Память льда - Эриксон Стивен

— Значит, баргастские шаманы все-таки признали, что баргасты и моранты — одних кровей?

— Все их признания и заявления не имеют ровным счетом никакого значения.

— А мои имеют?

— Ты — Управитель Колоды.

— Расскажи мне, Меченый, что вообще в свое время разделило морантов и баргастов? Почему между вами вдруг возникла пропасть?

Морантский командир с трудом поднял сморщенную руку:

— Возможно, в ином мире эта рука совсем здоровая, а здесь она слабая и безжизненная. Быть может, там она ощущает крепкое рукопожатие некоего духа. Того, который с нетерпением ждет моего перехода в тот мир.

— Интересные у тебя воззрения, — сказал Паран.

— Баргасты считают нас слабыми и нежизнеспособными. Сухой ветвью, которую нужно отсечь.

— Но вы-то себя такими не считаете?

— Мы не боимся перемен. Мы не противимся изменениям. Баргасты должны понять, что им необходимо расти, даже если рост и сопровождается болью. Они должны узнать то, что моранты постигли давным-давно, в те далекие времена, когда отказались обнажать мечи и стали вести переговоры с тисте эдур — серокожими морскими странниками. Тогда мы узнали, что и они тоже устали воевать и готовы к миру.

— Ты сказал — тисте эдур?

— Да. Дети сокрушенного магического Пути. Осколок его сохранился в обширном лесу, который вы зовете Морантским. Этот лес стал нашей новой родиной. Куральд Эмурланн — истинное лицо Тени. Там же поселились и оставшиеся тисте эдур. Их было совсем мало. Мы радушно приняли их. Потом они ушли из Морантского леса, но их наследие помогло нам стать такими, какие мы сейчас.

— Достигший, я должен обдумать и понять сказанное тобой. Наверное, появятся вопросы. А сейчас я все же прошу тебя ответить на тот, что задал в самом начале нашей беседы.

— Баргасты считают, что мы были обязаны перебить всех тисте эдур. В их глазах мы совершили тягчайшее преступление. Однако мне интересно: Исконные Духи — ставшие ныне богами — относятся к этому так же или иначе?

— У древних духов было время как следует обо всем поразмыслить, — ответил Паран. — Иногда большего и не требуется. Терпимость — сердце мудрости.

— Если так, капитан, ты должен гордиться.

— Гордиться? Чем?

Негромкий сигнал возвестил о том, что сжигатели мостов готовы отправиться дальше.

— Я возвращаюсь к Дуджеку Однорукому, — произнес Меченый. Он помолчал, а затем добавил: — Малазанская империя мудра. Я нахожу это даром редким и драгоценным. И потому желаю ей — и вам всем — добра.

Морант ушел. Парану тоже нужно было идти к своим.

«Терпимость, — подумал он. — Запомни это слово, Ганос. Кто знает, возможно, оно станет точкой опоры во всех грядущих событиях…»

Мул Круппа вскарабкался по склону насыпи и очутился в самой гуще малазанских пехотинцев. Те проворно расступились, освобождая проход норовистому животному. Не задержавшись на дороге, мул вновь спустился вниз и понесся по равнине. Вдогонку полетели крики и советы, предназначавшиеся Круппу.

— Безмозглая скотина! — громко вопил толстяк. — Ты что, ослеп, упрямое порождение Бездны? Остановись! Слышишь? Крупп велит тебе остановиться!.. Ну, куда ты рванул? О нет! Только не туда!

Мул встряхнул головой, повернулся и понесся к шатрам ближайшего клана Белолицых баргастов. Оттуда ему навстречу выбежала толпа ребятишек, чьи лица были устрашающе раскрашены.

Мул перепугался и остановился как вкопанный, отчего Крупп едва не слетел на землю. После этого животное двинулось дальше неспешной трусцой, похлестывая себя хвостом по спине.

Бедному коротышке только чудом удалось не свалиться.

— Упражнение в глупости! — крикнул даруджиец, обращаясь к сорванцам, бежавшим рядом с мулом. — Ну как же, сила есть — ума не надо! Иначе бы вы не гоготали над печальной участью несчастного Круппа. Но что с вас взять? Избыток отроческой силы при недостатке ума и опыта дает такие вот плоды. Дорогой Крупп, прости этих оболтусов, ибо прощение и дружелюбие всегда были лучшими качествами твоей широкой и отзывчивой натуры. Эти несчастные ребятишки находятся в том возрасте, когда столь необходим мудрый, но строгий наставник. Поведение означенных созданий дает Круппу основание полагать, что они просто подражают взрослым, перенимая, как свойственно детской натуре, не лучшее, а худшее. Увы, глупцы с отвратно размалеванными лицами, вы хотя и бегаете на двух ногах, но умом своим недалеко ушли от этого четвероногого упрямца. Ваши прыжки и кривляния — предвестники плачевной судьбы, ожидающей ваш народ, ибо безмозглые дети, превратившись в безмозглых взрослых, обрекают свое племя на гибель. Да, ваше племя обречено! Обречено!

— Они не поняли ни одного слова из твоей болтовни, Глыба Сала!

Обернувшись, Крупп увидел, что к нему подъезжают Хетана и Кафал. Баргастка улыбалась во весь рот:

— Тебе повезло, даруджиец, иначе эти детишки вырвали бы тебе сердце из груди! Какой баргаст останется спокойным, слушая подобные проклятия?

— Проклятия? Дорогая моя, виной тому вовсе не Крупп, а его несносный характер. Раскаленная ярость, вырывающаяся из Круппа, была готова сжечь все вокруг. А все началось с этого отвратительного мула.

— Я бы его даже есть не стала, — призналась Хетана. — А ты, брат?

— Одни кости, — согласился Кафал.

— И тем не менее Крупп смиренно просит его простить, а также пощадить эту безмозглую скотину. Вы ведь тоже дети, но дети Хумбрала Таура, а у него не может быть глупых отпрысков. Остается только пожалеть, что у этих маленьких горлопанов не столь достойные отцы.

— У нас к тебе вопрос, Глыба Сала.

— Вам достаточно его задать, и Крупп тут же ответит. Озаренные светом истины, его слова подобны маслу, умащающему твою безупречную кожу. Я ощущаю аромат. Он исходит вот отсюда — чуть повыше твоей левой груди. Крупп обладает…

— Я давно знаю, чем ты обладаешь, — нетерпеливо оборвала его Хетана. — А теперь заткнись и слушай. Приглядись к малазанским солдатам на дороге. Видишь повозки с навесами и пехотинцев, что идут в облаках пыли?

— Несравненная Хетана, твоя наблюдательность поражает Круппа в самое сердце. Не умолкай, я готов слушать тебя целую вечность. И пусть твои слова будут каплями воска, которые сольются в громадную свечу, дабы я смог зажечь негасимое пламя любви в честь…

— Я тебе сказала: приглядись. Понаблюдай, даруджиец! Ты не замечаешь ничего странного в наших союзниках?

— Что касается настоящего, а также прошлого и будущего — Круппа всегда восхищали малазанские тайны. Удивительные люди эти малазанцы. Что я вижу, когда смотрю на них? Дисциплинированные, не слишком опрятные на вид, что, прямо скажем, неудивительно, ибо они идут не одну лигу подряд. Итак, дорогая Хетана, Крупп узрел на дороге лишь идущих солдат и поднимаемую ими пыль. Пыли, кстати, гораздо больше.

— Вот и я так думаю, — буркнула Хетана.

— У тебя острые глаза.

— Значит, ты тоже заметил?

— Что именно, дорогая? Твои соблазнительные округлости? Разве от глаз Круппа могла укрыться столь удивительная, хотя и несколько дикая красота? Настоящий цветок равнин…

— …Который вот-вот убьет тебя, — засмеялась баргастка.

— Цветок прерий, что расцветает на колючем кактусе.

— Смотри не уколись, Глыба Сала!

— Круппу всегда была присуща осторожность. Крупп со свойственной ему проницательностью давно понял: не всего, чем наслаждается глаз, можно касаться руками.

— Нынче утром, — продолжала Хетана, — я видела, как одна-единственная рота моряков ставила шатры для трех рот. По всему малазанскому лагерю. Интересно, да?

— Малазанцы — они такие. Им знакома взаимовыручка. На них можно положиться!

Хетана подъехала вплотную и схватила толстого коротышку за воротник плаща, наполовину вытащив его из седла. На лице баргастки играла зловещая улыбка.

— Слушай, Глыба Сала, — угрожающе произнесла она, — после того как я возлягу с тобой, мулу понадобятся волокуши, чтобы тащить твои жалкие останки. Ты тоже здорово умеешь напустить пыли своими словами. Редкая способность. Но ничего, пусть только стемнеет. Я выдавлю из твоих легких весь воздух. У тебя надолго отпадет желание болтать, ибо ты не сумеешь пошевелить языком. Клянусь, я это сделаю, чтобы показать тебе, кто здесь хозяин. А если ты произнесешь еще хоть слово, я не стану дожидаться темноты. Я позову этих малолеток и всех остальных и устрою такой балаган, который ты не забудешь до конца своих дней… Что глазки выпучил? Понял? А теперь убери свои жирные колени и не дави мулу бока. Ему от этого худо. Бедняга и так страдает, что он не лошадь. Он же видит, как ездят другие всадники. Ты замечал, какие у него умные и внимательные глаза? Не у каждого человека такие… Ну вот, я все тебе сказала, Глыба Сала. До вечера, и уж тогда я тебя расплавлю: ух как ты начнешь таять!