Люба Штаний - В любой гадости ищи свои радости
Хотя нет, была ещё одна ‘радость’ помимо книг, эдакий скрытый протест: из каждой поездки с
сестрой, из каждой книги, из случайно засвидетельстованой вечеринки или ссоры я приносила
домой... слова и образы. Мне казалось, эти фразочки и сочные обороты приближают меня саму к той,
яркой и красочной жизни, бьющей ключом за нашим порогом.
Родители этого увлечения не одобряли, но сделать ничего не могли. Я ж не мат собирала!
Выражения вроде ‘уховёртка бесцветная’ или ‘Завернись ужом на кипятильнике’ сложно отнести к
нецензурной лексике, но и громогласно осудить. Например, сейчас мне очень хотелось ‘слиться с
грязью, став компостом’.
Когда сверху донеслось характерное сопение горбуна, я мрачно сверлила взглядом жижу, в которой
сидела. Отзываться на осторожные призывы не хотелось, слишком уж унизительно оказалось моё
теперешнее положение. Но и другого выхода я не видела. Разве только и вправду сгнить и ‘слиться’ с
грязью.
Ехидно фыркнув в лицо собственной гордости, я жалобно заржала, выдавая своё
месторасположение. Вскоре в сетке ветвей, как в раме, появилось радужное в прямом, но отнюдь не в
переносном смысле, лицо Алехандро.
– Нда... – прохрипел он, обозревая копытный комок грязи, уныло дёргающий ушами. – Задала ты
мне задачку... Ладно, жди здесь, а я за верёвкой.
Да уж, мозговитый зомбик попался! ‘Жди здесь’! А у меня есть варианты? Если бы были, стала бы
попой вонючую жижу греть. Остаётся только надеяться, что у антиглейдовского представителя хватит
мозгов вытаскивать меня не за шею.
Правда, если вспомнить сколько раз он меня своей удавкой чуть было на тот свет не отправил,
перспектива превратиться в ужа или скунса становиться почти желанной. Эх...
Когда полосатая мордуленция Алехандро снова появилась в переплетенье ветвей, весёлое
утреннее солнышко сменилось серой хмарью наползающих с запада облаков. Я уже прикидывала
насколько весело мне будет, если сейчас конкретно ливанёт.
Нет, конечно, и в таком раскладе можно найти нечто приятное. Например: хороший дождь выполнит
функцию душа и смоет с моей шкуры всю ту липкую пакость, которая, практически сроднилась со
мной, будто жвачка с раскалённым паяльником.
С другой стороны, если яму зальёт, у меня появятся все шансы стать первой известной лошадью-
русалкой. Угу. Или кобылой-утопленницей, что куда более вероятно.
Терзаемая мрачными предчувствиями, я от души обрадовалась появлению горбуна. По крайней
мере, для меня его перекошенная физиономия почти сравнялась по привлекательности с Джонни
Депом и Бредом Питом вместе взятыми и возведёнными в четвёртую степень. Если так дальше
пойдёт, я даже белёсых червячков деловито копошащихся в язвах уродца полюблю всем сердцем!
Червячкам не повезло. Через полчаса любование спутником, сравнимое с нежностью качественной
шпатлёвки, сменилось глухим раздражением лысого шарпея, побывавшего в зарослях борщевника.
Верёвка, принесённая Алехандро, оказалась слишком тонкой, чтобы уцепиться за неё зубами и
слишком короткой, чтобы устроить нечто вроде сетки и вытащить меня волоком. Хотя, откровенно
говоря, учитывая разницу в габаритах и степень сыпучести и скользучести краёв ямы, последнее
представлялось затруднительным в любом случае. Что он, муравей что ли, или сухонькая бабулька,
чтобы тяжесть, вдесятеро превосходящую его по весу, тащить?
В итоге, когда это разлагающееся недоразумение додумалось-таки перекинуть верёвку через
нависающую над ямой толстую ветку и спрыгнуть вниз, притягивая её, я уже была готова землю,
ставшую мокрым тюремщиком, буквально жрать.
В принципе, под влиянием рулад, старательно выводимых желудком, жрать я готова была не только
землю, но и практически всё, что по ней бегает, прыгает и ползает. Лишь бы термически обработанное
и не горбун. А если с хлебушком да с солью...
Алехандро, не без опаски косясь на обозлённую и утробно порыкивающую меня, потянул за верёвку.
Я вытянув шею ухватилась чуть выше того места, где сомкнулись бирюзовые ладони и попыталась
внести свою лепту в собственное же спасение. Если опустить часть ствола достаточно низко, можно
будет попробовать ухватиться за него зубами и тогда... Господи, лишь бы верёвка не оборвалась!
Не оборвалась. Видно, где-то когда-то мы основательно нагрешили, если нам столько ‘счастья’
привалило. Верёвка цела целёхонька рухнула нам на головы, вместе с внушительным куском дерева,
на которое мы так рассчитывали.
От неожиданности и тяжести комля, долбанувшего промеж глаз, я с визгом полетала в грязь. Фонтан
вонючих липких капель взметнулся к небу, но прежде чем он обрушился вниз, добавив прелести моей
неземной красе и седины той моей части, что являлась рьяным поборником гигиены, под моей попой
раздался протяжный полустон-полурык.
Ох ты ж, стринги люминесцентные мне на череп! Я на Алехандро приземлилась! Пригорбунилась в
смысле. Упс... А ведь ещё и причервячилась, приязвилась и ещё бог знает причеголась! Мама! А у
меня в том районе самые ценные и ранимые области организма!!!
Взвыв, как Казанова, обнаруживший герпес там, где не надо, я подскочила и непонятно как
вылетела из ямы, позабыв и про невозможность разбега, и про скользкую глину и даже, про четверть
дерева у себя на голове. Так и завертелась оленем-недоумком вокруг своей оси, пытаясь осмотреть
филейную часть и убедиться в отсутствии ‘подарочков’ от гниющего подпопишника.
– Зараза!! – Сиплый вопль из тёмной ямы и вслед ему неправдоподобно длинная тирада, куда
более грязная, чем моя собственная шкура, прозвучали как гром среди ясного неба.
Вот блин горелый! Не ‘как гром’, а ‘вместе с громом’. Хорошо хоть молния ударила где-то в
отдалении, а то было бы тут мясо, запечённое в глине!
Осторожно проковыляв к краю, я глянула вниз. Не хватало ещё, вытаскивая горбуна, снова
навернуться. Это уже будет какая-то карусель, а не яма.
Уродец кряхтя и пополняя мой словарный запас новыми цветистыми оборотами, сидел на дне. От
проносящихся над нами угрожающе-мрачных туч в природном узилище заметно потемнело и я видела
лишь силуэт вонючки, потирающего явно ушибленные и помятые части тела.
Перекрестившись правым копытом, я порадовалась за свою нервную систему и чуткую душевную
организацию. Слава Богу, разглядеть к каким именно местам я прижималась и чем конкретно эти
самые места кишели оказалось невозможным. Боюсь, осознай я в полной мере весь ужас
своеобразных объятий, грохнулась бы в обморок. Причём туда, откуда только что выбралась, и на
того, благодаря кому сейчас трясусь, как чихуа-хуа на складе пылесосов.
Алехандро задрал голову и, втянув воздух сквозь чёрные зубы, незаметные на чёрном лице. От
грязи и недостатка света он вообще весь казался чёрным. Только белки глаз чуть выделялись на
общем фоне, да радужка отливала расплавленным серебром.
Убьёт ведь, ей Богу! Вот выберется и придушит меня сгоряча той самой верёвкой, что сейчас
составляла ему компанию. Тем не менее, оставлять Алехандро там не имею права, пусть даже его
освобождение грозит мне расправой.
Оглядевшись, я отступила и задумалась. Как вытащить вонючку? Идея, простая и надёжная, как
титановый лом, пришла неожиданно. Господи, об одном прошу: сделай так, чтобы в качестве мести
уродец не выбрал объятья и благодарственные лобзания. Этого я просто не вынесу. Сама в яму
сигану.
Через минуту в смрадную тьму полетели обломанные ветки и сучья. Обламывая копытами и
отдирая зубами всё, до чего могла дотянуться, я заполняла яму. Если сначала горбун зло рычал снизу,
вскоре заткнулся. Я даже глянула вниз, чтобы проверить, не пришибла ли ненароком.
Оказалось, вонючка не только в сознании, но и довольно споро стаскивает ветки к наиболее пологой
стене, втыкая их в скользкую глину или просто сваливая себе под ноги. Кажется, до него допёрло, что
я имела ввиду. Вот и ладушки, не совсем идиот, значит.
Через полчаса, когда с неба уже лил дождь, голова Алехандро наконец-то показалась над краем. На
мгновение я даже обалдела. Оказывается, у моего кошмара вполне человеческие глаза. С покрытого
толстым слоем глины лица кинжальным блеском сверкнуло что-то совсем человеческое и явно
мужское.
От неожиданности я даже попятилась. За прошедшие дни я увидела в Алехандро многое, по
сравнению с тем ошмётком кошмара, который предстал передо мной на ярмарке. Его скрытую боль,
невероятное упрямство и силу воли, которая заставляла зомбика двигаться вперёд, несмотря на
