Ольга Малашкина - Три смерти и Даша (СИ)
Роме до сих пор было не по себе, когда он думал, что мог бы не пойти вчера гулять. Ведь в эту ночь Кате было все равно — он или мужик со светящимися глазами. А если бы незнакомец успел раньше него? Рома не признавал ни интуиции, ни других иррациональных чувств, но сейчас они все дружно говорили ему, что Катю он мог больше никогда не увидеть.
— Спасибо, Ром. Зачем тебе мои проблемы? Но, идея хорошая. В следующий раз я позвоню главврачу. Пусть положит меня к нам — лечиться от депрессии. Пусть пичкает меня химией и бьет током по мозгам. Хотя, нет — ничего у него не получиться: наш аппарат сломан, и я не спешу его чинить.
— Почему?
— Потому, что я сама его сломала (можешь настучать главврачу, если хочешь). У меня свои взгляды на ЭСТ. Эпилепсия — дурная штука и, по моему, глупо лечить ею от депрессии.
— А как ты его сломала?
— Я отключила его от рубильника и выдернула пару кнопок. Теперь его бояться включать.
— Кать, давай лучше я к приду, отсоединю один проводок, и он больше не заработает. Я у себя так и сделал.
— Рома?! — лицо Кати озарилось улыбкой, и она удивленно посмотрела на коллегу.
— Да, мы с тобой во многом похожи, — ответил тот на ее вопросительный взгляд: Я тоже считаю, что нечего бить людей током по мозгам.
— А я недавно прочитала в газете статью про депрессию. Ее автор искренне не понимал, почему люди не обращаются для ее лечения к нам, ведь мы лучше всего умеем это делать. Интересно, он хоть сам то понял, что сказал?
— Думаю — нет. Если бы люди знали, как у нас ее лечат — они предпочли бы депрессию такому лечению. Все таки — ЭСТ не выход, да и антидепрессантами лучше не увлекаться. Я их очень аккуратно назначаю.
— А что означает твоя татуировка? — Рома решил сменить тему, да и просто было любопытно.
— Татуировка? Какая?
— А у тебя их несколько?
— Да, а что?
— Ничего. Меня интересует бабочка на ладони. И как я ее раньше не заметил?
— Не знаю вроде, я ее не прятала. Бабочка — метафора души. Еще древние греки считали, что душа покидает тело в виде бабочки.
— А почему именно черный махаон?
— Потому, что он красивый. Это сложная душа с богатым внутренним миром. А черный потому, что в печали.
— А рваные крылья?
— Я думала, ты сам догадаешься. Как у нас по — гречески душа?
— Психея, а что?
— А то, что это символ верности профессии. Я сделала эту татуировку, когда поняла, что мое сердце навсегда отдано только психам. Тут изображена больная душа, черная от печали и раненая — с порванными крыльями. И, конечно же — с богатым внутренним миром. Она очень хрупкая — сожмешь руку и убьешь ее. А еще ее можно отпустить.
Катя подняла руку в сторону окна и разжала ее. Роме на мгновенье показалось, что изящная черная бабочка сейчас взлетит с Катиной ладони.
"А ты — молодец", — сказал он ей: "Как все подобрала. Только, грустно очень."
"Как и вся моя жизнь", — ответила Катя.
Вскоре она ушла. Рома предложил проводить ее, но она отказалась. И как только Катя ушла, зазвонил телефон. Это была мама.
— Ромочка, расскажи мне, кто она? Откуда? — прозвучало в телефонной трубке вместо приветствия. Мамин голос звучал взволнованно.
— Это Катя из женского отделения.
— Из женского отделения? Опять? Надеюсь, у нее не страшный диагноз? А когда ты познакомишь меня с ней?
— Не знаю, — растерялся Рома.
— Приводи скорее, я буду ждать.
Чем дольше Антон жил в этом городе, тем больше его угнетали дома. Дома были настолько близки к аварийному состоянию, так некрасивы и ненадежны на вид. Деревьев в этом городе было мало, ничего не смягчало окружающей прямоты. Город был уродлив и страшно давил этим на Антона. В городском пейзаже не было ничего живописного, взгляду совсем не на чем было отдохнуть.
Антон точно знал, что именно такая обстановка будит в людях агрессию, которая спит в них до поры, до времени и просыпается всегда неожиданно. И всегда с непредсказуемыми последствиями для себя и окружающих.
А еще эта ревность! Антон много слышал о том, что каждая женщина хочет встретить своего единственного и прожить с ним всю жизнь. И он искренне не понимал, чего же хочет Лика. Чего она еще хочет? Он любит ее и хочет быть с ней всегда. А она слишком увлечена своей борьбой. Он, правда, так и не понял, с кем она борется. Но, хотя он точно знал, что эта борьба важна и нужна, но все таки…
Ревность, ревность, проклятая ревность…Антон пытался бороться с ней, но безуспешно.
Правда, его несколько развлек дядя Витя. Однажды Антон увидел, что старик лезет на чердак у них в подъезде. Позже Антон неоднократно заставал его за этим. Ему стало любопытно, и он спросил Лику: "Слушай, а почему дяде Вите так нравится на чердаке? Что он там делает?"
— Он там живет, — ответила она.
— Живет? А своей квартиры у него что — нет?
— Видимо — нет.
— Получается, что он бомжует?
— Нет, — Лика сама толком не могла объяснить, почему — нет. Дядя Витя вполне подходил под определение.
— И давно он так? — Антон всерьез заинтересовался судьбой старика.
— Сколько я себя помню. Хотя, мама говорит, что он пришел когда она ходила в детский сад. Я не понимаю, почему он так тебя заинтересовал? Он — обыкновенный старик. Таких миллионы. А у нас столько проблем. Сатанисты отобрали наше место силы. Они осквернили его. Мы вряд ли сможем что‑нибудь сделать. Или это будет очень трудно. А ведь это они напустили в город грыз. Помнишь, когда мы их встретили, темнота вокруг них была такая густая. Это была не тьма, это были грызы. Они всегда эскортом летят возле каждого из них. И при случае они натравливают их на тех, кто им неприятен. В общем — надо что‑то делать! Я позвоню Дине.
Антон обнял ее: "Не уходи. Побудь сегодня со мною. Только ты и я. А?"
Но Лика отстранила его. С непроницаемым лицом она сказала: "Сейчас не время."
Однажды, когда Антон в очередной раз встретил дядю Витю, тот неожиданно пригласил его к себе.
— Здравствуй, сынок, — как обычно обратился к нему он: У тебя сигаретки не будет?
— Нет, я же говорил, что не курю.
— А хлебушка?
— Подождите, сейчас вынесу.
— Выноси. Только, после вынесешь. Ты, я вижу, давно за мной наблюдаешь. Не люблю, конечно, когда за мной следят. Но, ты мне нравишься. Я чувствую, что мы с тобой во многом похожи. Скольких ты убил?
— Я??? — Антон, мягко говоря, растерялся. Таких длинных монологов от дяди Вити он не слышал ни разу. Да и вопрос был несколько неожиданный.
— Ладно, можешь не говорить. А я убил многих.
— Вы? Ах, да, конечно. Война…Ветеран…
