Медведев. Книга 2. Перемены (СИ) - "Гоблин (MeXXanik)"

Дальше по течению виднелись две пристани. Одна была деревянной, на толстых сваях, казавшаяся вырезанной из прошлого. Она скрипела, но ещё держалась. Вторая была железобетонная, построенная при последнем Великом князе. Склад, дебаркадер, подъемные платформы, на которых работали специалисты школы воздуха. Теперь платформы стояли, как застывшие великаны, вытянувшие руки к небу. На одной из них качался, тихо постукивая о корпус, обрывок троса.

Слева от причала виднелись силуэты старых складов: каменные, с облупившейся побелкой, заросшие мхом. Внутри одного из помещений, с провалившейся внутрь крышей, виднелись пыльные груды тросов, пустые бочки и обломки забытых ящиков.

— Сложно же будет выпросить у Империи деньги на реконструкцию этого, — покачал головой я и шагнул дальше. Под подошвами захрустели камни и строительный мусор.

Здание администрации стояло чуть поодаль. Каменное, двухэтажное с облупленной штукатуркой и выбитыми окнами, заткнутыми фанерой. У крыши цеплялся за стену ржавый водосток, который больше скрипел, чем работал.

— Вот и всё, — произнес Морозов, подойдя ближе. Он говорил негромко. — Когда-то здесь швартовались баржи. Шли с юга, поднимались вверх по течению. Рыба, древесина, даже соль. Да и местные купцы постоянно гнали отсюда многие товары. Было оживлённо. Теперь же сами видите…

Я кивнул. Сделал несколько шагов к самому краю причала. Под ногами заскрипела старая доска. Всмотрелся в гладь воды. Поверхность была серой, мутной, с ленивыми кругами от ветра. Пару старых деревянных свай торчали из неё, как чёрные пальцы утопленника. Опустился на корточки и провёл ладонью по каменному краю. Он был теплым, шероховатым

— Почему забросили? — спросил я, хотя ответ был почти очевиден.

Морозов пожал плечами:

— Старый князь пытался восстановить его. Даже смету составляли, письма в канцелярию отправляли. А потом совет начал проталкивать проект дороги в обход реки. И всё затихло.

Я кивнул и сухо произнес:

— Значит, без водяного порт не запустить.

Морозов не сразу ответил. Он тоже подошёл к краю причала, глянул вниз.

— Не запустить, — подтвердил воевода. — Уж кто-кто, а он хозяин здешней воды.

— Обиделся? — спросил я, скептически поднимая бровь.

— Возможно, — негромко отозвался Морозов. — У них это бывает. Особенно если считают, что с ними не считаются. А Совет, как водится, на людское то мнение не особо оглядывается.

Я поднялся на ноги, отошел от воды, отряхнул пальцы. Уточнил:

— Думаешь, если я поговорю с ним, он перестанет вредничать?

Морозов усмехнулся:

— Если только правильно попросите.

Я развернулся, снова осмотрел порт. Каждое здание здесь замерло в ожидании не то разрушения, не то чуда. Пристани смотрели в реку, словно вспоминали другое, более счастливое время. Под ногами ветром гнался обрывок бирки с чьей-то фамилией, по краю которой ещё можно было разобрать «Отправка — Северск».

— Что ж, — наконец произнес я. — тогда поехали.

И мы зашагал к машине.

Морозов выехал из города со стороны причала. Сперва вдоль дороги тянулись заброшенные склады, которые, очевидно, раньше принадлежали порту. Потом за окнами раскинулся поросший травой пустырь. Асфальт быстро закончился, будто его никогда и не было, оставив после себя только щебень, который тоже скоро исчез. И авто въехало в лес.

— Здесь раньше разные грузы возили, — хмуро сказал Морозов, вглядываясь в лобовое стекло, заляпанное пыльцой и влажным песком — А потом баржи ушли, вот дорогу и забросили.

Ветки скребли по бокам и крыше авто, будто лес пытался узнать, к кому именно впервые за долгие годы приехали гости. Сквозь окна видно было, как по обе стороны от дороги деревья сдвигаются ближе друг к другу, образуя почти арочный свод. И от солнца, которое пробивалось сквозь листья, свет в салоне становился зеленоватым, как под водой.

Машина въехала в низину. Я открыл окно, впуская в салон воздух с запахом озёрной жижи, водяной мяты и старого камыша. Где-то в стороне раздался тяжелый всплеск. Как если бы кто-то с разбегу прыгнул в воду в полный рост.

— Он знает, что мы едем? — спросил я.

Морозов пожал плечами:

— Скоро выясним.

Деревья расступились, и впереди, за поворотом, открылся пруд, на берегу которого стояла старая купальня.

Морозов притормозил чуть поодаль у постройки, заглушил двигатель и повернулся ко мне:

— Дальше пешком.

Я только кивнул и открыл дверь авто. Подобные прогулки по лесам уже перестали меня удивлять.

Вышел из салона, почти не глядя снял ботинки и натянул сапоги, которые мне выдал воевода. Подошвы погрузились в мох, в котором захрустели старые ветки. Взглянул в сторону купели. А затем зашагал к ней. За спиной послышался звук захлопнувшейся крышки багажника, а потом воевода молча обогнал меня и зашагал впереди, внимательно выбирая, куда ставить ногу. Я следовал за ним.

Слева потянулся свежий штакетник, на который кто-то давным-давно, словно в шутку, повесил перевернутую табличку «Купаться запрещено». К забору была прислонена часть старой деревянной лодки с облупившейся краской. Когда-то на ней было написано «Труд», но теперь буквы облезли, остались только две — «ру». Слева же от купели виднелась река, которая казалась широкой и медленной. Она извивалась зеркальной поверхностью. Только редкие круги расходились от невидимых движений под водой. Морозов жестом предложил остановиться.

— Он бывает здесь, — не оборачиваясь, тихо сказал воевода. — Иногда. Но только когда тишина.

Тишина, действительно, была абсолютной. Даже птицы не звенели. Только изредка в стороне от реки слышались такие звуки, будто кто-то невидимый шлёпал по воде руками.

Под подошвой хрустнула гниющая доска, которая когда-то была мостиком. В воздухе запахло тиной и кувшинками.

Мы подошли к приземистому деревянному зданию, на склоне, с крышей из ржавого железа и вывеской, на которой осталась только одна буква: «У». Остальные давно уплыли, видимо, вместе с прежними владельцами.

— Готовы, князь? — спросил воевода, когда я мы остановились у двери.

— Относительно, — честно ответил я, и Морозов кивнул.

— Это уже больше, чем обычно.

Владимир глубоко вздохнул, трижды постучал в дверь. Затем потянул на себя заскрипевшую створку. И мы оказались в небольшом полутемном помещении, свет в которое пробивался через единственное небольшое окошко. Половину помещения занимал большой огороженный бассейн, в который спускались ступени. Вторая же часть комнаты, была застлана толстыми досками. В углу стояло запотевшее зеркало, которое смотрелось здесь очень уж неестественно. Словно кто-то украл или выменял его и потом принес сюда. Рядом расположился грубый стол и несколько стульев. Потолок скрипел. Воздух сгустился, будто втягивал всё вокруг в себя. Тени двигались медленно, будто вода пробовала их на вкус.

Хозяин купели сидел в воде, облокотившись на край. Высокий, крепкий, голый по пояс, с каплями на плечах. Длинные, мокрые тёмно-зелёные волосы, цвета речной травы. Они плавно стекали по плечам, как водоросли по валуну. Кожа у водяного была чуть сероватой.

По левую руку от него в воде плескались две зеленоволосые девушки, лет двадцати. Они были похожи друг на друга. Разными были только глаза. У одной они были серыми, у другой изумрудными. Они что-то шептали водяному.

Но едва мы вошли, как разговоры мигом смолкли. Девицы уставились на меня с недовольством. А затем быстро скрылись в воде по самую шею. Я успел заметить, как на поверхности показались большие хвостовые плавники.

— Доброго денечка, — откашлявшись, начал я.

Водяной прищурился, неспешно осмотрел меня и усмехнулся:

— Да какой же он добрый, раз сам князь в гости пожаловал?

Голос у собеседника был глухим, обволакивающим. И в нем чувствовалась власть, которая была ему дана самой природой.

Водяной пристально смотрел на меня. Лицо у него было угловатое, выразительное. Как у тех, кто с рождения привык смотреть вдаль, поверх волн. На скулах были следы зелёного налёта, будто у камня, что долго простоял в воде. Глубоко посаженные глаза, были серыми, с отблеском зелени в них не было ни радости, ни ярости. Только глубина. Такая, что появляется с возрастом и опытом. Водяной был стар. Как река, на которой он жил. А спустя мгновение, я смог разглядеть его истинную личину. Он был плотным, с серебрянными волосами, и глазами цвета весенней тины. На нём был короткий жилет, украшенный пуговицами из ракушек, и свободные штаны, мокрые по колено. Хотя в наличии ног я засомневался, уж больно они походили на хвост, прячущийся под водой. Он держал в руке тростник, словно это была трость. А на голове красовалась небольшая шляпа-котелок, которая, впрочем, важно квакнула и спрыгнула в темный угол.