Словами огня и леса (СИ) - Дильдина Светлана

Пришлось преподать братишке несколько уроков обращения с девушками, вернее, с огнем своим. Приводил к "красным поясам" — дед спокойно, как обычно говорил, пообещал оторвать старшему внуку голову, если тот выберет для забав младшего девчонок из обычных семей.

— Успеет. Пусть пока поймет, что свои — те, кого защищают, а не берут силой. Дашь хищнику кость — не отнимешь потом.

— Да помню я! — раздраженно сказал Къятта, и увел брата в город.

Не сомневался, что в одиночку подобные развлечения младшего все равно закончились бы смертью слабых — пока хоть малому подобию контроля не научится. Или пока не окажется в паре кто-то из сильных, что сулит другие проблемы. Проблема, кстати, и в будущем, когда и впрямь придется подбирать ему жену… с его-то гонором — задача нелепая. У Сильнейших своего хватает с избытком, правда, братишка их всех переплюнул. А, ладно, до этого еще куча воды утечет. Пока же и то хорошо, что младший предпочитает лес и тренировки, девушки не на первом месте, особенно после недавнего. Хотя все равно им не позавидуешь.

Время Нового Цветения подошло. Стебли потягивались, выпускали бутоны — кто робко, нерешительно, кто словно выстреливал лепестками, так быстро раскрывалась чашечка цветка. Воздух, уже не настолько влажный, но и не сухой, был наполнен ароматами свежести.

— Выросла девочка, — заметил как-то дед, поглядев на Киаль.

Она танцевала в саду, легко переступая ногами в плетеных кожаных сандалиях, звеня бесчисленными подвесками и браслетами, и птицы языками пламени кружились подле нее. Кайе помнил, как в детстве пытался ухватить одну из них за хвост, но тот рассыпался искрами в пальцах. Он тогда обиженно твердил, что птицы ненастоящие, а значит, Сила Киаль бесполезна. А дед взял его за ухо твердыми пальцами и велел смотреть, как, подчиненный движениям девушки, движется по дорожке маленький песчаный смерч, а затем такой же поднимается из воды.

— Медленно — не всегда плохо, — назидательно сказал дед и выпустил ухо внука.

Сейчас же Киаль, узнав о злоключениях младшего, заявила с презрительной гримаской:

— Я не покину Род. Моя Сила — танец, и ни мужчины, ни женщины мне не нужны.

— Ну и дура, — сказал братишка.

Ийа встретился подростку случайно: тот шел по улице, по торговым рядам, разглядывая ножи, а молодой человек возвращался откуда-то из поселений верхом на злой пегой грис. Нагнал сзади, с улыбкой поглядел сверху вниз. По несколько тонких косичек спадает с висков, закреплены на затылке, сзади широкая коса, украшенная золотой подвеской в виде дерущихся кессаль и волчонка. Серьги звенят насмешливо. Прохладный и свежий, словно не приехал невесть откуда, а собственные покои оставил только что.

— Бедняга, — протянул снисходительно-мягко, — Раз братец твой не справляется, дам совет я. Твой огонь опасен для девушек Асталы, да? Так перекидывайся! В зверином обличье Сила твоя закрыта, а девушкам, думаю, все равно — вряд ли ты умеешь больше, чем зверь! — расхохотался и ударил пятками в бока грис, сорвался с места.

Вовремя — деревянные щитки и полог ближнего торговца вспыхнули синеватым огнем.

И слова жалобы торговец произнести не посмел — сжался на земле, прикрывая голову руками. Плевать на товар, ладно, сам жив остался; хотя и волосы тлели.

Ахатта, узнав про случившееся, внука отчитывать не стал, но стоимость сгоревшего возместил полностью, а торговец чуть не ошалел от такого счастья.

— Не настраивай Асталу против себя, — сказал дед, отвечая на недоуменное фырканье внука — подумаешь! И Къятта кивнул согласно, задумчиво.

— Да если б о тебе так, ты бы им всем уши пообрывал! — рывком повернулся к брату, и челка почти закрыла глаза.

— О тебе много болтают в народе; могу убить всех, кто не принадлежит другим Родам, — пожал плечами Къятта, — Но тогда говорить будут еще больше.

— И зачем тебе нож понадобился? Своих не хватает? — спросила Киаль, а Натиу, мать, и вовсе промолчала.

После этого Кайе снова надолго скрылся в лесах. И Къятта порой отправлялся искать следы энихи — не случилось ли что? Знал наверняка — след этого зверя ни с чьим другим не перепутает.

Понемногу братишка сам начал возвращаться, на мягкой постели ночевать, а не свернувшись клубочком среди папоротников или тростника.

Восемь Сильнейших Родов было сейчас в Астале, меньше, чем готов был вместить Совет. Поэтому царило временное перемирие. Когда лес велик, разные звери находят приют под сенью листвы и между корней — и хищники редко ссорятся из-за добычи. И даже олень может пастись под носом у энихи, ежели тот не голоден. У каждого Рода была своя территория, свои ремесленники, садоводы, охотники.

Пока хозяева Асталы ни в чем не испытывали нужды всерьез. Сытые хищники бродили один мимо другого, огрызались порой, но не стремились вцепиться в глотку. Когда дичи хватает на всех, а солнце палит нещадно, и зверей одолевает лень.

Только юные, с горячей кровью, грызутся, невзирая на жару — если что-то пришлось не по нраву. Такие, как Кауки…

А Род Арайа, чьим знаком был свернувшийся пятнистый ихи, понес потерю — слишком много хмельной настойки выпил один из них, едва ступивший на порог зрелости — и собственное пламя обратилось против него. Но Род оставался по-прежнему сильным.

Кайе впервые за много-много дней соизволил не шарахаться по лесам, а быть в составе Рода на празднике Солнцеворота. Правда, кривился, когда Киаль помогала ему одеваться — не выносил то, что называл тряпками. Льняные штаны — обычное дело, безрукавка ладно, передник расшитый, единое целое с оплечьем — еще куда ни шло, но от широченного наборного ожерелья наотрез отказался.

— Я не статуя, чтобы увешивать меня невесть чем!

Киаль, любившая наряды и украшения, всерьез оскорбилась.

— Тебе не ожерелья, тебе цепь и ошейник нужны!

— Ну, попробуй, надень! — расхохотался и наклонил взъерошенную голову. Густые волосы, блестящие — только сколь ни расчесывай, все равно лежат, как им хочется. И уже несколько весен как срезает сам, когда считает, что чрезмерно отросли — вот и выходит неровно.

Праздники он любил, но плохо владел собой в бесконечные часы их — смех, цепочки ярко одетых людей, пенье свирелей, рожков-тари и рокот барабанов возбуждали вначале, и это было приятно; потом не выдерживал — одновременно хотелось мчаться куда-то, укрыться ото всех, чтобы не слышать музыки, и убивать. Громкие звуки вызывали во рту привкус крови, солоноватый и мягкий — знал его хорошо. Не один зверь в предместьях Асталы погиб от когтей черного энихи, и домашний скот тоже.

Город казался огромным живым существом, тысячеглазым, дышащим полной грудью и готовым проглотить любого. Трудно было старшему сохранять здравый рассудок среди мельтешащих теней и пятен, но приходилось — только Къятта мог остановить Дитя Огня, пока тот не натворил непоправимого.

…Оранжевый и желтый дым шеили, одуряющий запах огромных цветов, движение — ритмичное, и ритмичные напевы, то жалобные, то повелительные. И среди наполовину счастливой, наполовину безумной толпы — фигурка с короткими волосами, гибкая, поджигающая факелы на расстоянии — весело ему, смеется. Пока — весело, еще не вскинулся в его душе зверь, испуганный и возбужденный грохотом и толпой, движением тел.

Увидел его другими глазами. Ростом до уха старшему: ну, да высоким он никогда не будет, хотя еще подрастет — и уже не ребенок. Не взрослый, но и не дитя, совсем не дитя. Впервые Къятта понял отчетливо — перед ним хищник, и скоро зверь заявит о себе во весь голос. Прав был дед, ой как прав, поручив его Къятте, а не взявшись сам! Да еще объяснив, что к чему. Можно играть с энихи, пока тот мал. Но взрослого нужно крепко держать, и при том не сдерживать его естество; иначе неясно, как и где оно прорвется.