Елена Федина - Наследник
— А он?
— Не знаю. Это очень трудная задача. Ведь ей придется объяснять, что все, кого она знала, умерли. И ее сын в том числе.
— А когда появится твой Ластер?
— Весной. Не раньше апреля.
Укол Эска перенесла спокойно. Боли она тоже не чувствовала. От Альфина, которого она считала ангелом, она принимала всё безропотно. Через несколько минут она уснула.
— Слушайте меня внимательно, ваше высочество, — сказал этот юный лекарь с видом профессора, — вы купите неподалеку дом, наймете прислугу, мой отец каждый день будет делать ей уколы, я буду как можно чаще ее осматривать, а сами вы будете появляться в этом доме чрезвычайно редко. Или вообще никогда. Понятно?
— Если она очнется, я должен быть рядом.
— Вы должны быть во дворце, если не хотите смерти ни себе, ни своей жене.
Я и сам это понимал. Выхода не было. Я сел и в отчаянии стиснул голову руками. Всю жизнь притворяться, чего-то опасаться и прятаться! И все из-за человека, которого считал своим отцом, которому верил, и который не сделал мне пока ничего плохого. От этого можно было сойти с ума!
— Не надо отчаиваться, — сказал Альфин, — вам еще предстоят испытания. Вы когда-то сказали, что ненавидите смерть. Думаю, что эту схватку со смертью мы выиграем.
24
Даже в бреду мне не могло присниться, что когда-то я буду сидеть за одним столом с герцогом Навским. Точнее, он не сидел, а возлежал за столом на мягком уютном ложе, ленивый и расслабленный, в широком халате, скрывающем его склонную к полноте, обрюзгшую фигуру, и как сытый кот сонно щурился. Герцог вел изысканную светскую беседу, между делом задавая нужные ему вопросы, он проверял меня на глупость, жадность, порочность, властолюбие и готовность предать короля.
— Ну что ж, — сказал он потягиваясь, — я вижу, ты не глуп, поэтому, перейдем к делу, я, собственно, только ради тебя и приехал к своему братцу. Нас никто не слышит, можешь не сомневаться.
— Я в этом не уверен.
— Похвально!
— Прекратите выставлять мне оценки, герцог. Я вас слушаю.
— Так вот. Твои отношения с братом заставляют задуматься. Ты до сих пор жив, и это весьма странно… ты будешь королем, мне это уже известно.
— Откуда?
— Не важно. Я только хотел предупредить тебя, что с моей стороны не будет никаких возражений. Я не жажду власти, мне достаточно того, что я имею, и потом… я слишком ценю покой и удовольствия. А что касается Советника Мезиа, в чьих руках все нити управления страной, то у меня есть средства склонить его на твою сторону.
— Король еще жив.
Герцог сладенько усмехнулся.
— Видишь ли, мой мальчик: или он убьет тебя, или ты — его. Тут третьего быть не может. Когда это случится, не забудь, что я тебе сказал. Хорошо?
Я подумал, что если всё это не провокация, и за шторой не стоит мой отец, то я полный идиот, и мне легче сойти с ума, чем что-либо понять. Мой последний и самый главный враг складывал оружие и признавался, что ему ничего от меня не надо, лишь бы я его не трогал. Было похоже, что это он меня боится, а не я его.
— Вы согласны мне подчиняться, герцог? — спросил я недоверчиво.
— В будущем — конечно, — спокойно ответил он, — между прочим, герцог Тиманский тоже в Трире, и готов присягнуть тебе хоть сейчас. Тиман и Навския — это уже немало!
Я ничего ему не ответил и вышел от него в полной растерянности. Ничего не прояснялось. Стоило мне только предположить очередного врага, как он тут же становился моим лучшим другом!
По подоконникам стучала капель, казалось весь город плакал надо мной и над моей Эской, солнце выглядывало осторожно и снова виновато пряталось за серые облака.
Я решил проведать свою сестру, и, заметив одну из горничных Стеллы Алонской, окликнул ее.
— Позови мне Лориан.
Она долго изумленно хлопала глазами, прежде чем поняла, что меня слишком долго тут не было.
— Лориан две недели как умерла.
Я не стал даже расспрашивать и тупо побрел, куда глаза глядят. Моя радужная пластинка была со мной. Я не расставался с ней, как с единственной памятью о своем детстве и своем доме. Чтобы успокоиться, я сел на подоконник и как в давние времена уставился на ее переливчатые цвета. Их стало уже пять: синий, зеленый, красный, фиолетовый и еще какой-то, которому нет названия, я называл его рассветным. Скоро одна из люстр в зале рухнула на пол.
— Так тебе и надо, — подумал я со злорадством, я ненавидел дворец и всё, что в нем находилось.
На шум сбежались слуги. Мрачный наследник спокойно сунул пластинку в карман и пошел к себе.
В моей гостиной сидел король. Лиловый камзол только подчеркивал смуглость его ястребиного лица и резкие морщины на нем. Я стоял и с безразличием думал: знает он о моем разговоре с герцогом Навским или нет? И если нет, то зачем тогда пришел?
— Ты мне не нравишься, сын, — заявил он хмуро, — эта поездка в Тиноль не пошла тебе на пользу. Ты совершенно истощен. Не говоря уже о том, что ты мог умереть!
— Не мог, — сказал я.
Он посмотрел на меня внимательно и покачал головой.
— Не обольщайся. Если у тебя какие-то особые отношения со Смертью, то они в любой момент могут измениться.
— Вряд ли, — сказал я.
— Нельзя испытывать ее терпение бесконечно.
— Что вы от меня хотите, ваше величество?
— Хочу, чтоб ты понял, что Сетвин, Фларьо Алонский, Альфин, герцог Навский… — всё это не для тебя. Они не научат тебя ничему хорошему, они скорее погубят тебя! И потом… они совсем тебя не знают.
— А вы знаете?
— Конечно. Больше, чем ты сам.
— И вы знаете, что мне надо?
— Знаю.
Всё это было бы смешно… если б не выглядело так зловеще.
— Сегодня ночью, — сказал он, — я жду тебя в своем кабинете. Надеюсь, ты не заставишь себя долго ждать?
— Как одеться? — спросил я каменея.
— Торжественно, — ответил он.
25
Эска уже могла ходить. Я отпустил сиделку и раскрыл шторы, чтобы впустить в комнату хоть немного солнца.
— Ну, как ты себя чувствуешь?
— Хорошо. Как же еще?
На истощенном лице ее как маска застыла странная потусторонняя улыбка, Эска смотрела не на меня, а сквозь меня, на что-то мне невидимое и недоступное. Как же она была далека!
Терпение мое было на пределе. Я схватил ее за плечи и даже немного встряхнул.
— Послушай меня! Эска! Возвращайся! Возвращайся ко мне, или я тоже сойду с ума как ты!
На меня смотрели пустые зеленые глаза. Я попытался поцеловать ее, но это оказалось труднее, чем затолкать в нее хоть немного пищи. Эска вырвалась, несмотря на свою слабость.
