Змейские чары - Осояну Наталья
Под нижним торцом обнаружилось нечто невообразимое, пугающее: хрустальные дворцы, устремленные в небо, огромные стальные птицы, змеи и рыбы, глотающие людей сотнями. Дьюла толком не понял, кем стал в этом мире Ионуц, и поспешил убраться восвояси — ему стало нечем дышать.
И наконец, под корешком — если, конечно, его все еще можно было так называть…
Кто ты? Кто ты, скажи? Я тебя… знаю.
Лик, обращенный к Дьюле, был ему знаком: изящные, тонкие черты, полные болезненной красоты, от которой щемило в груди. На этот раз граманциаш не испытал физической боли, но все равно что-то едва не разорвало его изнутри. Ощущение было очень странным — казалось, сама его суть, его разум, его душа расползается по швам.
У существа, зависшего над полом сумеречного коридора из неисчислимого множества колонн — словно устремленное в бесконечность отражение зеркала в зеркале, — имелось шесть… восемь?.. несколько крыльев, и оно лениво взмахивало ими, колыхая пустоту.
Лик, смотревший влево, принадлежал царственному зверю с пламенной гривой. Граманциаш когда-то давным-давно, во время одного из своих перерождений, был таким и помнил, каково это — охотиться на грациозных тонконогих созданий в засушливых землях, подстерегая их у водопоя, а потом пожирать кровавое мясо и наблюдать, как осторожно выбирается из-за чахлых кустов самая смелая — или, быть может, самая голодная — самка… Но при первом же взгляде на грозную морду с пылающими зеленым пламенем очами Дьюла почувствовал, как воспоминания блекнут. Он, похоже, все выдумал — или ему внушили. Он никогда не рождался львом. И как он вообще мог в это поверить?
Лик, смотревший вправо, оказался бычьим, и в нем поразительным образом сочеталась жертвенность тельца, готового отринуть собственную жизнь ради спасения чужих, чтобы его тело послужило пищей страдающим от голода, и стойкость того, кто готов вонзить острейшие рога в любого противника, осмелившегося преградить путь.
Четвертый лик был невидим, и Дьюла невольно этому обрадовался.
Я тебя знаю.
Швы трещали все громче, и граманциаш понял: стоит лишь захотеть, и он наконец-то узрит самого себя глазами этого существа — чужими глазами, — впервые за целую жизнь, за все время, что миновало после того, как Дракайна вышвырнула очередного ученика в мир людей с наказом убивать чудовищ. Он наконец-то узнает, как выглядит в действительности.
Стоит лишь захотеть…
Как же ты запутался. Ты хотя бы помнишь, с чего все начиналось?
— Я пообещал… — начал Дьюла и вздрогнул: собственный голос звучал совершенно иначе, как будто говорил кто-то другой. — Я пообещал Катарине, что мы будем вместе. Я не сдержал слова. Мне надо туда вернуться как можно скорее.
И ты не придумал ничего другого, кроме как умереть?
— Я пытался умереть, но не умер. Я всегда воскресаю — такова моя…
…доля. Как же ты запутался, бедный безымянный мальчик. Ты поверил той, кому нельзя верить ни при каких условиях, ибо она Мать Лжи. Ты убежден, что взбунтовался, но на самом деле поступаешь именно так, как ей нужно. А все потому, что веришь в ее слова, хотя надо бы верить собственным побуждениям…
Граманциаш замер, растерянный. Четырехликий продолжал мерно взмахивать крыльями, обдавая его ветерком.
Боюсь, я не в силах тебе помочь. На твоем пути не осталось развилок. Впереди подвиг, а потом — подлость. Ты пытался творить добро, но на самом деле причинил немало боли, однако ничто из содеянного тобой не сравнится с тем, что ты вскоре сделаешь. Я испытываю по этому поводу печаль, но слишком поздно. Все случится так, как написано.
Дьюла стиснул зубы, сжал кулаки.
— Я еще не дописал свою историю.
Бледный лик вместо ответа одарил его скорбной улыбкой и…
…граманциаш, моргнув, очнулся на краешке кровати, в комнате нежеланного сына, которого отец спрятал от всего мира. Ионуц опустился обратно на подушки, и тут граманциаш впервые заметил, что мальчик тоненькой, слишком длинной рукой с паучьими пальцами прижимает к себе тряпичную куклу, сделанную так же грубо и неумело, как и птица на крышке сундука. Кукла была в чем-то испачкана: ее руки до плеч, ноги до колен и, кажется, спина были черными. Черное пятно имелось также на шее.
Дьюла вздрогнул.
— Я же говорила, — негромко сказала Стана. — Фыртату было угодно, чтобы он таким родился и остался. Не нам судить, для чего и почему…
— Это точно, — пробормотал граманциаш. Бросив взгляд на потолок, он собрался с духом, намереваясь задать один вопрос, но в последний момент передумал и спросил о другом. — Скажи-ка, тот заговор, о котором нам рассказал князь… против демона Самки… да, я знаю, что он не помог, — но каким он был? Тебе известно?
Женщина нахмурила брови и вместо ответа подошла к сундуку, сняла с крышки игрушечную птицу, открыла и начала копаться внутри. Дьюла перевел взгляд на Аду Бекали, которая все это время молча стояла у лестницы, ведущей на четвертый, и последний, этаж. Чародейка была напряжена: ноздри изящного носа раздувались, брови изогнулись, а пальцы скрещенных на груди рук впились в плоть чуть выше локтя с такой силой, что граманциаш невольно поморщился от боли, на этот раз воображаемой. Ему вдруг показалось, что она настроена враждебно.
— Почему ты на меня так смотришь? Такое чувство, что ты мною недовольна.
— Верно, — сухо ответила Ада.
— Но почему? — искренне удивился Дьюла. — Разве я делаю не то, ради чего нас сюда и пригласили? — Тут его исстрадавшийся желудок опять дал о себе знать. — Заметь, в ущерб собственным интересам.
Ада нервно затрясла головой, возражая.
— Сердце мое, не ври. Ты никогда и ничего не делаешь в ущерб собственным интересам. Каждый твой поступок — часть хитроумного плана, и даже если кажется, что в каком-то конкретном случае ты чем-то поступился, на самом деле это играет тебе на руку. Впрочем, чего это я… — Она стремительно преодолела разделявшее их расстояние, плюхнулась на кровать — с такой силой, что та вздрогнула, — и со странной смесью раздражения и грусти провела по его лицу тыльной стороной ладони. — Ты же все время врешь. Одним враньем больше, одним меньше — какая разница.
Дьюла, растерявшись во второй раз за слишком короткий промежуток времени, собрался было потребовать объяснений, но тут Стана издала тихий радостный возглас, обнаружив искомое: очень старый и засаленный пергаментный свиток, на котором пьянчуга-лекарь записал слова, якобы способные отогнать демона Самку.
Бросив на подругу сердитый взгляд, граманциаш взял у ключницы ее находку и начал читать. Он сразу обратил внимание на то, что в списке имен Самки, который также был частью заговора, одно оказалось стертым — кто-то хорошенько выскреб его иглой, кончиком ножа или, может, острым когтем. Неужели в этом и заключалась причина, по которой чародейская формула не сработала?..
