Словами огня и леса (СИ) - Дильдина Светлана

Мальчишка кружился в танце с золотой цепью — забава избранной молодежи, защитников Асталы, пока старший брат не ухватил его за плечо и не оттащил от змейки из человеческих тел:

— Все, довольно.

Тот дернулся было, зашипев и зубами сверкнув — но сильная уверенная рука не пустила.

— Остынь.

Цепь распалась — толпа, разгоряченная горькими настойками и айка, рванулась к Башне, отдать должное Хранительнице. В Доме Земли плоды и другие дары, творения людских рук, были уже возложены на алтарь, стихиям Дома Солнца дары были ни к чему — они сами брали, что им хотелось, и те, кого позвали во сне, добровольно исполняли их приказ. В этот разговор и Сильнейшие не вмешивались. Натиу и некоторые другие откуда-то знали, кто был избранником на таких праздниках. А на другой день служители заверяли глав Родов, что все удачно прошло.

— А если меня позовут? — спросил Кайе, глядя вслед уходящей толпе — яркой, громкой, горячей, пахнущей человеческой жизнью. Облизнул губы — частицы дурманящего дыма оседали на них.

— Если позовут, приходи сначала ко мне — значит, ты слишком много выпил айка. Я помогу тебе вернуть голову на место.

— Я вообще ничего не пью! — обиделся младший. Он прерывисто дышал, и тело напряжено — вот-вот, и рванется следом, позабыв, что надо сохранять человеческий облик.

— Пьяный энихи — это уж слишком, — согласился старший. — И нелепо вдобавок.

Притянул брата к себе, перебирая густые пряди — пальцы норовили сжаться сильней, не отпускать. Не смотреть на него… лучше бы и не касаться, но тогда не удержать — умчится вслед за толпой.

А громкие звуки понемногу удалялись, и дым развеивался. Мальчишка стал успокаиваться — не совсем, совсем спокойным он и во сне не бывает, но все же разум вернулся. Ни на кого не кинется и сам с Башни не прыгнет. А перед глазами старшего плыли радужные пятна — почти невозможно оставаться в здравом рассудке, когда барабаны рокочут, и отчаянно-призывно вскрикивают рожки, пусть и вдалеке уже — эхо звучит во всем теле. Южанину — невозможно, энихи остыл куда быстрее, нежели человек. Мальчишка смотрит вслед тем, кто ушел, вздрагивают ноздри — от ароматного дыма будет болеть голова, но пока он доволен. Къятта приложил руку к его груди.

— Бьется… я видел человеческие сердца, но ни разу не подумал взглянуть, какое оно у энихи.

— Посмотри… — мальчишка развернулся к брату спиной, прислонился, словно к стене. Надежной… Он все еще дышал слишком неровно, и бока вздымались. — Мне не жаль. А хочешь — завтра принесу тебе из леса? Я видел следы самки у Атуили.

Пальцы пробежали по груди Кайе, очерчивая круг:

— На что похоже твое…

Старший очнулся, вскинулся:

— Пора — возвращаются, слышишь? Будет тебе энихи сегодня.

Какой праздник без игр и Круга, и без диких зверей? А человек — тоже хищник, и весело наблюдать, кто кого. Нет нужды брать для Круга простых жителей, есть и преступившие закон.

Так человеку, чьи проступки не столь велики, дают возможность сохранить себе жизнь — почему бы нет? Сумеет продержаться, тем более убить хищника — отпустят живым, изгонят за пределы Асталы. Развлечение хорошее, яркое.

Сколько раз видел подобное… И медведь был, и волки-итара. Да мало ли забав можно изобрести! Сегодня молодого энихи выпустили. Преступившему закон все равно умирать, а здесь, в праздник, хоть надежда есть. А Къятта впервые спросил:

— А ты не хочешь быть на месте этого зверя?

— Нет.

— Почему?

— Потому что мне просто справиться с ним, — кивнул, указывая на пригнувшуюся в ожидании хищника фигуру человека.

— Неинтересно, да? — короткий смешок.

— У него ведь тогда… не будет шанса спастись, — пробормотал, опуская лицо.

— У него и так нет. Если он победит зверя, его отпустят… до первого поворота в лесу. Нечего преступникам делать вблизи Асталы.

Заметив, как исказилось лицо младшего, добавил сожалеюще:

— Ты совсем не умеешь думать.

— Я… — Вскочил, встряхнул головой, — Я другое умею!

Вылетел в круг, срывая с себя лишние тряпки. Прямо между энихи, который изготовился к прыжку, и человеком. И человек, и зверь замерли от неожиданности. И другие люди вскочили, или наклонились вперед. Через пару ударов сердца черная тень скользнула над песком, бросилась вперед, и осужденный, ошарашенный неожиданным превращением, позабыл о сопротивлении. Он умер мгновенно. Второй энихи ударил хвостом по бокам, изготовляясь к прыжку — но не успел. Черное гладкое тело снова взвилось в броске, прямо на копья стражи. Тренированные воины, стражники круга успели отвести в сторону смертоносные острия, и пригнулись, когда огромный зверь пролетел над ними. Прямо на зрителей прыгнул, и кто-то закричал от боли в сломанной руке — а Кайе уже бежал прочь, в облике человека, и люди расступались много раньше, чем он приближался.

Глава 9

Настоящее

Кайе поймал крупного кролика. Из седла извлек нож в черных ножнах, быстро снял шкурку с добычи. Костер разжег просто — руку протянув над сухими сложенными былинками, а потом уже подбрасывал толстые ветки.

— Странно смотреть, пламя из ниоткуда, — сказал Огонек. — А если в костер руку положишь?

— Я пока в своем уме.

Когда наклоняется над огнем, не лицо — терракотовая маска, вроде тех, что видел на стенах священных Домов и Башни. Только у тех и глаза черные, а у этого — блестят… Теперь-то ясно, почему он никак не пытался поладить с Незримыми леса — сам был его частью, грозной и независимой.

Поев, отдыхали, спорили, глядя на облака — кто проплывает по небу? Благо, почти на открытое место выбрались, край поляны недалеко от пологого склона, поросшего высокой травой. Первым меж облаков явился кролик — может, дух или призрак этого, зажаренного. За ним какие-то гуси и цапли, после поплыла громадина, до тошноты напомнившая Огоньку Башню. А затем девочка с поросенком.

— Ты чего приуныл? — удивился Кайе. Он валялся на мху, головой прислонившись к большому изогнутому корню.

— Так…

— Ты что, девчонок не любишь? Или поросят?

— Мог бы и не трогать ту, малышку с прииска, она и без того была перепугана! — не сдержался мальчишка.

— Да я и не трогал ее, — от удивления Кайе аж сел. — Кому она сдалась? Вообще про нее забыл.

— А твой брат сказал…

— Не знаю, что он сказал. Только он и сам на Атуили не ездил. Да цела наверняка твоя эта мелкая, раз уж ей повезло!

Глаза его были округлившиеся и совершено честные. У Огонька от сердца отлегло, впервые за все эти дни.

— А это я, — Кайе указал на облако — вылитая звериная морда, даже оттенком темней остальных.

— Предпочитаю тебя человеком, — одними губами откликнулся Огонек, даже отвернулся для надежности.

— И слух у меня тоже хороший.

Из Асталы в лес они выбрались только в полдень — а сейчас уже время близилось к сумеркам. Уезжали в спешке, пока не успели заметить и остановить. Кайе прихватил с собой кувшинчик, золотой, с чеканными цаплями. Еще деревянную чашу и небольшой закрытый флакончик, из обсидиана — Огонек на привале успел их увидеть, когда выкатились из небрежно брошенной сумки. Что это и зачем, спрашивать не стал, просто сложил все обратно, пока спутник охотился.

После подъема на Башню им пришлось ждать два дня, и это были тяжкие дни для Огонька. Кайе находился дома, но, против обыкновения, ни видно, ни слышно его не было. Один раз Огонек углядел, как тот разговаривал с дедом, долго и вполне мирно, но ни слова не донеслось. А сам он почти все это время старался спать — а что еще делать? И не думается всякое.

Знал, чего ждут — пока Къятта уедет в предместья. Отсутствовал бы недолго, дня три, может, пять, но Кайе утверждал, что этого времени хватит.

Еще Огонек узнал, что служители Башни были в доме с жалобой, верно, решили, что Кайе потащил его наверх, чтобы сбросить, а спорил только из упрямства. А что потом передумал, с его-то нравом тоже дело обычное. Молния дольше сверкает, чем у него настроение держится. Как и что служителям сказали, в итоге Огонек мог только гадать, но его никто не выдал и вообще не тронул.