Ольга Денисова - Одинокий путник
Из угла, где расположились монахи, по избе разнесся громкий храп. Лешек снова попытался лечь поудобней – завтра ему потребуются силы. В избе тепло, к утру боль не будет такой нестерпимой. Надо отдохнуть, надо встретить завтрашний день готовым ко всему. А сейчас он просто растерялся, не успел собраться, подготовиться. Завтра все будет по-другому.
То ли дремота, то ли забытье опустились на него: перед глазами развернулось широкое поле над рекой, под ним храпел белый конь, и за спиной развивался белый плащ, и солнечные лучи толкали его в спину, навстречу людям, размахивающим руками и приветствующим его радостными криками. Он был богом, и бог был в нем – светлый солнечный бог Ярило, бог весенней кипучей энергии, оплодотворяющей землю, бог, дарующий женщине зачатие, бог, сила которого выплескивалась на землю с апреля по жаркий июль.
* * *К той весне, когда Лешеку исполнилось шестнадцать, он вытянулся и почти догнал по росту колдуна. Над верхней губой у него пробились еле заметные усики, и окончательно сломался голос. Случись это на год раньше, он бы, наверное, обрадовался, а тут неожиданно почувствовал себя взрослым, настолько взрослым, что такие мелочи как рост и усы перестали его волновать.
К тому времени Лешек прочитал все книги из библиотеки колдуна, даже те, что были написаны глаголицей. Конечно, стать таким замечательным лекарем, как колдун, он не смог, но неплохо разбирался в травах и в строении человеческого тела, и помогал колдуну, когда тому оно требовалась.
Лешек полюбил и изучил лес. Он отлично стрелял из лука, чем обеспечил дом колдуна шкурками и мясом, умел ориентироваться там не только по солнцу и по звездам, но и по одному ему известным приметам. В конце лета он заваливал матушку ягодами и грибами – сам он ягоды ел безо всякого удовольствия, но их любил колдун, особенно зимой.
И каждое утро он был счастлив. За четыре без малого года Лешек так и не привык к этому счастью, хотя избавился от страхов и привычки втягивать голову в плечи. На него и вправду засматривались девушки, когда они с колдуном появлялись на людях, и он платил им искренней любовью – они продолжали удивлять его и грацией, и мягкостью, и беззащитностью.
Леля вышла замуж за своего Гореслава, но не потеряла для Лешека притягательной прелести, наоборот – из юной озорной чаровницы она превратилась в красивую женщину, осознающую свою красоту, и силу этой красоты. Ее движения стали плавными, глаза – спокойными, фигура округлилась, налилась, и напоминала упругое яблоко.
Одно только омрачало счастливую семейную жизнь Лели – за два года супружества она не сумела забеременеть. Лешек слышал об этом и очень переживал. Традиции рода были слишком сильны среди сельчан, и Малуша боялась, что Гореслав рано или поздно откажется от бесплодной жены.
Лешек, как его это не удивляло, продолжал оставаться ее товарищем, она частенько звала его в гости, и Гореслав принимал его у себя хорошо, разве что немного снисходительно. Теперь Лешеку было о чем с ней говорить – он прочитал столько книг, что даже ее муж слушал его рассказы о князьях и далеких походах за моря, о неизвестных городах и невиданных животных. А кроме того, Леля, в отличие от матери, получила не только дар ведовства, но и умение лечить наложением рук, поэтому книги колдуна по медицине интересовали ее особенно, и Лешек старался запоминать их почти наизусть, чтобы пересказывать ей, не без пользы для себя.
Когда колдун услышал, что голос Лешека начал ломаться, он испугался и запретил ему петь, а переменил решение только через несколько месяцев. Впрочем, петь Лешеку стало тяжело, если он пытался петь так же высоко, как обычно, у него начинало болеть горло. Колдун велел ему петь тише и ниже, а зимой специально возил Лешека в далекую Ладогу, в храм святого Климента, где его слушал доместик.
После этой поездки колдун заставлял Лешека заниматься ежедневно, как учил его доместик, и заглядывал ему в горло, и поил сложными отварами, которые составлял сам. И его усилия увенчались успехом: чистый детский голос превратился в сильный сочный тенор, с широким охватом звучания.
– Конечно, малыш, Паисий научил бы тебя петь лучше, чем я… – иногда извинялся колдун, – но что-то мне не хочется возвращать тебя Паисию.
Лешек передергивал плечами – от посещения храма в Ладоге у него осталось самое мрачное впечатление, хотя доместик ему понравился.
– Охто, ты не извиняйся, ладно? – хмыкал он, подражая колдуну, – лучше тебя никто меня не научит, честное слово.
– Ты сам понимаешь, что говоришь ерунду, – довольно фыркал колдун, – твой голос – величайшая ценность этого мира, и если я по собственному невежеству его загублю, мне не будет прощения.
– Ничего ты не загубишь, – отмахивался Лешек, – я все равно буду петь.
И в конце мая, когда Лешек в первый раз рискнул спеть людям, колдун сам убедился в том, что волшебного очарования голос не потерял, напротив, сила его вошла в гармонию с той энергией, которою Лешек вкладывал в свои песни.
И Леля, Леля совсем по-другому посмотрела на него после этого! Ее полуулыбка, ее чуть насмешливый взгляд, загадочный взлет бровей… В тот миг Лешек в первый раз почувствовал, что у него слишком часто бьется сердце. До этого он просто любовался ею, а теперь…
– Почему ты так смотришь на меня? – спросил он ее, когда они вместе с колдуном отправились в гости к ее матери.
– Ты стал таким красивым парнем, малыш, – ответила она и скосила на него глаза. Только ей и колдуну он до сих пор прощал «малыша». Впрочем, малышом его никто кроме них и не называл.
– Ты нарочно меня дразнишь, – сказал он, чувствуя, что краснеет.
– Нисколько. Я же всегда говорю правду.
После этого он до самого вечера боялся поднять на нее глаза, и чувствовал совсем не то, что обычно – какая-то сладкая, упоительная тоска сжимала ему грудь.
Когда они вернулись домой, совсем поздно вечером, Лешек не смог уснуть, и вышел на двор, надеясь, что майская ночь успокоит его непонятное томление. И, чтобы отвлечься от мыслей о Леле, начал сочинять что-то про течение реки в свете поздней вечерней зари, но слова не складывались, мелодия топталась на месте. Тогда Лешек искупался, вышел на берег и понял, что спеть ему хочется совсем о другом. И, рискуя разбудить колдуна и матушку, спел. И сам пришел в ужас оттого, что за песня у него получилась. Никаких смутных сомнений в ней не было, Лешек пел о чувственной любви, о женщинах, о тесных объятьях, и о бушующей плоти.
– Ну-ну, – услышал он голос колдуна с крыльца, когда замолчал, – а я-то думал, тебе рано ехать на Ярилин день… Нет, смотри-ка, в этом году Ярило зацепил и тебя. И песня, как всегда, удивительная. Если ты споешь ее на празднике, все девушки там будут твоими.
