Джон Гримвуд - Падший клинок
Статуи, фрески и мозаики.
Вдоль Каналассо выстроились величайшие дворцы города. Богатые здания, отделанные резьбой и маленькими квадратиками цветного стекла. Многие дворцы раскрашены. Резьба, статуи и картины не походили ни на что виденное им раньше. В обрывках его памяти дома всегда деревянные или земляные.
Стены большого зала сложены из двух слоев бревен, между которыми забита земля. На грубых балках — торфяная крыша. Зимой толстый слой снега помогал хранить тепло. А в Венеции снег совсем неубедительный, Тико едва узнал его.
Как его дом мог сгореть сотни лет назад? Он помнил Бьорнвин. Не идеально, конечно, нет, но в его памяти город был реальным и вовсе не древним.
А затем?..
Он помнил топор, врезающийся в доски судна. Мгновение слепоты, когда в его тюрьме вспыхнул свет. Тико даже не подозревал, как изменились его глаза. А пока он не бросился в воду из лодки, не осознавал, насколько быстро он теперь двигается. Ему казалось, все люди еле ковыляют по переулкам, не в силах разглядеть свой путь во тьме.
Наверное, с этими неуклюжими людьми что-то не так, думал он поначалу. Но сейчас, складывая воедино фрагменты своей памяти и воспоминания мэтра Томаса, Тико задумался, а человек ли он сам.
— Кто идет?
Тико скрылся в глубине теней. Вокруг сомкнулась темнота, но он видел мерцающий свет, отраженный колоннами. Конические стальные шлемы, подбитые куртки с железной чешуей. Пятеро стражников — двое с кинжалами, еще у двоих пики. У сержанта на поясе молот. На ногах сапоги с шипованными подошвами, чтобы не скользить по льду.
— Я кого-то видел.
— Где? — небрежно спросил сержант.
— Там, — настойчиво сказал молодой парень, указывая в сторону Тико.
Сержант вгляделся в темноту.
— Командир? — произнес другой.
— Ничего там нет, — сержант отвесил парню легкий подзатыльник. — Собственной тени боится.
Тико последовал за ними через засыпанную снегом площадь, бесшумно и незаметно. Сапоги стражников скрипели на нетронутом снегу, заглушая его шаги. Он, следуя за ними, мог бы обойти всю площадь, если бы не заметил коней.
Четырех коней.
Они били копытами воздух, готовясь прыгнуть с балкона базилики Сан-Марко. Тико сразу узнал коней, поскольку их прекрасно знал мэтр Томас. А разве могло быть иначе? Они, некогда украшавшие афинский ипподром, были увезены в Византию, а потом доставлены сюда в качестве трофея. Тико никогда еще не видел лошадей вблизи.
Спасибо каменщикам, которые разукрасили резьбой фасад базилики. Тико, переставляя ноги с одной опоры на другую, легко поднялся на балюстраду балкона. Позади него остались каменные ангелы с отпечатками грязных ног на головах. Перед ним, как и ожидалось, высилась четверка бронзовых коней. А вот рыжеволосую девочку, сидящую у подножия скульптуры, он увидеть не ожидал.
Она подняла глаза и усмехнулась:
— Вот это да. Какой сюрприз.
Девочка съежилась у огня, дрожащего на ночном ветерке. Пламя горело в ее сложенных ладонях, но между ними виднелась только пустота.
У девочки были грязные волосы и непроницаемые зеленые глаза. Тико замер — одна нога на балюстраде, вторая все еще на голове каменного ангела.
— Впечатляют, верно? — она погладила копыто жеребца. — Римляне украли их у греков, потом романизированные греки украли их у римлян, а потом мы украли у них…
— Мы? — переспросил Тико.
— Ну, по правде говоря, они, — девочка посмотрела на Тико, зависшего на балюстраде. — Боишься ведьм?
Когда Тико нахмурился, ее улыбка стала шире. Он перелез через балюстраду, сожалея об утерянном ноже книгодела.
— Странный город, — произнесла она. — Странная жажда, которую ты не осознаешь… Ты не зря боишься. Я не виню тебя.
— Я не боюсь.
— Ну конечно.
Она сомкнула ладони, погасив пламя, и достала из-под халата кусок хлеба. Халат распахнулся, открыв тощие ребра. «Одиннадцать, — подумал он, — может, двенадцать, если она голодала».
— Приимите, ядите,[12] — насмешливо сказала она. — Или ты следуешь иному пути к спасению?
Он схватил хлеб и запихал его в рот. Корка — как старая кожа, мякоть — как опилки. На вкус — пепел с углем.
— Похоже на то, — рассмеялась она.
Девочка встала на ноги и, зачерпнув снежной слякоти с балконного пола, предложила Тико. Он выпил из ее рук, сам не понимая почему. Снег был свежим, хотя и с песком, но вкус во рту не изменился.
— Тебе не следует здесь быть, — сказала девочка.
— Тебе тоже.
— Ты должен идти домой, — она снова рассмеялась.
Глаза Тико заполнил снег. Снег, огонь и пепел.
— Ага, ты многое помнишь. — Девочка помолчала. Сейчас она впервые казалась неуверенной. — Алекса считает, ты утонул. Должна ли я сказать ей, что ты жив?
Он не знал ответа. И не понял вопроса. Вот она предлагает ему воду, а вот уже стоит поодаль. Этого он тоже не понял. Видимо, она двигается так же быстро, как и он сам. Может, ее тоже ранит солнечный свет.
— Я связывала ходячих мертвецов, — горько произнесла она, — магов-сельджуков, даже кригсхундов. Думаю, прошлой осенью это умение пригодилось больше прочих. Но ты…
Девочка, не раздумывая, глубоко, до крови прокусила себе запястье. Потом глубоко вздохнула и протянула окровавленную руку ему.
— Свяжи себя.
Мир стал красным.
Бронзовые кони скакали сквозь алый туман. Голод скрутил внутренности Тико. Выросшие клыки разрывали десны, и горло сжалось от вкуса крови. Все чувства внезапно обострились. Ошеломленный Тико покачнулся.
— Ты остановишься, когда я скажу. А не то — пеняй на себя.
Интуиция подсказывала Тико: девочка сомневается, что сможет выполнить свою угрозу. Под ее грязной кожей струились сотни тысяч рек крови, и он чувствовал каждую. Какие-то секунды он не видел ничего, кроме них.
Он схватил ее руку и присосался к запястью. Через секунду он сплюнул на пол и отер рукой рот. На вкус ее кровь оказалась противнее скисшего молока. Он никогда еще не пробовал такой гадости. От неожиданности кровавый туман исчез, Тико вновь окружала темная ночь. Он едва не заплакал.
Девочка вздохнула.
Она лизнула запястье, и кровотечение прекратилось. На месте ранки остался струп. Она обмакнула свой кусок черствого хлеба в лужицу и, оторвав половину, протянула ему.
— Иногда одна магия не нравится другой.
Тико, не рискуя говорить, кивнул.
Он все еще жевал хлеб, когда девочка подошла к краю балкона и уставилась на темное пространство площади Сан-Марко.
— Скоро рассвет, — заметила она. — Нам обоим пора идти.
