Анна Московкина - Исток
Пока снег не укрыл землю плотным, не боящимся растаять от ласкового утреннего солнышка ковром, мы ездили по Велмании. За два месяца успели объехать всю южную границу и даже посетить знаменитый морской порт Алак-Грион. Мне думалось о прекрасных видах и улетающих в никуда чайках, о парусниках, уходящих в далекое море, и пиратах. Пьяниц было больше, нежели разбойников, грузчики ругались, как и полагалось грузчикам. Повсюду стоял терпкий кошачий дух, хоть топор вешай. Кошки выворачивались из-под ног, они не утруждали себя лишним мяуканьем — закормленные рыбой и корабельными крысами, эти кошки мнили себя все как одна капитанскими.
И верно, из пяти капитанов, с которыми мы говорили, у троих на руках были коты. А четвертый признался, что зверь дремлет в каюте — разожравшаяся тварь оттянула бы руки.
Нам удалось даже покататься на небольшом паруснике, только погода не благоволила: вымочив насквозь мелким соленым дождем брызг, разыгравшись, чуть не утопила.
После того как мы живыми выбрались на берег, Майорин прямо на пристани бросил вещи и куртку на доски причала, стянул через голову рубашку, отжал и, выпрямив руки, уставился на просоленную ткань.
— Пора встать на зиму, иначе мы либо утонем, либо замерзнем.
— Замерзнем по дороге, — успокоила я колдуна.
Его перекосило:
— Нет. Только телепортом.
Телепорт сожрал всю нашу наличность по моей вине. Майорин продал лошадь, этих денег как раз хватало, чтобы прыгнуть из Алак-Гриона в Вирицу одному человеку. Но…
— Мне этого жеребца брат подарил! — заартачилась я.
Ругался колдун так, что у меня уши горели, но сдался довольно быстро, понимая — с любимым конем я не расстанусь.
Тогда я не знала цены телепортов. Уже открыв глаза в Вирице, я начала задаваться вопросом, а на что мы будем жить.
Оказалось, не на что, а у кого… В Вирице у Майорина был дом, пустующий семь месяцев в году, но это был настоящий дом. Обжитый, любимый, заросший за лето паутиной и толстым слоем пыли. В большой горнице стояла дородная беленая печь, по ее широким бокам примостились две маленькие комнаты, в одной спал колдун, в другой раньше работал. Немало времени потребовалось, чтобы вынести оттуда вороха пергамента, стопки книг. Кроватью мне послужил длинный широкий ларь, на котором устроился тюфяк.
Через пару седмиц к дому прибилась тощая полосатая кошка, теперь коротавшая ночи у меня в ногах, свернувшись мохнатым колечком. Набежали мыши, тараканы. Дом стал совсем жилым, не пугая по ночам неестественной тишиной. Свой вклад сделал и колдун. Приятный, когда того хотел, молодой мужик притягивал женщин, и я первое время с замиранием сердца прислушивалась к происходящему в соседней комнате, теребя рукой подарок Сворна. На пятую ночь колдун сообразил, отчего я так краснею по утрам, и стало тихо.
Когда мы вышли из телепортационной башни, в Вирице уже выпал снег, а к декабрю его стало по пояс. Поговаривали, что ни к чему хорошему такая снежная и холодная зима не приведет.
Не пренебрегал колдун и моим образованием. Майорин утрамбовывал в меня знания, как капусту в бочку, для верности подминая ногой. Показав мало-мальски полезную или вредную травку, он спрашивал, знаю ли я ее. Если не знала, читал лекцию по применению и происхождению, если знала, то лекцию читала я. То же относилось к животным, нежити, нечисти, камням, минералам, металлам и прочему. Казалось, он делал это ненароком, между делом рассказывая исторические байки или затащив меня в какой-нибудь лес, где совершенно случайно под вон тем ракитовым кусточком почивала некая зубастая зверушка. Меня с ней знакомили, рассказывали, откуда зверушка взялась и чем кормится, а потом так же показательно ее убивали или драпали от нее. Не сразу я сообразила, что исторические байки идут в строго хронологической последовательности, а зверушки рассортированы по видам, классам и подклассам. Так, например, первые две недели наших шатаний по лесам нам «случайно» встречались только ящерные различных видов, потом они сменились летающими рептилиями. Зимой я же узнала, как из травок, изученных летом, можно варить замечательные снадобья, тоже между делом, второй рукой помешивая суп.
Иногда, слушая вьюгу за окном, я вспоминала Инессу, тоскуя по дому, но предложи мне кто вернуться, отказалась бы. Мне казалось, душу разорвало на части, одна хотела домой, вспоминала тихие инесские улочки, родителей, брата. Но я уже привыкла к шумной суматошной столице, где всегда было куда пойти, частенько я сидела вечерами в корчме, тренькая на одолженной у хозяина лютне. Сначала для себя, потом обзавелась слушателями. Днем ходила в дом болезни при храме Трех Богов, монахиням не нравилось, что я совсем не молюсь, но мои снадобья помогали лучше молитв, и они привыкли к моему присутствию на храмовой кухне. В корчме за вечер, бывало, я зарабатывала больше, чем в храме за седмицу, но дом болезни не бросала. Такому, с чем борются эти кроткие тихие женщины в серых рясах, не научат ни в одной школе, хотя образованным знахарям эти знания пошли бы на пользу. Уже после излома зимы дом болезни захватила лихорадка. Жар, рвота, холодный пот, после — язвы по всему телу и смерть. Не тронула болезнь только меня, хотя самые слабые умерли уже на четвертый день. Тогда я позвала Майорина. Монашки дико смотрели на меня, не хотели его пускать и на храмовую кухню, где больше пахло снадобьями, чем едой. Колдун осмотрел больных, поджал губы и задумался. В тот вечер я осталась в храме — сидеть с больными. Девушки, кто не метался в бреду, раздосадованно на меня шипели:
— Осквернил нашу кухню, а толку никакого.
— Зря пустили, а ты чем думала?
Я отмалчивалась, колдун вернулся задолго до рассвета, скинул кожух и отозвал меня на кухню.
— Принеси вот это. — Он бросил в меня узким свитком, а сам зашарил по полкам.
Я, с трудом разбирая торопливый неровный почерк, прочитала список. Кое-что нашлось на полках, кое-что у меня в сумке, за некоторыми травками пришлось бежать в лавку.
К полудню мы начали отпаивать больных, монашки неприязненно морщились — неразвитым магическим даром обладала только одна, но морщились все, догадываясь, что простое снадобье я бы и без колдуна сварила.
Через час весь лазарет сладко спал, не мешая молитвами и ворчанием колдуну работать.
По дороге домой Майорин объяснял, что за напасть нахлынула.
— Это луарский тиф, Айрин. Он начинается простым кашлем, но уносит много жизней. Не вылечим их, и болезнь заберет с собой полгорода, а может быть, охватит и всю страну.
— Хочешь сказать, твое участие — лишь борьба за правое дело? Но мало кто решится работать среди больных, зная, что сам может заразиться.
