Джо Аберкромби - Герои
С виду дом показался меньше, чем он его помнил. На вид небольшой — но такой красивый. Такой красивый, что ему захотелось плакать. Дверь скрипнула, когда он надавил на неё, по непонятной причине испуганный почти так же как в Осрунге. Внутри никого не было. Лишь тот же пропахший дымом полумрак. Его койку убрали, освобождая место, там, где стояла она, блеклый свет падал на пол косыми чертами.
Ни души, и во рту появился неприятный привкус. Что если они собрались и уехали? Или вдруг пока его не было пришли чужие, дезертиры, ставшие разбойниками…
Он услышал мягкий чпок топора, раскалывающего полено. Спиной вперёд он вынырнул в вечерние сумерки, поспешил мимо хлева и глазеющих коз, мимо пятерых больших пней, иссечённых и выщербленных годами его ежеутренних упражнений с клинком. Упражнений, от которых, как оказалось, вышло мало толка. Теперь он знал, что колоть пенёк — плохая подготовка к тому, чтобы заколоть человека.
Его мать была сразу за пригорком. Она опиралась, согнув спину, на топор у старой колоды для колки, а Фестен собирал половинки дров и закидывал их на поленницу. Ручей немножко постоял, глядя на них. Глядя, как волосы матери колыхаются на ветру. Глядя, с каким трудом мальчик таскает чурбаки.
— Ма, — хрипло позвал он.
Она обернулась, на мгновение недоумённо заморгав на него.
— Ты вернулся.
— Я вернулся.
Он двинулся к ней, а она для верности воткнула топор уголком лезвия в колоду и поравнялась с ним на полпути. Пускай будучи намного меньше него, она по-прежнему удерживала его голову на своём плече. Удерживала одной рукой и прижимала к себе, обхватив другой достаточно крепко, чтобы стало трудно дышать.
— Сынок, — прошептала она.
Он оторвался от неё, шмыгнул носом, втягивая слёзы, потупил взгляд. Осмотрел свой плащ, вернее её плащ — и каким же грязным, окровавленным и порванным он был теперь.
— Прости меня. Похоже, я испортил твой плащ.
Она дотронулась до его лица.
— Это же просто кусок ткани.
— Наверно, да. — Он присел на корточки и взъерошил волосы Фестена. — Ты-то как? — Его голос едва-едва не сломался.
— Я замечательно! — Отшвыривая ладонь Ручья от своей головы. — Ты заслужил себе имя?
Ручей примолк.
— Да.
— Какое?
Ручей покачал головой.
— Не важно. Как Венден?
— Так же, — ответила мать Ручья. — Тебя не было всего несколько дней.
Про это он и не подумал. По его ощущениям, с тех пор, как он стоял здесь в последний раз, прошли годы.
— Всё-таки меня не было слишком долго.
— Что случилось?
— Можно мы… не будем об этом говорить?
— Твой отец ни о чём другом не говорил.
Он поднял на неё глаза.
— Если я чему-то и научился, так это тому, что я — не мой отец.
— Хорошо. Я рада. — Она ласково потрепала его по скуле, в её глазах блеснула влага. — Я рада, что ты здесь. Нет слов передать, как я рада. Есть хочешь?
Он встал, выпрямить ноги оказалось не так-то просто, и утёр слёзы тыльной стороной запястья. Вспомнил, что не ел с тех пор, как вчерашним утром покинул Героев.
— Можно бы поесть.
— Я разожгу очаг! — И Фестен припустил к дому.
— Пойдёшь в дом? — спросила мать.
Ручей уставился на долину.
— Я, наверно, немножко побуду тут. Расколю полено-другое.
— Давай.
— О. — И он снял с пояса отцовский меч, подержал в руке и протянул ей. — Можешь убрать подальше?
— Куда?
— Куда-нибудь, лишь бы я его не видел.
Она приняла меч, и ему показалось, будто с него свалилась тяжёлая ноша.
— Похоже, с войны может вернуться кое-что хорошее, — произнесла она.
— Лишь одно — вернуться с войны. — Он наклонился и поставил чурбан на колоду, плюнул на ладонь и взялся за дровяной топор. Топорище сидело в руках впору. Знакомо. С ним ему было куда удобнее, чем с мечом, это уж точно. Он сделал взмах и две ровные половинки кувырнулись в стороны. Он не был героем, и никогда им не станет.
Он создан рубить дрова, а не сражаться.
И в том — причина его удачи. Удачи большей чем у Терпилы, Стоддера или Брейта. Большей, чем у Дрофда или Виррана из Блая. Даже большей чем выпала Чёрному Доу. Он выдернул топор из колоды и отступил. Про тех, кто колет дрова, быть может, не слагают песен, но где-то вдали на всхолмье паслись ягнята, и блеяние их прозвучало музыкой. Прозвучало песней, слаще всех известных ему баллад о героях. Он прикрыл глаза и вдохнул запах травы и дыма. Потом открыл их и окинул взглядом долину. От умиротворения этого мига по всему телу пошли мурашки. Ни за что не верится, что он мог возненавидеть эти места.
Не так-то уж тут и плохо. Вовсе не так уж плохо.
Служит каждый
— Итак, ты стоишь за меня? — поинтересовался Кальдер, беззаботно, как весеннее утро.
— Если для меня осталось место.
— Верно, как Рудда Тридуба, а?
Железноглав пожал плечами.
— Я не стану держать тебя за дурака и отвечать «да». Но я знаю, где лежат мои насущные интересы — у твоих каблуков. Хотелось бы заодно отметить, что верность — основание шаткое. Сильной бурей его может и смыть. Стремление к выгоде выдержит любую погоду.
Кальдеру пришлось кивнуть.
— Звучит принципиально. — Он зыркнул на Дно Канавы — вернувшийся на его службу после окончания битвы удачный пример стремления к выгоде. Вопреки заявленному неприятию боевых действий, он как-то раздобыл превосходную союзную кирасу с высеченным золотым солнцем, блиставшим под затёртым плащом. — Долг мужчины — заиметь хотя бы чуточку, а, Дно?
— Какую чуточку?
— Принципов.
— Охм, я их очень, очень, очень обожаю. И брат мой тоже.
Отмель наскоро оторвался от неистового ковыряния ножом своих ногтей.
— Я их с молоком люблю.
Слегка неуютная тишина. Потом Кальдер снова повернулся к Железноглаву.
— В последний наш разговор ты сказал, что останешься с Доу. А потом обоссал мне сапоги. — Он поднял повыше один из них, ещё более измочаленный, раздолбанный и изгвождённый злоключениями последних дней, чем сам Кальдер. — Неделю назад лучшие, будь они прокляты, сапоги на всём Севере. Стирийская кожа. А теперь вот.
— С превеликим удовольствием куплю тебе новую пару.
Вставая, Кальдер сморщился от ломоты в рёбрах.
— Давай две.
— Как скажешь. Вообще-то, может, приобрету и себе.
— А тебе не более к лицу что-нибудь этакое, со сталью?
Железноглав пожал плечами.
— В мирное время стальные башмаки без надобности. Ещё что-нибудь?
— Держи пока своих людей под рукой. Нам надо продолжать показуху, пока Союз не устанет ждать и не вытечет вон. По идее не долго.
