Медведев. Книга 2. Перемены (СИ) - "Гоблин (MeXXanik)"

— Эту дамочку надобно задержать, — ровно сказал воевода.

— Основания? — взглянув на меня, тут же уточнил жандарм. — Нападение на князя?

Я покачал головой:

— Подозрение в растрате. Превышение должностных полномочий. Вероятно, ещё что найдется.

— Неправда! — выкрикнула Параскева. Голос её дрогнул, сорвался. — Это всё наветы! Клевета! Я всё по правилам! Всё по закону!

Морозов даже не повернулся к ней. Только криво усмехнулся, как это бывало у него, когда он кого-то ловил на лжи:

— И надо проверить, не прячет ли она под накладным носом пятачок.

В столовой кто-то фыркнул, кто-то кашлянул в кулак. Но громко не засмеялся никто — было не до веселья.

— Новый комендант, — продолжил Морозов, глядя уже на жандармов, — может составить заявление. Мы с князем его подпишем. Всё как положено.

— Кто новый⁈ — заверещала Параскева, озираясь с такой скоростью, будто надеялась выловить ответ в воздухе. — Темка, ты знаешь, о ком речь? Ты здесь всё знаешь, шельма. Вечно на меня косо смотрел!

Голос её дрожал, но не от слёз — от злости, будто сама не верила, что теряет власть.

— Как вернусь — я тебя выгоню отседава! Всех повыгоняю… Да я вас…

— И на бешенство проверить не помешает, — беспечно заметил Морозов, отступая от Параскевы чуть в сторону. Будто и правда опасался укуса.

Жандармы молча шагнули ближе. Один достал из кармана простые, металлические наручники. Но даже их тусклый блеск охладил Параскеву. Тапок в её руке поник, голос затих, будто выдохся. Она замерла на месте, поняв, что тут уже не поспоришь.

В этот момент мимо двери столовой вновь с шумом пронёсся Борис. Майка на нём взмокла и прилипла к спине, пижамные штаны сползли почти до бедра и запутались в ботинках, отчего он припадал на одну ногу, будто вот-вот грохнется. Лицо у него было перекошено, волосы прилипли ко лбу, а голос надрывно, почти с истерикой, выкрикивал:

— Не виноват я!.. Не виноват!

За ним, не спеша, но уверенно, бежал жандарм. Опытный, видно сразу. Не кричал, не суетился. Просто знал: невиноватый, как правило, не удирает.

— Этот у нас из поместья, — сказал я, негромко, чтобы не отвлекать от происходящего. — Вероятнее всего, ложку украл. Но это не точно.

— Проверим, — спокойно кивнул жандарм. Словно это для него все это дело привычное.

Параскеву уводили под негромкое, но дружное рукоплескание. Люди хлопали не из мести и не для вида, а с тем облегчением, которое бывает, когда долгая тяжесть, наконец, уходит с плеч. Даже самые осторожные, что прежде только переглядывались и молчали, теперь поняли — всё, возврата к прошлому не будет.

Женщина с бигудями на голове, та самая, что стояла в очереди у двери, потёрла ладонью живот и деловито осведомилась:

— А кормить нас сегодня будут? Пусть и каша постная, но всё же пузо набить надобно.

Повариха, стоявшая у стола, оглядела собравшихся, кивнула и выкрикнула, уже без робости:

— Проходите, сдвигайте столы к центру. И лавки вторым рядом ставьте. Еды всем достанется.

В её голосе чувствовалась не только хозяйская хватка, но и заметное облегчение. Словно ей самой стало свободнее дышать без надзирательского взгляда Параскевы за спиной. Она принялась разливать по мискам кашу с каким-то особым старанием, будто хотела показать: теперь всё будет по-другому. Пусть не сразу, но будет.

Я поманил к себе Тимофея лёгким жестом. Он подошёл без суеты, понимая, что к нему теперь обращаются не просто так.

— А не подскажешь, добрый человек, — тихо спросил я, — тут две недели как Вера Соколова поселилась…

— Вера Романовна, — быстро поправил меня Рябов, и взгляд его на мгновение потеплел. Словно имя это он произнёс не просто как формальность, а с уважением. Потом будто спохватился, слегка поёжился и добавил, чуть смущённо: — Порядочная девица. Спокойная. Не скандальная, не громкая. Живёт сама по себе, никому на глаза не лезет.

Он замолчал на миг вспоминая.

— Комнату ей дали в самом углу восточного крыла, на втором этаже. Там потише, стены толстые. Она там себе и обустроилась. Малышню, которая в семейном крыле обитает, угощала леденцами. За это дети к ней потянулись.

Тимофей нахмурился, потом добавил:

— А на прошлой неделе с Параськой сцепилась. Вера Романовна ей в лицо всю правду резанула. Про то, что воду горячую перекрыла, что углы плесенью заросли, что не по-людски жрать из общей кастюли грязной ложкою. Параська аж позеленела от злости. Но выгнать не смогла, потому как у Соколовой есть право тут обитать до вступление в наследство. Всамделешное, В Совете выписанное. Но нашла она на чем отыграться. Приказала не столовать. В списках её, выходит, с начала месяца не было. Значит — не положено. А сама заявила: «За счёт заведения ведьм не поим и кормим.»

— Вот оно как… — тихо проговорил я и нахмурился. В груди холодком кольнуло — от несправедливости, оттого, как легко одному человеку испортить жизнь другому, просто щёлкнув пальцами.

— Мы ей хлеба приносили, — тихо сказал кто-то из ближайших, — но она гордая… отказалась. Она ответила, что не голодает.

— Правда не голодает? — строго осведомился Морозов, глядя не на говорившего, а на Тимофея.

— Её не определили на административные работы, — ответил Рябов, чуть подумав. — Девка она… видно сразу — образованная. Интеллигентная. Не в том смысле, чтоб высокомерная, а в том, что держится с достоинством. В карты не играет, матом не выражается. Даже когда с Параскевой сцепилась — утюжила красиво, хоть и словами, которые не всем тут понятны.

Он сделал паузу и добавил:

— Вера Романовна нашла себе место в ресторане. В городе. Я как-то видел, как она передник стирала. Белый, с бордовым кантом. Значит, не голодает. В таких заведениях своим работникам еду не жалеют.

— Она сегодня на смене? — спросил я, глядя Тимофею прямо в глаза.

Тот прикусил губу, отвёл взгляд на секунду, потом поднял снова и честно сказал:

— Кабы знать… — и тут же, будто опасаясь, что подумаем лишнего, добавил: — Я не следил. Вера Романовна перед уходом поставила на общей кухне непочатую пачку соды. Я велел не воровать. Потому и запомнил, что она утром отправилась на работу с сумкой, из которой форма торчала.

— Спасибо за неравнодушие, Тимофей. Работайте по совести. Бумаги о приеме на должность вышлем с курьером, — сказал я.

Рябов вздрогнул от неожиданности. Было заметно, что успел отвыкнуть, что с ним считаются важные люди. Потом судорожно кивнул и хрипло выдавил:

— Как скажете.

Он быстро отвернулся, пряча заблестевшие глаза. И мы с воеводой пошли прочь.

— Ждите новой статьи в газете, — пробормотал Владимир, когда мы отошли подальше от тех, кто мог нас услышать.

— Так уж вышло, — только усмехнулся я в ответ. — И еще: кажется мне пришла идея, как можно бороться с такими вот… общежитиями.

Глава 15

Неисповедимы пути

Мы вышли из работного дома, остановились на крыльце. Солнце уже поднялось повыше, и утренняя прохлада отступила. Воздух стал мягче, пахло нагретой пылью и далёкой кухней.

Во дворе стояла жандармская машина — припаркована аккуратно, как по линеечке рядом с нашей. И в нее уже успели затолкать Бориса. Тот находился на заднем сиденье, скукожившись, как варёная капуста, и жалобно увещевал офицера, будто надеялся переубедить его чистосердечной истерикой.

— Господин хороший, я ни в чём не виноват, — тянул он голосом, в котором попеременно звучали жалоба, возмущение и лёгкая обида на судьбу. По щекам текли слёзы.

— А зачем побежал? — сурово уточнил жандарм, не особенно впечатлённый речью задержанного.

— Так… — Борис судорожно вскинул глаза, — от неожиданности. Подумал, что беда случилась, и текать надобно.

— А когда я потребовал остановиться? — прищурился офицер, чуть склонив голову набок, с тем видом, как будто сам себя развлекал.

— Так я подумал — это не ко мне, — торопливо и с внутренним убеждением пояснил Борис. — А к какому лиходею. Я ж не лиходей. Я — пострадавший.