Светлана Багдерина - И стали они жить-поживать
— Правда? — Пашка почувствовал, что щеки его заливает багровый румянец.
— Да шутю я, шутю, — усмехнулся дед. — Но от наших ворот часовые прибегали — это правда.
— Что, кричал громко? — едва слышно пробормотал охотник.
— Нет, справиться о самочувствии, — успокоил его быстро, хоть и не совсем правдиво, старый знахарь. — Ну, мы им сказали, что самочувствие пока прощупывается, они велели тебе долго не хворать, и на посты разошлись. Так что, наказ надо выполнять. Кончай бредить и докладай, чего видал, чего слыхал. Ведь не просто так же ты…
Перед мысленным взором стрелка снова вспыхнула ночная картина, увиденная им в шатре, и его стошнило.
Как ни странно, после этого Пашке полегчало, словно дурные чары вывернуло из него, и он, отхлебнув водички из кувшина, откашлялся и тихим, но твердым голосом сказал:
— Я готов.
— А вот и мы!..
Дверь распахнулась, и в лазарет вошли двое незнакомцев.
— А ты, стало быть, и есть тот знаменитый стрелок Павел Дно, которого все костеевцы боятся? — сурово сдвинув брови, полюбопытствовал тот, что постарше, вместо приветствия.
— Так уж и боятся… — польщенно-смущенно ухмыльнулся Пашка.
— А то как же, — выразительно пожал тощими плечами незнакомец. — Конечно, боятся. Они, наверное, каждую ночь, как кого в караул провожают, или на задание, вместо "Ни пуха, ни пера" говорят "Ни Дна тебе, ни Покрышкиной".
И он подмигнул заалевшей в тон Пашкиному румянцу тетке Марфе.
Охотник заулыбался, и с сердца отвалился еще один кусочек льда.
— А я про вас тоже слышал, — лукаво прищурившись, заявил гостям Пашка. — Вы — светлый князь Митрофан Гаврилыч Грановитый, а вы — его заместитель по вопросам волшебства Агафоник Великий.
— Ишь ты, какой сметливый, — наисерьезнейшим образом восхитился светлый князь. — Ну, как ты узнал — спрашивать не стану, это твой охотничий секрет, наверно?
— Ага, — солидно кивнул Пашка и еще раз обвел глазами собравшихся вокруг одра болезни. — Можно рассказывать, или его величество еще подойдут?
— Хотели оне подойти, конечно, — сосредоточено кивнул Митроха, — да только государственные дела отвлекли его маленько. К его агромаднейшему сожалению. Так что, рассказывай нам, а мы уж ему самолично из слова в слово изложим, ни буквы не переврем, будь спокоен.
— А-а… ну, ладно… — и впрямь успокоился стрелок. — А то я при царе-то батюшке говорить бы и не посмел — сам царь ведь, всё-таки… Смутительно как-то… Не каждый день приходится вот так-то по-простому с царями разговаривать…
— Ну, вот и славно, — украдкой, прикрыв лицо рукавом, ухмыльнулся Граненыч. — Давай, излагай, орел, где летал, чего видал…
После рассказа Пашки настала очередь короткой, но обеспокоившей высоких гостей и деда Зимаря истории Марфы.
— Это у него машина осадная новая, к гадалке не ходи, — нахмурился дед и ударил кулаком об ладонь. — Вот соберет ее, попрет она на стены наши песочные, и пойдут от них клочки по заулочкам, да кусочки по лесочкам… Железная ведь, говоришь, милая? — повернулся он к ведьме.
Та кивнула.
— Вот видишь… и не подожжешь ее, и топором не разделаешь…
Агафон и Митроха удрученно переглянулись.
Единственное, чего им не хватало в конце третьего дня осады для полного счастья — невидимой громадной железной боевой машины, готовой незаметно подойти и развалить то, что на четырех очень хорошо известных как им, так и Костею участках проходило под издевательским названием "стена".
Проклятый Букаха…
Вот и доверяй после этого предателям…
— Ну, ладно, спасибо вам за ценные сведения, — поднялся с соседнего с Пашкиным лежака Граненыч и поклонился Марфе.
Стрелку он пожал руку.
Специалист по волшебным наукам рассеянно проделал то же самое, только наоборот, и они уже собрались уходить, как дед Зимарь снова ударил кулаком в ладошку, крякнул, словно решился на что-то, и преградил им путь.
— А послушайте-ка вы меня, старика, ребята… Все говорят, что я на этого Костея похож как кот на кошку. Так?
Агафон нервно покосился на старого друга в новом, безволосом образе, и молча кивнул.
— Похожи, дедушка, страсть как похожи! — пылко поддержал и деда и мага Пашка. — Я вас как увидел, как очнулся-то, так чуть ума не решился — думал, это он!.. За мной пришел, думал…И глаз у него страшный… и пальцы были в крови… и… и…
— Не отдадим мы тебя ему, голубь, даже и не надейся, — похлопала его по плечу и приобняла Марфа, и мальчик расслабился.
— А я и не боюсь ничего, — выпятил нижнюю губу и снисходительно хмыкнул он, но вывернуться из объятий толстушки попытки не сделал.
— Ну, так вот, — заговорщицки прищурился старик в неярком свете коптилки и обвел умным взглядом командующего обороной Лукоморска и его зама. — Мне тут одна мысль в голову пришла, как свечка вспыхнула, как нам на этом нашем сходстве сыграть, и машине новой до нас добраться не дать.
— И как?..
— А вот садитесь-ка рядком, да послушайте ладком…
— Ну, ладно, — потрепала по вихрам Пашку Марфа и встала. — Вы тут заговоры стройте, да разговоры разговаривайте, а мне работать пора.
— Вы куда?.. — встрепенулся и подскочил стрелок.
— На дежурство, конечно, — повела мощным покатым плечом ведьма. — Ночь-то еще не кончилась.
— И я с вами!.. — его словно пружиной подбросило с лежака. — И я!.. Где мой лук?
— Тебе нельзя, ты болеешь!.. — протестующее вскинула пухлые ладони Марфа, но такой преградой воинственного вольного стрелка было в лазарете не удержать.
— Нет! Я уже всё! Я передумал! — протестующее мотнул он головой и перекинул ремень колчана через плечо. — Мне нельзя болеть!
— Это еще почему? — возмутилась ведьма. — Всем можно, а тебе нельзя?
— Да, мне — нельзя, — хитро глянул он на слегка опешившую от такого напора тетку Марфу. — Полковник Гвоздев сказал, и ты подтвердила, что сегодня ночью от меня зависит весь город!
— Ну, а знахарское искусство что по этому поводу скажет? — полностью разоруженная, она призвала на помощь подкрепление в виде деда Зимаря, надеясь, что тот запретит пережившему потрясение маленькому охотнику лететь сегодня с ней.
Но — клин клином вышибают.
— Знахарское искусство пожелает не попадать ко мне в руки как можно дольше, — смешливо собрал морщинки в углах глаз дед. — Но если что — помогу, чем могу и не могу.
— Вот видишь!.. — расплылся в торжествующей улыбке Пашка и решительно зашагал к двери. — Ну, пошли быстрей, тетка Марфа! Ночь-то еще не кончилась!..
***
Вечером пятого дня, когда по-осеннему рано стемнело, и дорогу среди деревьев было не разглядеть уже на расстоянии вытянутой руки, похитители яйца спешились на окраине леса под высоким холмом, на котором, словно громадное вычурное надгробие всем надеждам[203], зловещим черным силуэтом на черном фоне ночного неба, испещренного иголочными уколами звезд, возвышался замок Костея.
