Саманта Хант - Изобретая все на свете
— Луиза, — говорит он, как бы удивляясь. Он включает маленькую лампочку над кроватью. — Ох! — Он мотает головой, потом берет ее маленькие часики и ставит свои по ним с точностью до минуты.
— Отлично, — говорит он, прежде чем снова лечь и натянуть одеяло на голову. — Счастливо. Мне на работу к шести. Постарайся добраться домой раньше, тогда мы подсчитаем, за сколько они долетели.
— Постараюсь, — говорит она и на прощанье пожимает ему локоть.
— Доброе утро!
— Доброе утро, — говорит Артур.
Он угощает ее рогаликом, который держал в пакете из оберточной бумаги под мышкой. Рогалик еще теплый.
— Спасибо!
Она отламывает кусочек и жует. Артур берет в ладони ее свободную руку.
Птицы, быстро несущиеся сквозь темноту в знакомой корзине, радуются. Большое приключение — их сняли с насеста, накрыли куском замши, взъерошили перья. Улицы, по которым Луиза с Артуром идут к Пенн-стейшн, [16]пусты.
«Ни снег, ни дождь, ни зной, ни ночная мгла не остановят этих стремительных почтальонов на пути к дому». В этот час и «Джи-пи-о Джеймса А. Фарли», и Пенсильванский вокзал похожи на огромных спящих чудовищ, разжиревших от проглоченных за день толп.
— Мой отец, — рассказывает Луиза Артуру, входя с ним в здание вокзала, — помнит время, когда здесь еще был просто пустырь.
— Правда?
— Он замечательно все запоминает. Это его специальность.
— Бедный вокзал, — говорит Артур.
— Почему это он бедный?
Но тут Артур застывает, уставившись через плечо Луизе. Челюсть у него отвисает, будто за ее спиной возникло что-то ужасное — мохнатое чудовище. Она оборачивается. Там ничего нет.
— Ничего, — говорит он, выпустив руку Луизы и, вскинув свою, закрывает лицо, растирает уголки губ. — Хочешь чашечку кофе перед дорогой?
— Ты в порядке? — спрашивает она.
Он кивает, все еще глядя ей за спину.
— Все в порядке. Так кофе?
— Конечно. Кофе, — говорит она, и Артур, отвернувшись, идет, чуть обогнав ее, высматривая кафетерий и забыв про ее вопрос: почему он жалеет красивое здание Пенн-стейшн?
— Пересадка на Джамайка-Бей! — выкрикивает кондуктор, и они пересаживаются.
Луиза с Артуром решили ехать на северное побережье Лонг-Айленда. Для птиц это привычный маршрут. Артур держит корзину с голубями на коленях. Он обнимает ее руками, а Луиза поворачивается на сидении так, чтобы видеть его. Артур придвигается поближе и шепчет: его обычный фокус. Луиза подыгрывает ему.
— Как, — снова хочет дознаться он, — они находят дорогу к дому?
Конечно…
Луиза мотает головой. Она собиралась спросить мистера Теслу, но забыла. Она смотрит на корзину у него на коленях. Признаться, что она не знает, невозможно, поэтому она заговаривает о том, что знает:
— «Некоторые заимствуют книги, скупясь покупать сами. У них нет ни стыда ни совести. Хорошо бы, какой-нибудь Бербанк скрестил мои книги с почтовыми голубями». [17]
— Это что? — спрашивает Артур.
— Это было написано на обложке. На книге моей матери: «Янки из Коннектикута при дворе короля Артура».
Артур кивает Луизе.
— Мне нравится, — говорит он, — а кто такой Бербанк?
— Лютер Бербанк. Знаменитый агроном, экспериментировавший со скрещиванием разных растений. Кажется, он вывел нектарины.
— Ага, — кивает Артур, привычно не сводя глаз с Луизы. — Нектарины, — медленно произносит он, и что-то в его голосе заставляет Луизу залиться краской.
Они едут молча. Вагон громыхает под ними. Их головы клонятся друг к другу. Нектарин. Нектарин. Нектарин. И Артур шепчет:
— Расскажи мне про постояльца вашего отеля.
— Про мистера Теслу? — спрашивает она.
— Да, — шепчет он, словно под большим секретом.
— Ты наслушался Азора. — Она знает, что Артур вечерами уезжает в Рокуэй и остается там до ночи. — Он не из будущего, если ты об этом. Не верь ни одному слову, сказанному Азором.
— Откуда ты знаешь, что мистер Тесла не из будущего?
— Он серб.
— Одно не исключает другого.
— Но, право, Артур… — Луиза качает головой.
— Ну, разве он бы тебе сказал?
— Он мне о многом говорил.
— О чем?
— Обо всяком: о своей жизни, о людях, которых когда-то знал, о своих изобретениях.
— Хм-м, — говорит он.
— Больше, чем ты рассказал мне о своей жизни, Артур. Может, это ты из будущего.
— Хорошо бы. — Артур минуту молчит, прежде чем спросить: — Что ты хочешь знать о моей жизни?
Луиза кусает губу. Что она хочет знать? Она опускает взгляд на его пальцы — он запросто может обхватить две ее ладони одной своей — и его пальцы представляются ей тайной, целой вселенной. Как бережно он держит ее птиц. Незнание — даже лучше, чем знание, это желание знать все, когда приходится узнавать очень-очень медленно, как тянут леску, чтобы узнать, что попало на крючок. Старая шина… Сундук с сокровищами…
Он ждет ее вопроса, приоткрыв щелочкой рот. Наконец Луиза вспоминает, что она хотела узнать. Она хотела бы знать, что внутри его темного рта. Она шарит наугад, неуклюже во всех отношениях. Она тянется к нему сквозь чащу неизвестного. Рогалик. Его очки жмут ей щеку. Ее губы на его губах. Луиза в первый раз целует Артура.
— Билеты, пожалуйста. — Их поцелуй прерывает кондуктор, торопящийся собрать плату за проезд. Артур, не сводя глаз с Луизы, лезет в нагрудный карман, достает билеты. Луиза садится прямо, еще чувствуя вкус поцелуя.
У кондуктора на кармашке для часов надпись: «Лонг-айлендская линия — самый быстрый маршрут». Кармашек задевает ее по макушке. Подняв голову, она видит волосатые ноздри кондуктора. Вагон почти пуст. Впереди встает солнце. Кондуктор, пробив билеты, задерживается, чтобы спросить:
— Что в корзинке, сынок?
— Почтовые голуби.
— Голуби? — говорит кондуктор. — Я тоже раньше держал почтовых голубей. Был членом клуба «Крыльев Эксельсиор» и «Фантастических взлетных полос» Северного побережья. Мы никак не могли выбрать названия.
Кондуктор опирается коленом о ручку сидения и склоняется к ним, намереваясь поговорить. Артур протяжно, жалобно вздыхает. Кондуктор, видимо, не замечает его вздоха.
— Особенно запомнился один день — мы шли на рекорд, только на последнем отрезке трассы не слишком хорошо все продумали или не послушали прогноз погоды — теперь-то я понимаю, в чем мы сглупили. — Кондуктор тянет и тянет свое, подробно описывая окраску птиц, сильные и слабые стороны каждой: кто страдал инфекционным катаром, у кого были глисты.
