Театр Духов: Весеннее Нашествие (СИ) - Ранжевский Алексей
Тогда его глаза прояснились, и он оглядел кучку молодых новобранцев, собиравшихся на другом конце зала.
— Звериная тьма приближается! — сказал он погромче. — Разведчики прибыли, и велели поднять всех. Сейчас будет смотр, а затем – выступаем!
Подпоручик отчитался и выскользнул за дверь. Рекрутер хотел было сказать что-то вслед, но передумал: cмочил языком пересохшие губы.
— Значит так, шавки. Вы, кто из лишних – вон по своим корпусам, — приказал он Вальту и Риттсу. — Остальные – построиться и ждать. Если и выступим мы, то без вас, ведь за вами – порядок в Зенице.
Из-под пола раздалось ликование сотни, предвкушавшей сражение этажом ниже. Новобранцы с облегчением смотрели под ноги, но только не Ричард: это был его шанс отличиться. Не для того он седмицу протирал зад в седле, чтобы приехать на светлую степь и спрятаться в башне, за стенами крепости. Да, внезапная весть о близком враге поразила его жгучим трепетом и разожгла в нём очаг боязливости, но юноша знал, что, если поддастся демону страха – его состояние только ухудшится. Вальт, уходя, махнул ему на прощание лапой, благодарный за кариетту, а Риттс шёл за ним следом, подбрасывая родовой нож. Ричард тотчас увидал в степняке стойкость духа и окликнул его, ясно предчувствуя, что рядом с таким человеком бой дастся легче.
— А интересно ли тебе оказаться в фаворе главенствующего?
Степняк остановился и развернулся с таким нагнетанием, что юноше поплохело.
— Фавор говоришь? — протянул Риттс, хорошенько рассматривая в потёмках нового друга. — Да ты его отрок, — улыбнулся смугляк, сопоставляя Ричарда с Кордисом Фэстхорсом, которого ранее видел при дневном свете.
Живописец, теперь позабывший о высоком искусстве кисти и холста, встал и подошёл к степняку, игравшемуся пером лезвия. Тот, издеваясь над дрожащим представителем знати, сделал неуместный поклон.
Ричард прочесал взглядом Риттса и отнюдь не утешился; на вид степняку примерно столько же лет, но нрав его, ощущалось, был не из мягких. Мелкие шрамы от глубоких царапин, оставленных дичью, густейшие брови, излишняя потёртость полевого мундира… всё в нём указывало на шальную натуру. Сам же степняк, в свою очередь, видел в новоприбывшем маминого сынка, по какой-то странной причине оказавшегося не на своём месте. Даже бородка, щекотливым волоском покрывавшая его распрекрасную кожу, особо не впечатляла. «А вот среди барышень, да в тёплом дворце, ты в своей был тарелке».
— Мы найдём моего отца и примкнём к его отряду, но сперва проведи меня в оружейную комнату. — Ричард распахнул борта кителя, показывая, что его кобура лишена револьвера. — Мне бы вооружиться.
Степняк глядел искоса и ухмылялся, размышляя об открывавшихся возможностях служебного роста.
— Кобура на поясе, а револьвер в поле? — спросил негодяй.
— Семизарядник мой у привратника, — признался юнец, забыв совет не разглашать о дополнительной каморе в барабане. — А кобуру эту мне отдал ветеран Нальсурита, после того, как я пережал его в гостиничном доме на пути в степь, — солгал Ричард; не он победил в имевшем место поединке, а Барсонт, но легенде ложь идёт только впрок.
— Хм. Верю на слово, — бросил степняк.
Новобранцы выстроились пред невысоким балконом, с которого их подбодрил рекрутер, после чего юноша обратился к нему и рассказал о своих планах на Риттса. Сотник выслушал его и, разумеется, одобрил планируемые действия Ричарда, ибо не имел чем возразить.
Покинув башню, они поспешили к оружию, в то время как служилые люди заполоняли двор крепости. У длинных конюшен готовились к выходу всадники, снаряжая персиковых лошадей, а на стенах увеличивалось число караульных, закуривавших в утренней мгле. Учения отменили, так что смотрители позавтракали раньше времени и собирались на площади, ожидая дальнейших указаний. Шум голосов заявлял о всеобщем энтузиазме и радости, а суматоха казалась чуть ли не праздничной. Слишком долго вояки томились без боя, и настал для них день проявить себя в деле.
Ричард и Риттс подошли к оружейной последними, когда продолговатое хранилище почти опустело. Объяснившись, что прибыли они с позволения сотника, им разрешили опоясаться холодным оружием и взять карабины.
— Будь добр, покажи мне приёмы, — робко обратился живописец к товарищу, когда тот уже собрался уходить.
— Мы опоздаем на смотры.
— Не опоздаем, — настаивал Ричард, — не спорь, покажи.
Степняк обнажил свой клинок и с грациозной уверенностью стал рисовать перед юношей восьмёрку. Остриё застыло в воздухе, вытянутое в руке Риттса, который принял позицию воина. Ричард проделал что-то подобное, но движения его оказались так вялы, что наблюдающий сделался страшно разочарованным.
— Не нужна тебе сабля, ваше сиятельство. Ею ты вряд ли кого-то убьёшь.
Ричард вздохнул и вернул клинок в ножны. За окном слышался топот сапог и частые восклицания: «В пол оборота, напра-во! Нале-во! Стой!..» Гарнизон строят, — поняли в оружейной.
— Расскажи, кому ты обязан столь грамотной речью? — спросил Ричард, выравнивая на плече ремешок карабина, из которого никогда не стрелял. Ему захотелось перевести разговор.
— Да мы ведь в степи тоже не глупые. Форианскому языку меня научили пришельцы из ваших земель. Учёные люди. Тьма забрала их, увы.
Риттс откашлялся от воспоминаний и проговорил:
— Ежели погонят галопом в атаку – держись за седло и доверься копытам. Лошадь всё сделает за тебя.
Им оставалось найти главу ордена и примкнуть к его людям.
Во дворе потихоньку светало. Ричард и Риттс шли вдоль крепостной стены, скрежетавшей сухим, деревянным настилом. Ни в чём не похожие, взращённые непересекающимися обстоятельствами, и всё же, носящие одну форму. Выпускник художественной академии, ещё не познавший искусства войны, и закалённый жестокой судьбой удалец, украшенный шрамами. Говорить им было не о чем, поэтому, вернувшись на площадь, эти двое молча остановились рядом с формированием, построенным недалеко от настенной галереи. В целом, крепость содержала тысячи бойцов, обучаемых сотнями командиров и десятком старших офицеров. А во главе местной иерархии стояло всего-навсего два генерала. Живописец и степной воин увидели их, идущих от конюшен перед замершими войсками в окружении свиты. Слева от главы прелестнейшей поступью шла Парселия Нилс, сердце которой осталось непокорённым, а справа шёл адъютант Осби, единственный из смотрителей, носивший в этот день синий парадный мундир с золотым аксельбантом. Возле Ластока шагал тот самый пожилой генерал, столкнувшийся с Ричардом на лестнице вчерашним полуднем. Основатель ордена замедлился и развернулся к преданному войску; властно отвёл плечи назад, потянул шею и неспеша выпрямился. Он, без сомнения, был образец высшего дворянства, но в душе его также теснился и обычный солдат, иногда выходящий наружу. Сопровождавшие зашли за его правое плечо, так что с места, где стояли Ричард и Риттс, их уже не было видно. Отец живописца и его приближённые находились в шагах пятидесяти от всей той плоти и крови, что готовилась рискнуть жизнью ради исполнения воли своего предводителя. Ласток Осби торжественно представил Кордиса Фэстхорса во всеуслышанье, кратко перечислил заслуги и в конце огласил:
— Глава Светлой Степи!
Тут же смотрители топнули по каменной площади и так громыхнули, словно все они являли один организм.
— Стоим в услужении! — громогласным слогом произнесли полки.
Главенствующий положил правую руку на сердце, а левую вытянул вверх перевёрнутой литерой Г. Указательный палец его левой ладони, заведённый за средний, символизировал противоядного змея, обвивающего государственное копьё, которым, в какой-то мере, был каждый из них, присягнувших царю-покровителю и, собственно, ордену.
— Не согнула ежедневная муштра спин ваших, братья! — сказал генерал Фэстхорс. — Да не подкосятся ваши колени от праведной службы и впредь.
Следовала длинная речь в качестве всеобщего напоминания, зачем они здесь, и каков их воинский долг. Тысячи смотрителей держались в стойке смирно, не смея шевельнуться, и сосредотачивали внимание на горячо ценимом полководце. «Вот оно — почувствовал зов Ричард. — Нужно подойти к нему сейчас и показать им, кто его наследник. Чтобы всем здесь стало ясно».
