Павел Торопов - Каменный меч
«Я — мельм. Я родился в провинции Оррэл-Октир. Мне двести семнадцать лет. Я — ладион. Я могу слышать мысли моих соплеменников, могу связываться с ними или связывать их друг с другом… Но я всегда остаюсь самим собой. Даже когда соприкасаюсь с чужим разумом столь тесно, что пускаю в себя его ощущения и воспоминания, я не становлюсь кем-то другим. Я — Мурт Раэрктах».
Размеренное повторение заученной фразы и мягкое растирание висков, как всегда, помогли. Голова прояснилась — можно было работать вновь.
«Фоарт… Фоарт, отзовись».
«Да, ладион, я слушаю».
«У Рощи Слёз наши попали в беду. Двое, Атанир и Маллэр. Атанир погиб. На них напал дейзоних, довольно крупный, локтей семи в длину. Маллэр сейчас в убежище. В том, которое в пятидесяти шагах на юг от большого ручья».
«Понял, ладион».
«Возьми с собой семерых, не меньше. Эти твари иногда появляются парами».
«Всё понял. Доброго солнца, ладион».
«Доброго солнца».
Лес умиротворённо шелестел вокруг. Мурт Раэрктах устало прислонился затылком к древесному стволу и прикрыл глаза. Он мог изгнать из головы чужие эмоции и воспоминания, но ничего не мог поделать со своими собственными воспоминаниями о чужих эмоциях. О том, как его соплеменники были встревожены, испуганны. Были в отчаянии. Как умирали.
Впрочем, всё это уже давно стало неотъемлемой частью его жизни. Больше всего Мурт сейчас думал о других эмоциях. Тех, с которыми соплеменники обращались к нему самому.
Ладион. Это слово звучало чаще всего, раздражающе часто. Сопровождаемое искренним, достойным уважением. Или холодной выдержанностью. Или смущением. Или скрытой завистью, иногда даже переходящей в скрытую злость. Или же тревогой, испугом, отчаянием… к которым, нельзя не признать, нередко добавлялись спокойствие и уверенность, надежда и вера в то, что ладион сможет помочь.
Но больше всего было, пожалуй, уважения. Нет, определённо больше всего.
Гораздо сложнее было со словом «Мурт». Мельмы использовали его редко, и почти всегда это звучало очень похоже на то, как только что прозвучало от бедняги Маллэра — почти что невольно, ненароком, будто что-то неприличное, что совершаешь только в смятении.
Когда всё это случилось? Когда слово, не бывшее ни титулом, ни званием, а всего лишь обозначающее функцию, как «охотник» или «повар», заменило ему собственное имя? Ведь он не хотел этого. Более того, считал, что это глупо и неуважительно хотя бы по отношению к его четырём товарищам по Службе Охранителей, тоже бывшим ладионами. Правда, и они вполне были готовы…
Так, когда же это началось? Может быть, девять десятилетий назад, когда феномен Леса был только-только открыт, когда Академия только начинала строиться, а Служба Охранителей лишь частично виднелась в смутных планах и замыслах? Тогда-то он точно был здесь единственным ладионом…
Да нет, глупости. Это слово стало его символом раньше. Или, скорее, он сам стал символом этого слова. Это случилось тогда, после войны… нет, ещё во время войны, среди той безумной круговерти событий, когда все особенно нуждаются в символах. Тогда его сделали одним из этих символов…
«Сделали?! А не ты ли сам постарался для этого? Ты сам намертво сросся с этой внешностью человеческого ребёнка! Ты сам решил сделать это, и как тут было не стать символом?! С этой внешностью, благодаря которой…»
Мурт Раэрктах напрягся, шумно выдохнув и сжав правую руку в кулак. Он запретил себе думать об этом, запретил давно и накрепко. Тогда, многие годы назад, он приехал в Лес, в это удивительное место, именно потому, что хотел убежать, забыть. Они все были беглецами — те, кто впервые вступили на порог этого чуда природы. Мурт, бежавший от своей легенды и событий, породивших её. Пятёрка магов во главе с Арнаудом Коррэном, бессменным ректором Академии, бежавших от насмешек и гонений своих прославленных коллег, оскорблённых самой гипотезой о существовании где-то в районе захолустных земель, покрытых тысячами лиг скал и угрюмых лесов, магической аномалии с совершенно невиданными свойствами. И великий Анадаил Каиндорэль, Солнце Даилора, уже тогда покрывший себя немеркнущей славой, разносящейся по самым отдалённым уголкам обитаемых миров. Анадаил Каиндорэль, бежавший от своего почти тысячелетнего совершенства, жаждавший новых пределов и рубежей. Что ж, дружище, ты обрёл их с лихвой…
Они все обрели то, что искали. Маги — неисчерпаемый источник чудес и открытий, славу и признание повсюду. Раэрктах же… нет, он не смог отгородиться от своего прошлого — оно вернулось вместе с десятками мельмов, поселившихся в Лесу. Но Мурт смог обрести дом. Дом, столь грандиозный и чудесный, что затмевал собой всё остальное и позволял просто жить.
Так было.
Было ещё пару месяцев назад…
«Мурт… Мурт, отзовись».
Это Ллиралл. Она тоже была ладионом, и поэтому чувствовала, как герой её детства хочет, чтобы к нему обращались.
«Да, Ллиралл, я слушаю».
«Тебя вызывает ректор. Говорит, очень срочно».
Мурт поморщился. Он не любил прерывать дежурство. Наверное, это тоже было частью бегства — в течение многих лет целыми днями просиживать на одной и той же ветке, в кроне одного и того же дерева, беспрестанно слушая Лес в поисках вспышки страха или крика о помощи.
Но, приказ есть приказ. Да и не станет ректор вызывать зазря.
«Понял, Ллиралл, отправляюсь. Последите там, у Рощи Слёз приключилась беда…»
«Да, я слышала. Конечно, ла… Мурт. Доброго солнца».
«Доброго солнца».
Вздохнув, Мурт Раэрктах привычными движениями спустился с десятиметровой высоты и пружинисто зашагал на юг. Почти сразу деревья перед ним расступились, обнажив ровную, покрытую короткой пушистой травой поляну, где-то в полсотни шагов в поперечнике.
Почти дойдя до середины, Мурт не выдержал и оглянулся. Даже сейчас, после всех лет, он не мог остаться равнодушным в этом месте, которое его соплеменники, а также фавны и эльфы, все его братья и сёстры по Службе Охранителей, однажды единодушно назвали Лесным Храмом. Почти идеально круглая поляна, окружённая стройной стеной из высоких стволов и густых крон, не только дала начало разросшемуся вокруг Соландиру, единственному в Лесу жилому поселению. Десятилетиями сотни охранителей воздавали здесь дань уважения и восхищения. Они делали это на свой особенный манер, протягивая между ветвями полосы цветной, яркой ткани, и составляя из них различные фигуры. Стены Лесного Храма пестрели богами, героями, крылатыми изречениями, древними символами и просто рисунками, пришедшими из разных мест и разных миров. Все они колебались, растягивались и уменьшались вслед за ветром и движениями ветвей, танцуя в вечном ритме жизни.
