Ольга Малашкина - Три смерти и Даша (СИ)
— Да, от одной не очень умной девушки.
— Эх, ты! Семнадцать лет, а повторяешь всякие глупости. А что до Бога — разве он не защитил меня сегодня?
Паша лукаво улыбнулся: "Не — ет. Это не он. Он не посылает адовых гончих".
Самое интересное в этой истории, что после Пашкиных слов к Лейле больше никогда за всю ее долгую, насыщенную событиями жизнь не было претензий по поводу ее национальности.
Около половины двенадцатого ночи Рома вышел прогуляться. Сегодня ему не спалось, не работалось и вообще ничего не делалось. Не спалось ему вполне привычно — обычно он ложился поздно. Работать ночью ему уже надоело — он и так перевыполнил все планы на полгода вперед. А сегодня он заскучал, ему стало как‑то неуютно в своей маленькой квартирке, захотелось общества нормальных хотя бы условно людей. А еще его с утра мучило тягостное предчувствие. В предчувствия он не верил, считая, что это для женщин, но мучило оно его от этого не меньше.
Весной ночной город окутывала голубоватая дымка. Роме всегда было интересно, что такое производят на заводе именно весной, из‑за чего появляются такие красивые, но от этого не менее вредные и дурно пахнущие выбросы? А дымка была всего- навсего выбросами в атмосферу. Вот, так поэтическим явлениям нашей действительности находится вполне прозаическое объяснение.
Рома брел по ярко освещенному скверу (новые фонари еще пока не разбили). Почти на каждой скамейке большими кампаниями сидели пьяные. Создавалось ощущение, что пили все, и что будоражащей воображение весенней ночью выйти и дома можно только для того, чтобы выпить. Крепко выпить.
"А в полнолуние они все воют", — услышал вдруг Рома. Он вздрогнул от неожиданности — пьяный женский голос, произнесший это показался ему знакомым.
"А ты правда психиатр?" — раздался в ответ такой же пьяный голос, но уже мужской.
Рома повернулся в сторону голосов. То, что он увидел было для него большой неожиданностью. На спинке скамейки с видом королевы сидела Катя. Она была сильно пьяна, глаза ее были полуприкрыты, движения замедленны и плавны. Короткий сарафан открывал длинные ноги и подчеркивал многочисленные достоинства фигуры. Около нее полукругом расселись четыре пьяных мужика. Они восхищенно смотрели на нее и ловили каждое ее слово. Все держали в руках по бутылке. Батарея бутылок около скамейки красноречиво говорила о количестве выпитого.
Рома загляделся на Катю — такой он ее давно не видел. Потом он удивился: Катя не пила даже в студенческие годы. Возникшая сейчас ситуация ему совсем не понравилась, но вправе ли он вмешиваться в чужую жизнь?
Пока Рома раздумывал, он заметил, что к разговору прислушивается не он один. Странной мягкой, бесшумной поступью к скамейке приближался какой‑то мужчина. Его желтые глаза светились в темноте, лицо было покрыто серой щетиной, как и волосатые руки. Когда он открыл рот, Рома издалека заметил огромные клыки. При виде этого мужчины Рома почувствовал опасность.
"Здравствуй", сказал незнакомец Кате: "Значит, ты — психиатр?"
"Да", — ответила Катя и улыбнулась ему.
Рома понял, что если сейчас чего‑нибудь не предпримет, то Катю он больше не увидит. И он решительно двинулся к злополучной скамейке. "Ромочка!" — обрадовалась ему Катя. Рома взял ее за руку: "Пойдем от сюда." Мужики на скамейке слабо воспротивились этому: "Эй, мужик, куда ты ее повел?"
"Моя жена — куда хочу, туда и веду", — ответил он. "А — а-а…Понятно," — отозвались они. Незнакомец со светящимися глазами хотел было помешать ему, но подумал и не стал.
И Рома повел ее по темным улицам. Катю качало из стороны в сторону, она смеялась и спрашивала: "Рома, куда ты меня ведешь?"
— Домой, — отвечал он.
— Ко мне? Ты разве знаешь, где я живу?
— Нет, к себе. Понятия не имею, где ты живешь.
Неподалеку от дома Катя уснула прямо на ходу. Рома взял ее на руки и понес. Дома он уложил ее на свой единственный диван.
Рома увидел ее левой ладони татуировку: изящно выполненная черная бабочка — махаон с порванными крыльями. "Странно, как я раньше ее не заметил," — удивился Рома. "И в таком необычном месте. Надо будет спросить, что она означает."
От Кати приятно пахло духами. Сарафан не скрывал ее фигуры. Она лежала раскинувшись и зовуще улыбалась во сне. Рома заворожено посмотрел на нее. "Размечтался", — подумал он и пошел спать на кухню.
Только но улегся, как раздался телефонный звонок. Звонила мама. Она прекрасно знала, что сын ложиться поздно, поэтому часто звонила ему ночью. Собственно говоря, она и сама не любила ложиться рано.
Мама как всегда расспрашивала Рому о делах и личной жизни, которой не было. Она искренне не понимала, почему ее Ромочка до сих пор один. Она так же, не понимала, как молодой здоровый мужчина может жить в одиночестве. Поэтому она постоянно донимала сына вопросами из цикла: "Когда ж ты женишься?" Своего единственного сына она обожала (впрочем, не больше, чем свою единственную дочь, но ему хватало) и желала ему счастья.
Рома был рад маминому звонку. Ему часто бывало скучно одному, а мама была оптимисткой и заряжала своим оптимизмом его.
Ромина младшая сестра недавно родила второго ребенка. Мама звала проведать ее и заодно выясняла, когда Рома соберется завести своих детей. Тут проснулась Катя и громко спросила: "Где я?"
"Рома, так ты не один! Что ж ты сразу не сказал?" — обрадовалась мама и тут же с ним попрощалась.
Как только Рома положил трубку, Кате, по видимому, стало все равно, где она находится, и она заснула сном праведницы.
Рома уже очень хотел спать. Он лег на пол, завернулся в одеяло и тут же крепко уснул. Ему показалось, что он проспал совсем недолго, когда Катя разбудила его. Она в очередной раз очнулась и стала бродить по квартире. Она по прежнему не понимала, где находиться, но ее это больше не смущало. Она натыкалась на все углы, хваталась за все, что попадалось под руку, чтобы сохранить равновесие, падала и протяжно ругалась. Запнулась она и об Рому, который всегда спал крепко. Она растянулась на полу и длинно выругалась…
Рома проснулся от того, что Катя ползала по нему, пытаясь встать. Он сел. Катя, увидев его лицо, очень обрадовалась и полезла обниматься: "Ромочка, как я рада тебя видеть! Дай, я тебя поцелую. Ты — самый — самый лучший…" Катя поцеловала его. Потом — еще. Руки у нее были горячие, дыханье
— тоже. Роме пришлось сделать над собой усилие. "Ведите себя прилично, коллега," — сказал он. Взяв Катю на руки, он понес ее на диван. При этом у него было такое ощущение, что он несет большого осьминога: Катины конечности беспорядочно торчали в разные стороны, и ему стоило большого труда собрать их.
