Медведев. Книга 2. Перемены (СИ) - "Гоблин (MeXXanik)"

— Ну… раз так… — пробормотал, совсем смешавшись. — Давайте уже за стол садитесь, раз отмыли от себя большую часть… лесного.

И исчез в коридоре, ворча уже себе под нос, будто разговаривая с посудой.

Морозов усмехнулся, тихо, почти уважительно:

— Вот ведь… управдом в халате.

Мы вошли в столовую.

Воздух был тёплый. Здесь пахло укропом, хлебом, жареным луком и яблоками. Всё было приготовлено с заботой, с вниманием. Не на бегу. На душе сразу становилось светлее.

Я прошёл к столу и занял своё место во главе, как положено. Морозов устроился по левую руку от меня. Напротив него расположилась Соколова. Сидела спокойно, с прямой спиной и сложенными на коленях руками. Она вежливо спросила, ровным, почти светским тоном:

— Как прошла ваша деловая встреча?

Морозов даже не стал поднимать на неё глаз и беспечно отозвался:

— Пришлось убить одного из пришедших.

Слова повисли в воздухе, как капля крови на снегу. Соколова замерла. Ни звука, ни жеста, только на лице мелькнуло что-то холодное и чуждое. Глаза расширились, брови едва заметно дрогнули.

И ее рука взметнулась к лежавшему перед ней ножу. Движение было отточенное, как у человека, который не только умеет защищаться, но и привык быть настороже.

Морозов самодовольно усмехнулся. И во взгляде воеводы читалось: «Вот и проявилась ведьма. Что я говорил?»

Боковым зрением я заметил, как он, не спеша, откладывает ложку и чуть разворачивается к ней плечом. Не для атаки, но чтобы быть готовым к нападению.

Но Соколова уже остановилась. Рука зависла в воздухе, потом медленно опустилась на стол.

Она не сказала ни слова. И в этом молчании было больше силы, чем в любом оправдании.

— На нас напали звери. Одного пришлось убить, — сказал я спокойно, не повышая голоса, смотря на девушку. — Именно это и имел в виду воевода.

Девушка перевела взгляд на меня, коротко кивнула. Глаза ее снова стали обычными, как и голос:

— Владимир Васильевич решил меня напугать, — произнесла она, аккуратно возвращая столовый прибор на место. — Видимо, ему кажется забавным вести себя таким образом.

Морозов фыркнул без злости, но и без снисхождения.

— Вовсе нет. Я просто не успел договорить, — сказал он. — А вы уже за нож хватаетесь.

Он подался немного вперёд, оперся локтем на стол. — Хорошо же вас воспитали.

Соколова ответила сразу, отчётливо, не повышая тона:

— Меня научили не давать себя в обиду. И за это я благодарна своей матери.

Она поднялась из-за стола. Не спеша, спокойно, с достоинством. Девушка выпрямилась, сложила салфетку, как полагается.

— Простите. У меня пропал аппетит, — голос звучал ровно, вежливо, без надлома. — Я вас оставлю. Хорошего вечера и спокойной ночи.

С этим словами она ушла. Дверь за ней закрылась без стука. И в комнате осталась напряжённая тишина, как после слишком близкой вспышки молнии.

— А чего я такого сказал? — с непередаваемой беспечностью уточнил Морозов. — Она ведь должна быть стрессоустойчивой…

Он произнёс это с тем самым тоном, с каким сетуют на капризную погоду.

В этот момент в столовую чинно вошёл Никифор. Спина прямая, шаг неторопливый, лицо каменное. Он подошёл к столу, уверенно потянулся к блюду с уткой, поднял его обеими руками и, не говоря ни слова, развернулся и направился прочь.

— Мы ещё не взяли еду на тарелку, — напомнил я, поднимая бровь. В голосе звучала лёгкая надежда, что домовой просто что-то перепутал.

Никифор остановился у порога, обернулся и смерил меня взглядом, в котором горел праведный гнев.

— Я знаю, — отрезал он. А потом, чуть повернув голову, мстительно добавил, — Пока не научитесь себя вести — шиш вам, а не утка.

И, не торопясь, удалился с блюдом в руках. За дверью послышался лёгкий скрип то ли кухонной дверцы, то ли кладовой створки. Всё. Минус утка.

— Ну вот… — вздохнул я, откинувшись в кресле.

Морозов же, как человек, знающий цену промедлению, без лишних слов потянулся к другим блюдам, быстро и аккуратно наложил себе в тарелку всего понемногу.

Пирог. Картошка. Огурцы с укропом.

— Не теряйте времени, — посоветовал он, не глядя на меня, — пока осталось что взять.

Я доверился опыту воеводы и не стал медлить.

Потянулся за ложкой, потом за вилкой и уже через пару мгновений успел накидать в тарелку того, что сердце выбрало первым: румяной картошки с рубленой зеленью, такой, что пахло огородом, а не приправой; щедрый кусок паштета с маслом, блестящего от тепла; несколько тонких колбасок, чуть подрумяненных с одного бока; и, конечно, ватрушку и два ломтя хлеба, как раз такие, что с хрустом ломаются и тут же мягко укладываются в ладонь.

Морозов только кивнул, молча одобрил мой выбор, и мы оба принялись ужинать. Каждый с тем, что успел положить в свою тарелку.

Прошла минута, может чуть больше. И за это время остальная еда со стола исчезла. Домовой унес все.

На скатерти осталась одинокая солонка, как напоминание о том, что кто-то всё же решил проявить милость. Видимо, Никифор счёл, что соль — это не роскошь, а необходимость. Или решил, что от неё много пользы не будет. В отличие от утки.

— Приятного аппетита, — сказал Морозов, уже с полной вилкой, и чуть кивнул в мою сторону

— И вам, — ответил я и взялся за еду.

И в тот момент всё стало по-настоящему простым. Мы ели. Тепло шло от пищи, от того, что мы были вместе и дома.

А утка… утка подождёт. И с ведьмой мы помиримся.

После трапезы Морозов покинул столовую. Я встал на ноги и потянулся. Взял оставшуюся ватрушку и направился в сторону гостиной. Неожиданно запнулся на пороге, увидев сидящую в кресле у камина Соколову. Перед ней на столике стояло блюдо с ломтем пирога, пышкой, посыпанной сахарной пудрой и чашкой чая.

— Приятного аппетита, — неловко произнес я.

— Благодарю, — ответила Вера Романовна и вытерла губы салфеткой. — Мне не хотелось подниматься к себе, пока мы не решили с вами всех вопросов.

— Я должен извиниться за Владимира…

— Не должны, — оборвала меня девушка и мотнула головой. — Он в своем праве не доверять мне. За меня можете не беспокоиться. Меня сложно обидеть. Я способна за себя постоять.

— Только не с ножом, — неловко пошутил я.

— Хорошо, — ответила Вера Романовна и откашлялась. — Итак, я на испытательном сроке, надо как-то урегулировать наши деловые отношения.

Я кивнул:

— Мы можем оформить договор на испытательный срок…

— Мне будет достаточно вашего слова, — поспешно произнесла Вера, и я покосился в темный угол, где судя по шорохам, притаился Никифор, и громко произнес:

— Хорошо. Тогда при свидетеле даю слово высокорожденного, что принимаю вас на испытательный срок. С моей стороны гарантирую исключительно деловое общение и работу в рамках должностных инструкций. В которую входит…

Я принялся перечислять функции секретаря, затем чуть разбавил длинный список правами. А потом замолчал, глядя на Веру.

— Хорошо, — ответила она. — Меня устраивает.

Вера допила чай и перевернула чашку. Я же запоздало уточнил:

— А где Мурзик?

— Он так обрадовался снова оказаться дома, что весь вечер носился по комнатам, чтобы проверить все свои заначки. И утомился. Сейчас он устроился в коробочке, которую я взяла в магазине. Спит без задних лап.

— Понятно.

— Будут какие-то распоряжения, Николай Арсентьевич? — деловито уточнила девушка.

— Завтра утром назначьте мне встречу с представителями купеческого сословия Совета. Скажем… часов в девять, если получится.

— Официальную? — тут же уточнила секретарь.

Я покачал головой:

— Частную. Где-нибудь в городе. Быть может в каком-нибудь ресторане.

— Будет сделано.

— Вот и отлично, — устало произнес я и направился к лестнице. — Тогда до завтра. И доброй ночи.

— Доброй ночи, — послышалось мне вслед.

Я поднялся по ступенькам, прошел к своей комнате и толкнул дверь. Прошел к столу, сел в кресло и включил настольную лампу. Потому что сегодня мне еще предстояла кое-какая работа. Я вздохнул, вынул из верхнего ящика стола стопку бумаг, и принялся торопливо писать. Порт мог стать точкой опоры. Если правильно разыграть эту карту.