Джон Гримвуд - Падший клинок
На подставке рядом с прессом лежал титульный лист с ярким рисунком. Больше всего он походил на рыбу. Северный вход в канал был ее ртом, южный выход — жабрами.
— Сан-Поло, — произнес мужчина, указав на ее голову.
Каннареджио стало ее хребтом. Дорсодуро, Сан-Марко и Арзанале — животом. Остров Сан-Пьетро превратился в хвост.
Тико не сразу осознал, что смотрит на тот новый мир, в котором очутился. Сердце затопила надежда, и его лицо смягчилось.
— Бьорнвин?..
Водянистые глаза изучали Тико. Книгодел заставил его повторить название. Потом открыл последние страницы атласа. Их пересекало множество отпечатанных списков, походивших на тюремные решетки. Старик, держа палец на маленьких буковках, повел его вниз…
Тико помотал головой.
— Бьорнвин.
— Хорошо, хорошо… — старик вытащил еще одну книгу, совсем старую, обложка едва не расползлась под его пальцами. Просмотрел другой список, теперь рукописный. И третья книга ничем не смогла помочь. Ответ нашелся только в четвертой.
— Город в Винланде. Его сожгли сотни лет назад.
Старик прочитал запись, перечитал ее вновь и покачал головой.
— Здесь есть записи о найденных руинах, — он переложил несколько свитков и развернул один. — Сэр Джон Мандевиль пишет о встрече с купцом, который их видел. Это было пятьдесят лет назад. Город сожгли дотла.
Его слова ничего не значили для Тико.
— Бьорнвин.
Старик цыкнул зубом.
— С чего бы тебе так интересоваться… — Он остановился, разглядывая Тико, будто лишь сейчас заметил, как странно и чуждо тот выглядит. — Невозможно. Тебе должно быть… Сколько, восемнадцать? И плюс еще сотня.
В голосе старика впервые проявилось беспокойство.
— Купи себе еды, — настойчиво сказал он. — Найди какое-нибудь место, где можно укрыться от холода и выспаться.
Мастер порылся в кармане, нашел несколько мелких монет и вложил их в руку Тико. Старик отскочил, когда Тико швырнул его подарок на пол.
Одна из монет была серебряной.
Когда Тико сломал мэтру Томасу шею, воспоминания старика потоком хлынули в сознание юноши. Вместе с ними в его разум вошли язык и суть Венеции. Ее место на карте. И понимание.
Он увидел то, что сейчас произошло, с другой стороны. Глазами старика.
11
Снег, лежащий у фондаменто, напоминал мрамор, отполированный десятками ног, и обжигал босые ступни Тико.
Но юноша едва ли замечал холод.
Его разум заполняли воспоминания мэтра Томаса. Рука бессознательно сжимала нож, прихваченный во время бегства из печатной мастерской. И только случай привел юношу к месту уличной драки.
В ту январскую ночь Тико встретил трех женщин, навсегда изменивших его жизнь. Если, конечно, можно считать женщиной рыжую девчонку-стрегу…[11] А вот рабыню-нубийку — определенно. Как и пятнадцатилетнюю Джульетту ди Миллиони. Но эта, последняя, встреча была совсем короткой.
— Без клинков, — возмутился чей-то голос.
На Тико смотрела девушка. Черная, как безлунная ночь, заплетенные в косички волосы увешаны серебряными украшениями. Взгляд хищника. Одна рука на бедре, другая обхватила замерзшее дерево на краю канала. Из ссадины над глазом сочится кровь. Кивок в сторону ножа, который держит Тико, и серебро в волосах танцует с новыми силами.
— Чего уставился? — спросила она. — Никогда не видел нубийцев?
— Никогда.
Хотя даже малейшее касание серебра обжигало кожу Тико, он поднял руку и коснулся пальцем кровавой полоски у нее на лбу. Но когда он потянул палец ко рту, запястье сжала стальная хватка.
— Нет, — произнесла девушка.
Ее косички колыхались, как водоросли в канале, удерживая внимание Тико. В ноздри проник ее запах — смесь вина, чеснока и зловония. Несмотря на грязные ноги и оборванное по колено платье, она выглядела опасной и изысканной. Но в основном — опасной.
Сколько ей лет?
Видимо, достаточно, чтобы участвовать в уличной драке. Она забрала у него нож и швырнула в канал.
— Ты знаешь закон.
Да. Мэтр Томас хорошо знал законы, а сейчас воспоминания книгодела, переданные в миг смерти старика, принадлежали юноше. Хотя многие уже угасали. Когда Тико поднял взгляд, нубийка изучала его, ее глаза сверкали в свете звезд. Она приняла его за Кастеллани из-за украденной туники.
— Который из приходов твой?
Все и ни один. Он живет везде и нигде. Подальше от троп чужаков, Стражи или тех, кто охотится на него. Кажется, ей нужен другой ответ.
— Как тебя зовут? — спросил Тико.
— Амелия, — она ухмыльнулась, когда он сменил тему.
— А где ты живешь?
— Поблизости. Я камеристка. Ну, с тех пор, как госпожа Десдайо переехала.
Девушка не походила на камеристку. Хотя Тико знал о камеристках лишь благодаря осколкам чужой памяти.
— Госпожа?..
— Десдайо, моя хозяйка.
— Какая она?
Амелия глубоко вздохнула:
— Сладкая, чистый мед, да еще добавь ложку сахара. Я бы ее ненавидела, но это просто невозможно.
— Звучит ужасно.
— Должно бы, — ответила Амелия. — Но она вовсе не ужасна. Огромные глаза и большие сиськи. За нее я дам разрезать себя на куски. Вдобавок она ходячий кошелек. Хотя мужчин в ней привлекают не только деньги и тело…
— Она богата? — внезапно спросил Тико.
Амелия закатила глаза.
— А то. Она наследница старика Брибанцо. Шкатулки с драгоценностями, сундуки с монетами, бесконечные бархатные платья, рулоны шелка, картины… Мужчинам больше ничего и не нужно. Знаешь, что случается с девственностью? — вдруг спросила девушка.
— Она исчезает?
— Кто-нибудь крадет ее.
— Так было и с тобой?
— Дерьмо, — ответила она. — Дурацкий вопрос.
Амелия подняла глаза и улыбнулась. Позади Тико в арке пылал факел, и глаза девушки сияли в его свете. На шее пульсировала жилка.
— Ну, поцелуй меня.
Он сбежал. Ее оскорбительные выкрики преследовали Тико, пока он путался в лабиринте улочек, нырял в узкие проходы и выскакивал на широкие аллеи. За это время ночное небо сменило цвет с красного на привычный темно-синий, зарево вокруг домов исчезло, и тяжесть в желудке пошла на убыль.
У него хватило ума, чтобы понять: его гнев и его голод — суть одно и то же, разные способы описать тот кисловатый вкус во рту, когда нубийка запрокинула голову и подставила шею для поцелуя.
Статуи, фрески и мозаики.
Вдоль Каналассо выстроились величайшие дворцы города. Богатые здания, отделанные резьбой и маленькими квадратиками цветного стекла. Многие дворцы раскрашены. Резьба, статуи и картины не походили ни на что виденное им раньше. В обрывках его памяти дома всегда деревянные или земляные.
