Театр Духов: Весеннее Нашествие (СИ) - Ранжевский Алексей

Юноша сделал шаг вперёд, затем второй и третий, но тут степняк схватил его за рукав и стал тянуть назад.

— Ты сошёл с ума? — шепнул он терпко. — Ходить в такой момент не дозволяется!

Повернувшись, Ричард улыбнулся и сказал:

— Идём со мной, я тебя представлю.

— Что, прямо сейчас? — смутился Риттс, но, через мгновение, решился и поравнялся с Ричардом. Они пересекали площадь, в то время как сеньор вёл свою речь. Почти никто не понимал, что происходит, и кто эти два дерзких новобранца, но останавливать их, казалось, уже поздно. Это лишь создаст ненужную шумиху, посчитали офицеры, тем более, что, в случае наихудшего, глава был защищён разведчицей и адъютантом. Однако новобранцы стали рядом с генералом, а он и вовсе не отвлёкся, продолжая говорить. «Значит, всё в порядке», — мысленно расслабились в строю.

— Вижу, среди вас есть много новых лиц, — глаголил предводитель. — Войско пополняется, крепчает, и сердце моё радо. Вы, кто разлучились с домом и женою, временно оставив родной кров ради славы ордена, вы в этом похожи на меня. Ибо, как и вам, мне отличнейше известно, что война степная – не о знатной распре, не о грабежах; суждено отстаивать нам жизнь: тех, кого мы любим, и свою. Прежде всего – царство!

Войско снова топнуло, пронзая уши громом, а предводитель продолжал высвобождать могучие слова. Ричард восхищался отцовским жёстким голосом и приходил в восторг от внешней отрешённости смотрителей, построенных пред ним. Было в их уверенных глазах что-то невиданно суровое, некий просыпающийся хищник, которого не сыщешь, где нет смуты. Многие отращивали бороды, кто-то – лишь усы, одни были стройны, другие – в крепком теле, но зрение у всех было хорошее, а души – сама храбрость. На головах светлеют шапки-чайки, под шеями – воротники на стойке, на них же – колоски либо венки. Ещё, Ричард заметил, что материя офицерских мундиров несколько насыщенней бледной ткани рядовых и тяготеет к цвету мёда, тогда как носят командиры вместо чаек небольшие треуголки. «Такими я писал их на картине “Наступление Эффузы”. Не лгали иллюстрации!».

— Соратники! — подытожил громче Кордис Фэстхорс. — В очередной раз, близится кровавое сражение. Но чьей крови прольётся больше – смотрителей или зверья, вечно дрожащего под нашим бдительным надзором, – зависит от решимости каждого из нас. Поэтому, я призываю вас, своих братьев по оружию, стоящих здесь со мной плечом к плечу, в этот славный день, собрать всё своё мужество, всю храбрость, и вложить их в руки, рубящие саблями, колющие штыком, в руки, возвышающие победоносные знамёна, которые вселяют страх и ужас звериным племенам!

Из воодушевляемых рядов, как львиный рёв, вырвалось единое, могучее «ура!».

— Так выйдем же все, преисполненные доблести, и тогда наши противники падут, а сторонники возвысятся!

— Противники падут, сторонники возвысятся! — отозвались войска, волной обдав синеющее небо.

— Сказанное да обратится в явь. — Завершил речь полководец.

- - - - -

Гарнизон готовился к выходу в открытую степь. Из подземных каземат выводили заключённых, ссылаемых в крепость со всех уголков государства; разбойников и военнопленных собирались провести по тропе искупления, впрочем, никто их не спрашивал, хотят ли они того сами. Получившие надежду вновь стать свободными, в случае, если выживут, они являлись ценным ресурсом. Гвалт этой своры, сдерживаемый штрафными офицерами, заглушался громким говором артиллеристов, выкатывавших свои пушки из помещений. Этим тоже было что предвкушать: в жерлах орудий таилась победная мощь. «Как вдарим – светила погаснут! Небосвод почернеет!» — выкрикивали в батарее. Генералитет разговаривал со свитой возле ворот.

— Будьте здоровы, отец, — поздоровался Ричард. — Голос ваш подобен раскатному грому.

Кордис Фэстхорс посмотрел на товарища преклонного возраста и промолвил:

— Господин генерал, прошу жаловать моего сына.

— Фирсвильт Обек, — представился тот и поклонился.

Живописец назвал своё имя, и они оба сделали вид, что ещё не сталкивались.

— Этот муж, — сеньор положил на плечо ему руку, — мозг всего ордена. Тогда как я – лишь поводырь.

— Я рад, что нас окружают толковые люди, — ответствовал юноша и перевёл взгляд на Ластока Осби, а затем – на Парселию Нилс. — Теперь я – из ваших.

— А с кем завёл дружбу? — осведомился генерал Фэстхорс, глядя на Риттса.

Степняк тут же преклонил колено и опустил голову, уставившись в ноги господ.

— Моё имя Риттс, благодетели. Я принадлежу к Терновым Ветрам.

— Дикий, — вырвалось у адъютанта. — Коленопреклонство оставь.

Степняк бросил резкий взгляд вверх, на сеньора, сказав:

— Ваши люди спасли мою жизнь, и я в долгу не останусь.

— Я подыскал себе оруженосца, — Ричард неловко поднял Риттса на ноги.

— Опасного друга ты выбрал, сынок. Терновые ветры… Дурная их слава.

— Тем хуже для недругов, — аргументировал юноша.

Риттс достал нож с изогнутым клинком, сжал так, что рука задрожала, затем ослабил хватку и подбросил оружие: словил за перо.

— Это – единственное, — выговаривал он каждое слово, — что осталось от моего племени. — Лицо степняка потемнело, и свита рассмотрела зловещую резную рукоять, поднятую над краснеющим лезвием бронзовой хваткой. — Я в долгу не останусь, — процедил парень, теперь говоря о ненавидимых тварях.

Глаза Ричарда выкатились от удивления, когда он увидел кровавые пятна, упавшие наземь.

— Берегись! Ты порезался! — встряхнул он безумца.

Слово взял генерал Обек. «План наш таков; пехоту выстраиваем на склоне близ вышек, чтобы встретить врага при поддержке снайперского огня. Артиллерия стоит на возвышенности и палит по дьявольским ураганам, снимает всех пастушек, сокрытых внутри, а пехотинцы сдерживают натиск основных сил. Тут и выходит ударная конница – гроза вражьих флангов – и зажимает зверей в тиски гибели. Но прежде всего, орду непременно нужно завлечь и подвести к нашим позициям, чтобы – да не случится это в истории ордена! – мы со зверьём не разминулись. Так как наших сил меньше, единственный шанс на победу – растянутся серпом и занять оборону, принявши удар».

— Об этом пусть никто не тревожится, — сказала Парселия. — Мой отряд поскачет вперёд и раздразнит врага, тем самым приведя его к позициям нашего войска. Мы знаем, как ужалить издалека.

— Жаль, ты ещё необученный, — говорил сеньор сыну. — И пойти в бой не сможешь. С другой стороны, подоспели мы вовремя! Ни раньше, ни позже.

Обида с позором напополам пали тенью на Ричарда, услыхавшего эти слова, и юноша глубоко огорчился отцовским решением. Выставленному в ужаснейшем свете перед военным сословием, среди представителей которого стояла и женщина, чьей руки он желал, ему не оставалось ничего, кроме как, в привычном для него духе, начать с долей глумления пылкий протест.

— Вот значит как? — ехидничал Ричард. — Мне – да нельзя? Мал, недостоин?

Фэстхорс старший изменялся в лице с каждым новым словцом и с превеликим усердием подавлял ярость, которую в нём пробуждало последовавшее безобразие. Всем было неловко, а юноша не останавливался:

— Зачем вы вгоняете наследника в краску, когда враг на подходе? На что искушаете славой и грозитесь лишить привилегий, а затем отступаетесь от договора?

Кордис наконец понял, что решимость Ричарда обусловлена присутствием сударыни в офицерском пальтишко, и сам подивился, как он удачно таскает её везде с собой рядом, задевая таким образом юную гордость, побуждаемую на риски ради симпатии. Видят боги, не было у него такового намерения, всё выходило само собой... «Что ж, так и быть». Мужчина подал знак, и юноша замолчал.

— Дам тебе офицера, а с ним – сорок всадников-сорвиголов. Катайся в тылу, следи за обозом и приказывай загонять всех, кто бежать понадеется. О большем не думай. Помни про мать.

— Оно так и лучше, — заверил генерал Обек. — Наблюдайте и учитесь, господин Фэстхорс-младший. Искусность – достояние опытных, а мудрый всегда осмотрителен.