Медведев. Книга 2. Перемены (СИ) - "Гоблин (MeXXanik)"

— А я говорил, — мрачно процедил воевода, будто это было всего лишь вопросом времени.

— Я пойду если мастер Морозов передо мной извинится, — добавила она.

В голосе её не было ни вызова, ни наигранности, а только спокойное требование, от которого не отмахнуться.

Воевода замер. Челюсть сжалась, взгляд стал холодным, как лёд на весеннем ручье. Я мельком глянул на него, без особой надежды. Почти был уверен, что он сейчас выложит Вере всё, что думает — с подробностями, без прикрас. Но Владимир не сказал ни одного дурного слова.

Он только чуть склонил голову к плечу и произнёс:

— Прошу прощения.

Сухо. Как будто выдал команду. Искренности в голосе было не больше, чем тепла в мартовском ветре, но слова прозвучали. А значит — счёт закрыт. Или почти.

Вера криво усмехнулась, уголок губ дернулся вверх — чуть иронично, но без злости.

— Принято, — сказала она. — Поскольку вы признали, что повёли себя недостойно, я готова закрыть на это глаза. Один раз…

— Договорились, — вмешался я, не позволяя Морозову разогнаться. — Если удобно, можем уехать прямо сейчас.

— Хорошо.

Мы развернулись, чтобы дать ей возможность собраться. Но не успели сделать и пары шагов, как за спиной прозвучало:

— И ещё кое-что…

Морозов тут же растянул губы в снисходительной улыбке, едва заметной, больше для себя.

— Я говорил, — пробормотал он тихо, будто только для моих ушей. — Таким нельзя палец в рот класть. Они оттяпают по самое горло. Она ведь сейчас начнёт требовать себе опочивальню с сорока перинами. И…

Он замолчал. Девушка стояла у шкафа, руки скрещены на груди, взгляд прямой. Она слышала каждое слово. Но не перебивала. Не бросалась в ответ. Просто смотрела — спокойно, долго, с лёгкой укоризной. Так глядят на человека, который вроде бы взрослый, но только что сказал что-то откровенно глупое.

— Ну так чего вы там ещё удумали? — с лёгким раздражением бросил Морозов, скрестив руки.

— Я не одна, — спокойно ответила Вера. — Я хочу взять с собой питомца. Обещаю, что буду следить за ним и не…

— Погодите… — я вскинул руку, останавливая воеводу, прежде чем он успел вставить своё веское слово.

Меня вдруг кольнуло — не сразу, но уверенно. Что-то в комнате показалось слишком знакомым. Перевёрнутая чашка на подоконнике. Именно она.

— Уж не тот ли это питомец, из-за которого ресторан закрыли на обработку? — спросил я с лёгкой усмешкой, чувствуя, как в душе поднимается вполне узнаваемое предчувствие.

— Они решили, что он крыса, — вздохнула Вера и отошла от шкафа.

Дверца отворилась легко, держась на одной-единственной петле, будто и не думала сопротивляться. Со средней полки аккуратно спрыгнул… растрёпанный Мурзик. Никаких сомнений.

Он потянулся, зевнул, словно только что проснулся, и с ловкостью прыгнул Вере на плечо. Потёрся о её щёку, довольно заурчал, будто это была самая естественная сцена в мире. А потом повернул голову к нам, посмотрел прямо, дерзко, с вызовом. И недовольно застрекотал.

— Она украла нашего Мурзика! — возмутился Морозов, воздел руки к потолку, будто призывая туда свидетелей. — А я-то решил, что главный вор — это Борис. А надо было бояться эту…

— Я никого не воровала, — спокойно, но жёстко перебила его Вера. — Малыш пробрался ко мне через открытое окно ночью. Я его спасла.

— Это наш Мурзик, — вмешался я, стараясь говорить мягко, без упрёка. — И мы с ног сбились, чтобы найти его.

— Неужели? — с удивлением переспросила Вера и почесала мелкого за ушком.

На морде Мурзика появилось выражение полного блаженства. То ли от ласки, то ли от того, что наконец узнал, что за него волновались. Может, и то и другое.

— Я не знала, что это ваша белка, — продолжила она, не глядя на нас. — Малыш был голодным, испуганным. И, кажется… его раньше били.

— Чего? — в один голос опешили мы с Морозовым.

— Он вздрагивал от каждого звука и резкого движения, — спокойно продолжила Вера. — Я попыталась его успокоить. Он переживал, что нам нечего есть. В комнате нет даже заварки, не говоря уж о еде. Мы с ним разделили сухарик. Сегодня я взяла Малыша с собой на работу. Угостила печеньем… размочив его в чае.

— И что же произошло? — Морозов вдруг оживился, как будто ждал именно этого поворота.

— В ресторане у него случился приступ паники. Он метался, пищал… укусил повара. Опрокинул стопку тарелок.

— В ресторане вы больше не работаете, верно? — довольно уточнил Морозов.

— Всё так, — нахмурилась Вера, погладив Мурзика по голове.

— Мурзику нельзя давать чай, — мягко пояснил я. — Он от него дуреет, как от хмельного.

Питомец тут же распушил хвост, затряс головой, выразительно уставился на нас, а затем… ухватился за грудь обеими лапками, издал жалобный всхлип и театрально сполз с Вериного плеча. Девушка едва успела подхватить его, крепко прижав к себе.

— Тихо, маленький. Всё хорошо… — прошептала она, успокаивая бедолагу, который, судя по выражению морды, в полной мере прочувствовал драму своего положения.

— Ну, теперь я спокоен, — хмыкнул Морозов, направляясь к двери.

Он вышел в коридор, и уже оттуда донёсся его довольный смех — редкий, но искренний.

— Мы ждём вас снаружи, — сказал я Вере и, кивнув, вышел следом за воеводой.

Тот стоял у окна, скрестив руки, но вид у него был заметно расслабленнее.

— Мурзик одомашит любую ведьму, — проговорил он негромко, почти с уважением. — Этот мелкий прохвост будет из дамочки верёвки вить. И на нас у неё яда не останется.

Глава 17

Подарки

Вера вышла из комнаты. В руках она несла видавший виды клетчатый чемодан и скромный тёмный саквояж. Сумка висела на плече, а из-под воротника легкого пальто выглядывала хитрая мордочка Мурзика.

— А он точно не сбежит? — спросил я, указав на зверька.

Тот принял вид оскорбленной невинности и что-то тихо застрекотал своей покровительнице. Та прикрыла от меня бельчонка ладонью и ответила:

— Он неглупый. И понимает, что я не желаю ему зла.

— Но вы прятали его от нас в шкафу, — напомнил я.

— Я беспокоилась, что его увидит кто-то из жильцов и доложит Параскеве, — произнесла спутница, состроив гримасу, будто бы съела целиком лимон. — Та только и ждала повода меня выгнать.

— Теперь здесь новый комендант, — произнес Морозов и забрал у девушки чемодан.

Вера поначалу не собиралась его отдавать, но воевода проявил напор и буквально вырвал багаж из рук Веры. Затем развернулся и зашагал в сторону выхода.

По примеру воеводы я взял у девушки саквояж и тоже направился к лестнице. Пусть я и князь, но элементарную вежливость никто не отменял.

Мы шли по коридору, и наши шаги глухо отдавались в стенах. Из-за некоторых дверей слышались детские голоса и звон посуды.

— И много здесь детей? — уточнил я у Соколовой.

— Комнаты для семейных, — ответила она. — Некоторые живут тут по несколько лет. Мне повезло попасть в это крыло. В другом контингент немного мрачнее. Никто бы меня не обидел, но по ночам бы пришлось слушать пьяные песни за стеной.

— Понятно, — кивнул я.

Когда мы спустились на первый этаж, то увидели коменданта. Он обзавелся очками в роговой оправе со сломанной дужкой, обмотанной изолентой.

Тимофей заметил нас сразу, глаза сузились от настороженности, как у кота, который увидел рыбу на чужой сковородке. Воевода прошел мимо него, кивнул и вышел из здания.

Мы с Верой подошли ближе, и девушка протянула ему ключ.

— Я рада, что теперь здесь все будет по-другому, — произнесла она с тихой улыбкой. — Но мне придется уехать…

Комендант взял ключ, посмотрел сначала на него, потом на Веру, затем на меня, и внезапно взволнованно заговорил:

— Это вы… — начал он. — Зачем вы ее увозите? Она ведь хорошая девушка. Тихая. Порядочная. Я за неё ручаюсь. И если нужно, то напишу пояснительную. Или что еще надобно…

Он явно собрался произнести целую защитную речь, но я поднял ладонь и мягко, без нажима, сказал: