Медведев. Книга 2. Перемены (СИ) - "Гоблин (MeXXanik)"

Иволгин не дал мне закончить. Слова мои он прервал быстро, как топором по сухой ветке:

— Я с людьми с этой лесопилки не ссорился, — отрезал он. — Они неплохие. Забирают деревьев в меру, не жадничают. Их природники сажают лес обратно, где вырубают. В общем, почти не вредят.

Он чуть приподнял подбородок и продолжил.

— Так что мы тут ни при чём.

Молчание повисло над тропой. Лес вокруг будто тоже замер — даже птицы не отзывались.

Я сделал вдох, сдержанный, чтобы голос не дрогнул:

— Мы пришли просить вашей помощи в поисках пропавшего, — произнёс я.

Леший пристально, не мигая, посмотрел на меня. Глаза у него были темные, глубокие, смотрящие не на тебя, а сквозь.

Я вспомнил, что говорила Лада: не смотреть в глаза лесному духу, чтобы не злить и не провоцировать хозяина леса. Но с этим лешим у нас были свои порядки. После прошлой встречи я что-то понял. Или решил. Не знаю, правильно ли. Но отводить глаза не стал.

Мы смотрели друг на друга. Лес шумел где-то за спиной, но всё звучало будто вдалеке. А я стоял на влажной тропе, в кепке с козырьком, обутый в сапоги с потертыми носами, и ощущал, как тревога медленно, но уверенно поднимается из груди в горло, застревает под ключицами.

— Лес большой, мастер-князь, — с кривой, почти лукавой усмешкой ответил Иволгин. — За всем уследить сложно.

Голос его прозвучал спокойно, но от этого становилось не легче. Он не оправдывался, не объяснялся — просто утверждал. И под этим невесомым тоном чувствовалась небрежность того, кто не считает нужным доказывать свою невиновность. Да и власть свою доказывать ему не надо. Она и так у него здесь была.

— Мы принесли вам кое-что, — вмешался Морозов, шагнув вперёд. Воевода вытянул руку, протягивая лешему свёрток, обёрнутый в серую крафтовую бумагу, перевязанный зелёной лентой. Её концы развевались на ветру.

Глаза Иволгина на миг блеснули тем особым интересом, каким ребёнок смотрит на пряник, которого вроде бы не ждал. Он чуть подался вперёд, будто в первый раз за всю встречу действительно заинтересовался происходящим. Легкий наклон головы, напряжение в плечах — и даже лесовики, стоявшие за его спиной, как по команде вытянули шеи, стараясь разглядеть, что именно передаёт их старшему человек в форме.

Иволгин закусил губу — быстро, мимолётно, будто сам себя одёрнул. Потом сунул пальцы под петли ремня, крепко, до белых костяшек, сжал кулаки. Будто связал себя этим жестом, чтобы не сорваться, не сделать чего-то опрометчивого. Перевёл вес с пятки на носки, как человек, которому неуютно на месте. Дернул головой, словно пытался стряхнуть соблазн, что уже потянулся к подарку.

Напряжение в воздухе стало почти осязаемым. Казалось, что даже лес замер, затаил дыхание, следя за тем, что решит его хозяин. Что бы там ни было в бумаге — оно цепляло. Оно было выбрано верно. Даже слишком.

Но Иволгин не притронулся к свёртку.

— Эти лесорубы… неплохие люди, — протянул он наконец. Голос его стал чуть тише, мягче. — Даже в какой-то мере… забавные.

Леший чуть откинулся назад, будто дистанцируясь от подношения, и быстро добавил:

— Мы подумаем, как поступить. И, может быть… поможем.

Резко, почти отрывисто он развернулся, не дожидаясь ни ответа, ни реакции. Его шаги были широкими, решительными. И в следующую секунду лесовики, словно по команде, двинулись за ним. Не шумно, не торопясь, но исчезая из поля зрения с такой скоростью, будто их втянула сама чаща.

Всё стихло. Только ветка над тропой чуть покачивалась, словно маятник.

Глава 7

Дела насущные

— Вот и поговорили, — пробормотал я, глядя туда, где всего несколько секунд назад стояли лесовики. Сейчас там не было даже легкой вмятины в мху. Будто вся сцена мне привиделась.

Морозов натянуто улыбнулся, краешками губ, словно думал, что встреча должна была закончиться иначе. Комментировать он ничего не стал. И, если честно, я был этому благодарен. Какие еще нужны слова? Все и без них было ясно.

— Идёмте, князь. Пора восвояси, — сказал он и первым шагнул на дорожку, туда, откуда мы пришли.

Я двинулся следом по извилистой тропинке. Только теперь все ощущалось иначе. Словно лес стал гораздо тише.

Под ногами мягко хрустели утонувшие в мху сухие сучья. Иногда этот звук в тишине был громким. Так, что сердце на миг сбивалось с ритма. Я старался не думать об этом, но каждый шаг отзывался в ушах, как удар по струне.

Дважды или трижды я замечал движение между деревьями. Что-то тёмное, почти бесшумное скользило меж стволов, параллельно нашему курсу. Как будто лес не хотел нас отпускать.

Но стоило повернуть голову в поисках этого провожатого, как всё замирало. Лишь листья колыхались от ветра, которого вроде бы и не было. И я ускорил шаг, стараясь не думать и не озираться.

Лада по-прежнему была на пассажирском сиденье, будто и не двигалась с тех пор, как мы ушли в лес. Руки лежали на коленях, глаза были закрыты, лицо девушки было почти спокойным, если не считать лёгкой напряжённости в уголках губ. Казалось, она просто дремала… или делала вид, что лес ей неинтересен, ну а мы — тем более.

Едва мы с Морозовым уселись в салон, хлопнув дверцами, Лада открыла глаза. Буднично, как человек, который прекрасно знал, когда мы вернёмся.

— Принял? — спросила она спокойно.

— Нет, — отозвался Морозов, хмуро, не глядя ни на неё, ни на меня. Он провернул ключ, и двигатель заурчал. — Но сказал, что поищут.

Поищут. Хорошее слово. Лес большой, возможностей — масса. Вот только будут ли они искать? Или просто постоят, послушают, а потом скажут, что «не нашёлся»?

— А если не найдут? — спросил я, стараясь держать голос ровным.

Морозов пожал плечами. Без драматизма, почти философски. Словно отвечал не мне, а самому себе.

— Тогда будем искать похитителя при помощи дружины и синодников. Других вариантов у нас нет.

На душе стало не то чтобы легче… но хотя бы понятнее. У Морозова всё-таки существовал план «Б». И, как обычно, заключался в том, чтобы делать всё самим.

Я хотел было уточнить, как насчёт жандармов, но передумал. В машине было тихо, мотор гудел ритмично, и этот шум был даже приятен.

Но мысленно я всё же отметил: стоит обязательно наведаться в гости к начальнику жандармерии.

Машина прибыла к особняку, когда уже перевалило за полдень и солнце повисло где-то в ленивом зените, отбрасывая длинные, чуть размытые тени от крыльца на гравийную дорожку. Воздух был тёплый, насыщенный запахами выгоревшей травы, пыли и тихого, неспешащего лета.

Автомобиль мягко замер у крыльца. Мотор затих. На секунду повисла приятная тишина, нарушаемая только щёлканьем кузова, остывающего после дороги.

Лада первой выбралась из салона. Она обошла машину и без слов приоткрыла заднюю дверь.

— Спасибо, — сказал я тихо, выходя.

Мы обменялись коротким взглядом. Молча, но с пониманием. Устали все, хоть никто и не жаловался.

Я неспешно направился к крыльцу. Под ногами тихо похрустывал гравий. Поднялся по ступеням, открыл дверь и вошел в поместье.

В гостиную я вошёл привычным шагом, но сразу почувствовал, неладное. И оказался прав. У окна, заложив руки за спину, стоял Никифор. Его усы нервно подрагивали, а взгляд был такой, будто домовой вот-вот устроит допрос с пристрастием первому, кто осмелится пересечь порог с не той ноги.

— Пока вы сюда не приехали, всё было хорошо, — начал он без всяких предисловий, без приветствия, даже без характерного покашливания. Просто выдал как есть, с обидой и укором.

— Что случилось? — осторожно уточнил я, уже внутренне приготовившись к любой версии — от испорченного соленья до вторжения нежити.

— Случилось! — воскликнул он, всплеснув руками так, что у штор слегка дрогнули кисточки. — Вчерася приперлись эти ваши кандидаты проклятые. Напугали Мурзика! А сегодня он вообще на глаза не показывается!