Медведев. Книга 2. Перемены (СИ) - "Гоблин (MeXXanik)"

Он состроил до того жалобное лицо, что и у камня, казалось бы, сердце дрогнуло бы. Губы поджаты, глаза полные страдания, плечи ссутулились так, будто за спиной у него не грех, а целый мешок кирпичей. Но у Морозова, как выяснилось, нервы были куда крепче, чем у камня. Он на представление не купился.

Воевода подошёл к машине и громко, с расстановкой спросил:

— Ты чего ж это удумал из княжеского дома воровать?

Голос его звучал так грозно.

Борис вздрогнул, съёжился так, будто сейчас по нему пройдётся вся княжеская рать. А потом затараторил, спотыкаясь на каждом слове:

— Я ту ложку проклятую… ну, вы понимаете… машинально! Взял — и в карман сунул. Не подумавши. Суета была, нервы, торопился… Да и что вам от такой потери? Я в ломбард заглянул, так мне там сказали — фиг вам, а не плата. Не серебро, мол, и не винтаж. Так… хохлома из нержавейки.

Он замолчал, переводя дух, надеясь, что его искреннее и с оттенком бытовой драмы признание произведёт должный эффект.

Морозов стоял молча, только бровь чуть приподнял. Этого было вполне достаточно, чтобы Борис понял: сочувствия тут не будет.

— Правильно, — кивнул Владимир, скрестив руки на груди. — На ней ведь клеймо княжеское. Кто ж такую вещицу возьмёт? Даже самый отчаянный барыга откажется.

Он говорил спокойно, без нажима, но в голосе читалась ирония.

— Но странно, — добавил воевода, — что лавочник тебя не сдал в жандармерию.

— Но он ту ложку и не смотрел толком, в руке взвесил и сказал, чтобы я шел куда подальше, — насупился Борис и на миг опустил глаза, будто обиделся на весь свет. Но тут же лицо его озарилось надеждой, и он выпрямился:

— Я там ещё пару людей видел! Точно, сбывали ворованное. Могу рассказать. Всё как было. Прямо по памяти!

— Расскажешь, — флегматично подтвердил офицер. — Всё расскажешь. Но не здесь.

Борис задышал чаще, будто собирался ещё что-то выкрикнуть, и наконец произнёс громко, почти с надрывом:

— Князь, не вели казнить! — голос у него дрогнул, в нём прозвучал явный намёк на театр. Не хватало только занавеса и аплодисментов.

— Как дело пойдет, — ответил я и пожал плечами, а потом обратился к жандарму, — Мы заедем в участок чуть позже.

— Хорошо, — кивнул офицер.

Морозов сел в машину, завел двигатель, и когда я забрался в салон. Автомобиль выехал на дорогу.

— Про ложку вы наобум сказали? — спросил я.

— Не просто так он рванул при виде нас, — хмыкнул воевода.

— Не самое приятное место это общежитие, — сменил я тему.

Морозов только пожал плечами:

— Такие в каждом городе имеются. И предназначены они для людей, которые оказались в трудной ситуации.

— Как я понял из беседы, предназначены на определенное время, — ответил я. — Пока не разрешатся тяжелые жизненные обстоятельства.

Воевода вздохнул и уточнил:

— В управу?

— В нее самую, — ответил я и откинулся на спинку сиденья. — Но в работный дом мы съездили не зря, — довольно продолжил я. — Определенно не зря.

Морозов повернулся, взглянул на меня, ожидая пояснения:

— Ну, во-первых, теперь я понял, где закрыть возможные вакансии на строительство порта, — начал перечислять я, загибая пальцы. — Во-вторых — где набрать людей на работы в этом самом порту. И главное…

Я наставительно поднял указательный палец и продолжил:

— Где взять часть денег на начало строительства порта.

Морозов усмехнулся и внезапно уточнил:

— И где же?

— Если эту Параскеву признают виновной, прокуратура может требовать конфискации всего имущества, нажитого преступным путем. И мы сможем вложить её активы в восстановление. А я думаю, там очень много всякого добра.

Воевода покачал головой:

— И то верно. Только вот Параскеву не завтра признают виновной.

Я кивнул:

— Так и порт будет нужен не только Северску. Но и гильдии купцов. Если взять у них часть денег на первый этап строительства…

— Эх, князь, купцы на то и купцы, чтобы капиталы приумножать, — перебил меня воевода. — Раздавать деньги они не шибко-то любят.

— Ну, купцам тоже нужен порт, чтобы упростить логистику. Ну и плюс часть денег, которые дадут на строительство купцы, они смогут вернуть за счет налогового вычета. Главное — красиво им это преподнести.

— Хитро, — оценил воевода.

Машина свернула на главную улицу. Впереди уже маячила управа. Я внезапно задумался, глядя в боковое стекло. А затем произнес:

— Плюс можно избавиться от жилого фонда, который висит на княжестве.

— Зачем? — не понял Морозов.

— Затем, что бюджет не потянет содержание десятков пустующих домов. Их можно передать в социальную аренду. И у рабочих появится жилье, которое будет для них бесплатным. Пусть маленькое, зато свое.

— Так кроме порта работы пока и нет, — возразил Морозов.

— Всему свое время, — ответил я. — Очень надеюсь, что удастся многое поменять.

Машина плавно остановилась у здания управы. Морозов заглушил двигатель, но не стал выходить. Я кивнул ему:

— Вы найдете чем заняться? Я бы хотел провести встречу сам.

— Найду, не извольте беспокоиться, — усмехнулся воевода.

Я открыл дверь. Теплый, летний воздух ворвался внутрь салона сырой, пахнущий мокрой плиткой, пылью и чем-то сладким, будто бы выпечкой. Взглянул на часы. До встречи оставалось десять минут.

Я зашагал к зданию управы. Фасад был покрыт свежими пятнами росы. Старые камни впитывали влагу медленно, будто неохотно. Поднялся по ступеням крыльца и остановился. Потому что за спиной послышались шелест шин и тихий рокот мотора.

Обернулся как раз в тот момент, когда парковке остановилась роскошная машина. Синий цвет с серебристым отливом. Решётка радиатора сверкала, эмблема на капоте выглядела как печать самого Синода.

Авто остановилось ровно, без рывка — с достоинством и пониманием своего положения. Из неё вышел старший жрец. Белая ряса под поясом струилась почти до самой земли, на рукаве шла тонкая вышивка старого догмата. В правой руке синодник сжимал дорогой кожаный портфель. Феоктист ступил на мостовую, заметил меня, и лицо его расплылось в улыбке. Он уже пошел к крыльцу, как у него в кармане зазвонил телефон. Феоктист глухо чертыхнулся, привычным движением осенил себя прощающим знаком, с которым жрецы отпускали грехи прихожанам, и принялся неуклюже поспешно хлопать себя по карманам в поисках аппарата. Наконец, вытащил его, взглянул на экран, поднес телефон к уху:

— Слушаю. Не тараторь. Что там с Пар… — он вдруг замер, оборвав себя на полуслове и уставившись на меня.

Речи в динамике, я не различил. Но лицо жреца в один момент стало бледным. Мужчина коротко кивнул, даже не прощаясь, завершил вызов и убрал телефон обратно. Направился ко мне, но теперь походка сменилась на неуверенную. Будто у Феоктиста перестали гнуться ноги.

Я подождал его у дверей.

— Что-то случилось? — спросил спокойно, когда старший жрец поравнялся со мной.

— Что? Почему? — растерянно проблеял тот. Взглянул на меня, и в его взгляде я заметил страх, который Феоктист очень тщательно пытался скрывать.

— Вы какой-то бледный, — ответил я, стараясь вложить в голос как можно больше участливого беспокойства.

— А, нет, — махнул рукой старший жрец, и я почуял отголоски активируемой силы. Словно бы Феоктист пытался незаметно применить какую-то способность. Типа «Спокойствия», которое могло бы уменьшать страх.

Я оказался прав, потому что бледность на лице высшего жреца мигом пропала, а боязливость из взгляда улетучился. И Феоктист улыбнулся:

— Просто пустяки. Идемте.

Я только пожал плечами, потянул на себя тяжелую створку и вошел в здание. Феоктист последовал за мной, но я заметил, как он на мгновение остановился на пороге и глубоко вздохнул, словно отгоняя мандраж.

Дружинник, который сидел на вахте, вскочил, приветствуя нас, но я только махнул рукой и пересек холл. Поднялся по лестнице на второй этаж.

Кабинет князя встретил нас прохладой. Я открыл дверь, прошел к столу и сел в кресло. Указал гостю на свободное место и произнес: