонов, передающих изображение. Магнитной хирургии. Беспроводных печатных станков. Телепортации. Вечного движения. Бессмертия, я полагаю.
— Как ты догадалась? — Я улыбаюсь, хотя она совершенно серьезна.
— Видишь ли, я одна знаю, каким будет мир без тебя, когда ты уйдешь.
И, словно демонстрируя концепцию потери, моя птица взлетает в темнеющее небо, и я уже не могу отличить ее серые крылья от серости мира.
Надо сейчас же возвращаться к работе.
ГЛАВА 10
Из всех своих произведений Природа изобрела лишь простейших микробов.
Можно сказать, что для изобретения птиц уже не потребовалось большого напряжения фантазии.
Генри Дэвид ТороГде-то над океаном встает солнце, но в Нью-Йорке еще ночь — ночь с чуть заметным голубоватым свечением, отблеском солнца с востока. Луиза открывает в спальне Уолтера окно, выходящее на пожарную лестницу, и поднимается на крышу. Когда-то они держали на крыше две брезентовые раскладушки, но брезент обветшал и порвался: все же иногда они с Уолтером лежат навзничь на толевой крыше, глядя, как кружат над головами птицы. В затейливом полете голубей легко затеряться. И ей, и Уолтеру легко вообразить, что они сами кружатся в воздухе вместе с птицами, выписывая повороты и ныряя вниз. Птицы вызывают головокружение. Птицы заставляют забыть о мире, оставшемся внизу.
— Привет, мои хорошие, — говорит она.
Заметив в руках у Луизы мешочек с кормом, они собираются в углу голубятни, где Луиза наполняет кормушки.
Раз в неделю она увозит несколько голубей на Лонг-Айленд или на джерсийский берег и выпускает их. Ей совершенно все равно, с какой скоростью они летят: ей просто нравится следить за полетом. Луиза выбирает четырех птиц, подхватывает каждого голубя под брюшко и каждый раз удивляется, какие они легкие. Кажется, они состоят из перьев и воздуха. Интереса ради она сжимает их — не слишком сильно, но, наверно, все же сильнее, чем следует.
Она помогает последнему голубю выбраться в окошко клетки.
— Ш-ш, — приговаривает она, успокаивая птицу.
Когда она поднимает взгляд, он стоит на другой стороне Пятьдесят третьей улицы и смотрит на нее. Последняя птица вырывается у Луизы из рук и взлетает, приземляясь на карниз в нескольких фунтах от нее. Они с Артуром следят за ним взглядом, пока голубь не спускается.
Луиза машет рукой. Артур машет в ответ.
Она ставит корзинку и приглаживает волосы. Оправляет на себе мешковатое пальто — рабочее пальто Уолтера, в котором она чувствует себя гориллой, потому что рукава свисают куда ниже ее рук. Артур наблюдает за ней через ущелье улицы. На нем облегающая шерстяная шапочка, обтянувшая лоб. За ухом из-под шапки вырываются темные пряди волос. Артур выглядит выше, чем прежде, и шире, таким прочным и сильным, что первым делом Луизе приходит в голову, как надежно можно спрятать голову у него на груди, если он ее обнимет. Она стоит еще минуту, представляя тепло его сердца, пробивающееся сквозь ее зимнее пальто.
Она старается поменьше думать о словах Азора, хотя они слышатся ей снова и снова: «Вы уже поженились?» Азор не совсем в своем уме, но частица ее, крошечное местечко внутри, гадает, не существует ли способа узнать, кого ты полюбишь, еще прежде, чем ты его полюбишь. Может быть, время действительно разворачивается по кривой, а не прямо. Может, оно не идет отсюда туда, а описывает круги? И тогда, может быть, думается ей, они с Артуром поженятся из-за того, что так сказал Азор, и, значит, Азор сказал это потому, что они поженились из-за того, что сказал Артур, и потому-то он это сказал. Круги. От этой мысли можно сойти с ума.
Она следит через улицу за Артуром, а свет приобретает странное свойство — будто воздух перед рассветом наполняется всеми до единого цветами. В нем голубизна и пурпур, зеленый и розовый. Только цвета этой минуты перед восходом смешаны, будто солнце еще не успело разобраться к своих оттенках. Артур в этих удивительных сумерках похож на импрессионистский портрет с путаницей цветов, и как будто не совсем реальный.
Трудно описать, что происходит с разделяющим их воздухом. Невидимый обмен. Что-то проплывает в пустоте между ними, как электрическая дуга. Она притягивает Луизу к карнизу. Не отрывая взгляда, она ступает на самый край, чуть не свешиваясь с крыши здания. Она представляет, как прыгает. Она представляет, как он подхватывает ее.
Они смотрят друг на друга в полутьме, пока не показывается краешек солнца и Артур становится реальным. Луиза, ясно разглядев его, соображает, как уже поздно.
— Сейчас спущусь, — кричит она через ущелье. Она поднимает корзинку с птицами и помогает последнему голубю устроиться внутри.
Прежде чем уйти, она будит Уолтера. Нащупывает его руку под одеялом в темноте спальни. Голуби воркуют в корзине. Им нравится домашнее тепло.
— Я пошла, — говорит она.
Уолтер переворачивается, не открывая глаз — он всего час, как добрался до постели.
— Сверим часы, — шепчет Луиза и присаживается на край кровати.
Уолтер медленно открывает глаза. В комнате совсем темно. Он спросонья таращит на нее глаза. Протягивает руку к ее щеке, медленно гладит кожу тыльной стороной ладони.
— Пап, — говорит она, — поставь часы по моим.
Луизе все равно, но Уолтеру интересно — он любит замечать скорость. Ему нравится, когда его голуби показывают хорошее время.
Взгляд Уолтера проясняется, и глаза полностью открываются.
— Луиза, — говорит он, как бы удивляясь. Он включает маленькую лампочку над кроватью. — Ох! — Он мотает головой, потом берет ее маленькие часики и ставит свои по ним с точностью до минуты.
— Отлично, — говорит он, прежде чем снова лечь и натянуть одеяло на голову. — Счастливо. Мне на работу к шести. Постарайся добраться домой раньше, тогда мы подсчитаем, за сколько они долетели.
