Ольга Денисова - Одинокий путник
Слобода вынырнула из метели как из-под земли – Лешек едва не уткнулся носом в бревенчатую стену дома. Он хотел осмотреться, прежде чем постучаться в двери, но снег падал так густо, что на расстоянии вытянутой руки ничего не было видно. Ветер выл так громко, что заглушил лай собак, но подходил Лешек с наветренной стороны, и они учуяли его загодя. Не успел он обогнуть дом, и едва вышел на утоптанную дорожку, ведущую к двери, как из темноты на него выскочило сразу несколько охотничьих псов – наверное, в слободе не принято было держать их на привязи. В отличие от волков, они не примеривались, а с грозным лаем кинулись на нарушителя границы. Если бы дорожка меж сугробов не была такой узкой, Лешеку пришлось бы очень туго. Он успел скинуть только один снегоступ, и отбивался им от псов, молотя их по ушам. Только собак это не сильно напугало – им, наверняка, приходилось ходить на медведя, что им человек в волчьем полушубке с легкой деревянной лопастью в руках?
Один из псов впился зубами ему под колено, но быстро разжал челюсти, получив ногой по ребрам. Второй повис на левом рукаве, но прокусить его не смог. Лешек прижался спиной к стене, чтобы никто не обошел его сзади и уповал только на хозяев дома: вдруг они проснутся, услышав бешеный лай собак? Впрочем, при таком ветре этого могло и не произойти. Из всех опасностей, подстерегавших его на пути, на такой глупый конец он не рассчитывал.
Кто-то вцепился Лешеку в ногу снова, и на этот раз он почувствовал кровь, брызнувшую из-под зубов. Это и напугало и отрезвило его: на песню силы сил у него не осталось, а разогнать собак голыми руками пока не выходило. Единственным спасением оставалась дверь в дом, шагах в пяти от того места, где он стоял. Он двинулся в ее сторону, еще больше озлобив этим собак – его ухватили за запястье, и снегоступ выпал из разжавшихся пальцев. Лешек несколько раз ударил в оскаленную морду кулаком, но зубы впились и в левый локоть.
Лешек понимал, что главное – это устоять на ногах. Если он упадет, его просто разорвут на клочки. Между тем, за ноги его хватали часто и ощутимо, почуяв уязвимое место, не прикрытое полушубком. Пять шагов показались ему бесконечными, и, если бы дверь оказалась заперта, он бы сдался.
Но она открылась неожиданно легко, и Лешек протиснулся в маленькие холодные сени, напоследок пнув ногой рычащую собачью морду. И в тот же миг дверь за его спиной распахнулась: с зажженной лучиной в руках на порог вышел хозяин дома – бородатый, русоволосый человек средних лет, высокий и широкий в плечах. За его спиной стояли двое парней помоложе – не иначе, сыновья, а за ними маячило еще несколько теней, но в темноте Лешек не рассмотрел, мужчины это или женщины.
Ни слова не говоря, хозяин ухватил Лешека за грудки, втащил в избу и захлопнул тяжелую дверь в сени. В избе было тепло и душно. Вспыхнула еще одна лучина, а потом еще одна: Лешека окружили со всех сторон плотным кольцом. Кроме хозяина и его двух сыновей, на него смотрели четыре женщины: хозяйка, две молодухи и одна, совсем девочка – наверное, младшая дочь. И на лицах их Лешек не заметил сочувствия – только презрение и брезгливость. Разве что девочка посматривала на него с любопытством. Лешек был готов к недоверию со стороны хозяев, подозрительности, нежеланию принять в доме путника, но почему так? За что они презирают его? Все стало ясно, когда вперед вышли двое высоких и крепких ребят с огнем в руках, и Лешек увидел, что они одеты не в рубахи, а в черные подрясники. Монахи опередили его. Он – вор, а хуже этого клейма для поселян не существовало ничего.
Страха не было – только горечь. В глазах двух монахов отражалось пламя лучины, и в этом пламени Лешек увидел лицо Дамиана, его торжествующую усмешку, а за ней – свою мучительную смерть. Странное отупение овладело им вместо отчаянья – была ли виной тому усталость, или он просто не успел опомниться, избежав одной смертельной опасности и тут же оказавшись в другой? Колдун говорил, что проигрывать тоже надо уметь, и, наверное, это должно было выглядеть по-другому: Лешек опустил голову, но один из монахов взял его за челку и поднял его лицо вверх.
– Он, – уверенно сказал второй, – я его видел на литургии, когда приезжал в Пустынь на Рождество.
Тяжелый пинок в живот согнул Лешека пополам, а удар по шее поставил на колени. За ним последовало еще несколько – древком короткого копья чуть выше поясницы, ощутимые и сквозь полушубок. Лешек сполз на пол, не в силах даже охнуть. Его раздели, связали и снова били древками копий – долго и больно. Он катался по полу и выл: от боли, бессилия и безысходности.
Глупо и бесславно. Когда монахи решили, что Лешек не сможет встать на ноги, если его развязать, то подняли его и швырнули в дальний угол избы – он ударился лицом об бревенчатую стену и сполз по ней на пол.
– Ну что? – спросил один другого, – прямо сейчас поедем?
– Да ну! Метель такая! Да темнотища. Завтра. Никуда он теперь не денется.
Они были довольны.
Хозяин и его сыновья не проронили ни звука, женщины смотрели на Лешека, сжав губы, без тени сочувствия на лице, и так же молча разошлись спать, когда монахи задули лучину и устроились в углу на двух широких лавках. Лешек попробовал шевельнуться и закусил губу, чтобы не застонать – он искренне полагал, что у него переломаны все кости. Волосатая веревка впилась в порванное собаками запястье, по ногам все еще текла кровь. Избитое тело отозвалось на движение резкой болью, и Лешек глотал слезы, и слезы бежали по щекам, и мешались с кровью из носа: глупо и бесславно.
Он отдавал себе отчет в том, насколько жалок – избитый, окровавленный, покусанный собаками, не смеющий шевельнуться от боли и плачущий от бессилия. Колдун говорил, что гордость надо хранить всегда, и когда на это совсем не осталось сил. И от этого слезы бежали быстрей – на гордость он был не способен. Лешек вспомнил, какое счастье чувствовал, вырвавшись из монастыря, каким сильным и бесстрашным ощущал себя всего несколько часов назад: не много же надо усилий, чтобы сбросить его вниз, ткнуть носом в пол, указать на место – место жалкого червя, беспомощно корчащегося у чьих-то ног.
Нет! Он не хотел превращаться в червя! Колдун хранил гордость до конца, колдун умер с песней силы на устах. Лешек проглотил слезы. Да, у него нет оберегов, но разве это главное? Разве боги оставили его? Он сжал кулак и попробовал представить, что в ладони его лежит топор Перуна. И знакомое покалывание поползло по руке вверх. Вот так. Если он ничего не может сделать, он умрет с достоинством. Он посмотрит в глаза Дамиана без страха, как колдун. Он примет муки спокойно, и не станет просить пощады. И будь что будет.
Из угла, где расположились монахи, по избе разнесся громкий храп. Лешек снова попытался лечь поудобней – завтра ему потребуются силы. В избе тепло, к утру боль не будет такой нестерпимой. Надо отдохнуть, надо встретить завтрашний день готовым ко всему. А сейчас он просто растерялся, не успел собраться, подготовиться. Завтра все будет по-другому.
