Медведев. Книга 2. Перемены (СИ) - "Гоблин (MeXXanik)"

— Я точно знаю, — сдержанно начал Никифор, — что наш Владимир любит по вечерам обходить территорию, а потом ужинать у себя, в гостевом домике, у самого леса. Не уверен, что он захочет менять свои ритуалы. Мы, знаете ли, тут живём как привыкли…

— Значит, попрошу воеводу к нам присоединиться, — перебил я, не повышая голоса, но и не отступая.

Потому что ужин это когда собираются вместе. А если дом у нас один, то и стол, как ни крути, должен быть общий.

— Стоит ли? — Никифор чуть переминался с ноги на ногу, явно не решаясь сказать прямо. Покосился вверх, в сторону второго этажа. — Я заметил, что Морозов не особенно поладил с Верой Романовной.

— Он здесь дольше. А значит, и прав имеет больше, — спокойно ответил я, глядя ему прямо в глаза. — Если наша новенькая достаточно умная, то попытается найти с воеводой общий язык. Потому что ей назначен испытательный срок, который она может и не отработать.

Я не понизил голос. Наоборот, сказал это достаточно громко, с лёгкой надеждой, что Соколова нас услышит. Никифор скривился, как будто надкусил лимон, но ничего не возразил. Только махнул рукой — жестом, в котором было больше усталости, чем несогласия.

— Ясно, — буркнул он. — На ужин будет утка в меду.

От такого заявления я даже крякнул. Такое не каждый день подаётся, даже в столице подобное встречал лишь по большим праздникам. Да и то — с видом, словно тебе оказали великое одолжение.

— Тряхну стариной и приготовлю, — пояснил Никифор, будто речь шла о чём-то вполне обыденном.

— Тряхните дважды, если получится, — не удержался я от шутки. — И добавьте к утке зерновой хлеб.

— Что? — глаза у старика сузились, голос стал подозрительным.

— Гостью надо встретить как полагается, — тотчас пояснил я, сделав вид, что всё это — исключительно для соблюдения этикета.

— Это да… — пробурчал Никифор и буквально исчез. Растворился, как дым над кастрюлей. Но уже через мгновение раздался его голос из кухни — громко, с характером:

— Опоздаете — на утку не рассчитывайте! Кашей обойдётесь!

Я усмехнулся. А потом вдруг поймал себя на мысли: от Соколовой может оказаться больше толку, чем я думал.

Снаружи меня уже ждал Морозов. Только вместо его обычного внедорожника у ворот стоял неприметный микроватобус с зелёными боками и пыльными окнами. Внутро молча, с каменными лицами сидело несколько дружинников. Вид у них был такой, будто готовились не к выезду, а к маленькой локальной войне.

— А это обязательно? — спросил я, останавливаясь у капота.

— Княже, — ответил Морозов, серьёзно, но без нажима, — на болоте кто-то воет. И я бы никогда в здравом уме не потащил вас туда без охраны. Видел я, какой вы послушный.

Он слегка усмехнулся, вспоминая, и продолжил уже громче, явно не стесняясь слушателей:

— Содрали со стены священный топор прадеда, который его туда приколотил намертво, и на упырей попёрли без подготовки.

— Не было такого, — пробормотал я, чувствуя, как дружинники внутри буханки явно навострили уши.

Смущение моё было, впрочем, быстро сбито взглядом Морозова — таким, каким смотрят старшие товарищи, которым не нужно спорить. Они просто знают, как было.

— Я глазам своим верю, — усмехнулся Морозов, качнув головой. — Признаюсь, рад, что вы не трусливы, княже. Не ожидал, что вы станете сами во все дела вникать. Полагал, что будете на перине почивать да чаи распивать.

— С Никифором разопьёшь… — вздохнул я, подходя к машине.

Под взглядом воеводы, в котором смешались лёгкое удивление и одобрение, я открыл багажник и вынул оттуда свои болотные сапоги самую кепку. Ту, что он мне вручал перед встречей с молодым лешим. Пыльная, с замятым козырьком, но всё ещё боеспособная.

— Головной убор не берите, — сказал Морозов, нахмурившись.

— Почему? — я вопросительно посмотрел на него.

— Может так случиться, что нам не надо быть похожими на Иволгинских, — пояснил он, как всегда — коротко, по делу. — Если там кто воет не от тоски, лучше, чтобы нас приняли не за Иволгинских.

Я молча кивнул и убрал кепку обратно в машину.

— Почему? — нахмурился я, направляясь к буханке.

— На болоте выть может тот, кто лесовиков не жалует, — ответил Морозов, глядя перед собой, будто уже видел, кто нас там ждёт.

— Ясно, — кивнул я и, чуть сбавив голос, сказал, больше себе, чем ему: — Было бы неплохо вернуться к ужину. Никифор подаст утку. А я обещал уговорить вас откушать её с нами.

— Прямо обещали? — протянул воевода, и в голосе его появилась та самая хитрая нотка, которую он обычно прятал до лучших времён. — Или вы, наконец, поняли, что Вера Романовна не так проста, как кажется? И тоже остерегаетесь оставаться с ней один на один?

Я не ответил сразу. Только усмехнулся краем губ.

— Не то чтобы… — я откашлялся, бросив взгляд на дружинников в салоне, — но на всякий случай… составьте компанию, сделайте милость.

— Утка в меду? — деловито уточнил Морозов, как будто речь шла о стратегическом соглашении, а не о домашнем ужине.

Я кивнул.

— Так и быть, — вздохнул он. — Ради такого кушанья можно потерпеть за столом ведьму. А Никифора она, между прочим, сильно гостевушкой зацепила. Он даже не заметил веник. Я его обратно в машину запихнул. Решил вручить позже. Иначе без прока такой знатный подарок пропадёт.

Воевода покосился в сторону багажника, где веник был аккуратно уложен, будто ждал своего часа.

— Наш домовой страсть как любит всякие мотки верёвок. И даже для бумаги обёрточной найдёт применение. Скрутит, свернёт, спрячет, потом сам же и забыл, куда. А затем радуется, как ребёнок, когда вдруг находит.

Воевода уже тянулся к передней двери, собираясь, как обычно, открыть её для меня, но я резко сменил курс и нырнул в салон к дружинникам через боковую.

— Найдётся для меня местечко? — спросил я с улыбкой, заглядывая внутрь. — Могу и на канистре с топливом поехать, если что.

— На канистрах только ведьмы ездят, — хмыкнула Лада, чуть повернув голову. Глаза её на мгновение скользнули по зеркалу заднего вида, где как раз отражался Морозов. Он стоял у машины с приподнятой бровью, наблюдая за этим манёвром. А потом, не сказав ни слова, устроился на сиденье, которое хотел было предложить мне.

Прохор, не раздумывая, поднялся с места и со сдержанным кивком выскочил наружу. Обогнул машину и занял кресло водителя, хлопнув дверцей с деловым видом. Всё вышло так, будто именно так и было задумано.

Я опустился на освобождённое сиденье, кивнул дружинникам и устроился поудобнее. Иногда, чтобы быть своим, достаточно просто не сесть «по чину».

Я бросил взгляд на экипировку дружинников — сапоги, плотные штаны, куртки, всё по делу, без лишнего. Следовательно они понимали, что по сухому мы точно не пойдём. Потому и я не стал дожидаться прибытия на место и начал менять обувь прямо в салоне.

— Красивые у вас кроссовки, — заметила Лада, стараясь быть любезной. Голос у неё был ровный, но я уловил, что фраза сказана не без усмешки.

Я лишь покачал головой. Не то настроение было, чтобы поддерживать разговор. Да и правда — белая ткань, такая же подошва, всё это смотрелось уместно разве что на прогулке по городу. А не в здешних болотах. Во время похода к Ягине я изрядно их вывозил — по щиколотку в грязи, с ветками на носке и следами от шишек по бокам.

И только сейчас понял — кроссовки сияют. Никаких пятен, никаких разводов. Это Никифо где-то между готовкой и уборкой нашёл минуту и вернул обуви человеческий вид.

Надо будет вручить ему веник при первой удобной возможности. Не как плату, а как благодарность. Потому как такие вещи, хоть и не требуют слов, но предполагают ответ. Пусть даже в виде обёрнутой бечёвкой метёлки.

Машина покатилась по узкой просёлочной дороге, петляя между деревьями, словно сама искала путь. Сначала едва слышно покачивалась на кочках, а потом колёса начали ухватываться за влажную землю.

С каждым километром атмосфера в салоне менялась. Дружинники притихли, разговоров больше не велось. Каждый уставился в окно, как будто пытался заметить то, что ещё не показалось. В воздухе чувствовалось напряжение. Не паническое, а собранное. Деловое. Я тоже стал внимательнее.