Царь девяти драконов (СИ) - Марков Павел Сергеевич

Поэтому Фу спешил, подгоняемый желанием известить вана о славной победе. Однако сдерживал себя, заставлял сохранять ровный шаг. Негоже показывать суету и торопливость перед рядовыми бойцами, марширующими позади. Военачальник должен быть примером выдержки, стойкости и силы. Не только тела, но и духа. Поэтому когда старые шрамы на щеке вновь зачесались, Фу не посмел унять зуд. Лишь пальцы, сжимавшие рукоять меча на поясе, едва заметно дрогнули. Лицо же осталось непроницаемым, как гранит. К тому же войско уже приближалось к стенам Хучена. Ждать встречи с ваном осталось недолго.

С тех самых времен укрепления сильно изменились. Теперь они достигали в высоту девяти чи[1]. Земляной вал был усилен глиняной кладкой, а с внешней стороны в почву воткнуты острые колья. Фу был уверен, что не найдется более безумца, что решит попробовать взять их штурмом. Да и не позволит никто. Последние враги вана пошли на корм червям.

Подходя к стенам столицы, воин испытывал душевный подъем и чувство гордости, хоть и не подавал вида. Он лично руководил отстройкой укреплений и по праву считал их своим детищем. Ван высоко и щедро оценил результат его труда. А для Фу не было ничего важнее, чем видеть Повелителя счастливым. Ведь тот всегда был добр и справедлив к своему старому слуге... другу. Столько лет... через многое пришлось пройти. И шрамы на щеке — лишнее тому напоминание. Фу до сих пор помнил, кто их оставил. И кто спас его от смерти...

Вот и сейчас с гордостью во взоре он окидывал взглядом знакомые стены, внутри себя радуясь, что возвращается домой... пока... не заметил человека.

Смутная и непонятная фигура виднелась над аркой ворот и наблюдала, как войско вана приближается к городу. Фу не мог разглядеть лица. Солнце светило незнакомцу в спину и слепило воину глаза. Все, что он увидел, так это слипшиеся длинные волосы и серый плащ, вяло хлопающий на ветру.

Фу нахмурился.

— Кто посмел пустить на стены оборванца? — пробормотал он.

— Да восславят в веках воинство бо гуна[2] Фу и нашего светлейшего вана Лаоху! — раздался позади торжественный крик одного из новобранцев.

Воин резко обернулся через плечо и, не сбавляя шага, испепелил зеленого юнца взглядом. Слова застряли у бедняги в горле, когда тот увидел выражение глаз своего военачальника.

— Тишина в строю! — отчеканил Фу. — Никто не смеет портить сей великий миг, когда нас встречают духи!

Боец позеленел, как чайный лист и едва не рухнул на дорогу. У него от страха подкосились ноги. И только товарищи по бокам помогли удержаться.

— Двадцать ударов ему. Чтоб впредь знал — нельзя распускать язык!

Новобранец почувствовал, как отлегло от сердца. Он еще легко отделался. Могли бы клеймо несмываемой краской по всей роже нарисовать или вовсе язык отрезать. И чего его дернуло?

«Как там моя матушка говорила... несдержанность и горячность по молодости пройдут».

Фу же вновь обернулся к крепостной стене и приложил руку ко лбу, дабы рассмотреть нарушителя.

Там никого не было.

Воин нахмурился сильнее и пробормотал:

— Куда он делся? Наглый оборванец.

Остаток пути до ворот войско прошло в тишине. Топот тысячи ног гулко отдавался в окружающем безмолвии. Наконечники длинных копий грозно сверкали в ярких лучах солнца. Лица бойцов застыли, будто камни, нацепив поверх маску торжества. Зеленая роща справа от дороги встречала их в молчаливом приветствии. Словно сама природа разделяла сей торжественный момент. Слева вяло покачивалось пшеничное поле.

Деревянные ворота медленно, словно с неохотой, стали отворятся. За ними уже можно было разглядеть Восточную площадь. Войско вышел встречать командир гарнизона со своими подчиненными. Те уже выстроились в почетном карауле.

Взгляд Фу мимолетно скользнул по острым кольям, воткнутым в землю перед стенами. На секунду ему почудилось, что он вновь видит головы, насаженные на них. Искаженные в предсмертной агонии лица с остекленевшими глазами покрыты кровавыми разводами, а рты перекошены гримасой ужаса и отчаяния... по округе проносится крик...

Воин вздрогнул и мотнул головой. Наваждение исчезло. Нахмурившись еще сильнее, Фу продолжил путь, проходя сквозь арку ворот. Он дал себе зарок отдохнуть с дороги сразу, как доложит вану о победе. Доложит лично.

«А потом в постель. Слишком много чудится в последние дни».

Завидев достопочтимого гуна, Танцзин, худощавый, с зашуганным видом, глава стражи ворот низко поклонился. Военачальник вскинул руку, приказывая бойцам остановиться. Те незамедлительно повиновались. Шум шагов резко стих, погружая округу в тишину. Проход между стен был достаточно узок, поэтому многие воины остались стоять с внешней стороны, безропотно ожидая, когда им позволят зайти.

— П-покорнейше п-приветствую тебя, гун Фу, — промямлил Танцзин, не поднимая глаз.

Воротник сильно нервничал в присутствии знатных господ. Вот и сейчас его лоб, помимо воли, покрылся испариной, а пальцы за спиной сплелись в причудливый узел. Ладони вспотели и дрожали.

— Духи и Шанди благоволили нам, — сурово бросил Фу, окидывая того холодным взглядом, — у великого вана теперь не осталось врагов. Хучен будет дальше процветать.

— Р-радостная в-весть для в-всех н-нас, — заискивающе улыбнулся Танцзин, не смея поднять взор выше подбородка гуна.

— У великого вана Лаоху достойные предки. Надо возложить дары им в Храм в честь победы.

— Уверен, ч-что без т-тебя н-не п-получилось бы о-одержать п-победу, гун Фу, — польстил воротник.

Военачальник сдвинул брови. Лесть он не любил и с Танцзином старался не пересекаться. Какая досада, что именно его караул заступил на пост в день их возвращения.

— Кто пустил оборванца на стены? — резко осадил он.

Танцзин вздрогнул и невольно вскинул взор, встретившись глазами с суровым ликом Фу.

— К-какого о-оборванца? — промямлил он.

— Это я хотел спросить, — слова гуна окатывали, подобно ледяной воде.

Танцзин съежился:

— Я н-никого н-не п-пускаю н-на стены, бо Фу. Это ж-же запрещено. Я п-помню т-твой у-каз.

Военачальник вплотную подошел к воротнику, заставив того мигом потупить взор. Танцзин ощущал, как бешено заходится сердце в груди.

— По-твоему я слепец или безумен?

— Н-нет, ч-что ты, гун Фу? К-ак могу я...

— Тогда два дня тебе на то, чтобы найти нарушителя и наказать его. А если не справишься или опять пустишь постороннего на стены... — воин сощурился, — клеймо несмываемое получишь.

Воротник посерел, словно известь и тут же склонился:

— К-клянусь з-земными д-духами! И м-мышь не проскочит! Найду оборванца!

Фу окинул Танцзина напоследок холодным взглядом. В нем не чувствовалось ни злобы, ни презрения. Лишь осознание, как должно поступить.

— Проследите, чтобы воинов разместили по казармам. Они заслужили отдых после доблестной битвы. Скоро они смогут вернуться домой.

— Б-будет и-исполнено, бо, — Танцзин так больше и не рискнул поднять взор.

— Я тотчас отправляюсь во дворец вана.

— Т-ебе в-выделить о-охрану, гун Фу?

— Нет, — резко ответил тот, — я не боюсь ходить по родному городу. Или ты думаешь, меня есть за что ненавидеть?

Танцзина прошиб пот. Его серое одеяние намокло, будто попало под ливень.

— Н-нет... бо Фу... и-и не смел д-даже...

Воин почувствовал усталость и нежелание продолжать разговор. Воротник откровенно раздражал. И только принципиальная сдержанность и умение контролировать свои чувства позволяли Фу не сорваться.

Обернувшись к бойцам, он громко и коротко бросил:

— Славьте Шанди и духов, даровавших победу! Да будет их сила всегда вместе с нами!

Бойцы покорно склонили головы. Никто не посмел произнести и звука, дабы не нарушить торжественный момент. Фу оценил выдержку подчиненных по достоинству, хоть и не подал вида. Сдержанно кивнув, он зашагал по широкой улице на запад в сторону дворца вана. На воротника он больше не смотрел.

Только когда шаги гуна начали стихать вдали, Танцзин распрямился и вытер ладонью лицо. Пальцы залоснились от пота.