Медведев. Книга 2. Перемены (СИ) - "Гоблин (MeXXanik)"

Затем — пояснительная записка. Желательно на хорошей бумаге, с оборотами вроде «в целях социально-экономической стабилизации в приграничных территориях» и «для поддержания историко-культурного баланса региона». Ну и смета, конечно, с огромной итоговой суммой.

В идеальном мире этот аккуратный пакет документов отправился бы в столицу. Там, в Императорской канцелярии, его бы внимательно прочитали, кивнули с пониманием, и почти сразу переслали бы в коллегию градостроения, ведомство, известное своей скоростью реакции и склонностью к бюрократической неторопливости.

И вот там-то, в священных залах с потрёпанными папками и вечной нехваткой чернил, документы пройдут все круги Преисподней. Их будут читать, перекладывать, одобрять, отклонять, терять, снова находить, и, в конце концов, быть может, на них поставят подпись.

Если, конечно, проект окажется жизненно важным.

Ну или, что вероятнее, мне напишут: все это, разумеется, необходимо для княжества, но в казне сейчас денег нет, зато есть уверенность, что в будущем кто-нибудь вспомнит про наш скромный уголок. И, конечно, обязательно направит финансирование, как только звёзды сложатся в нужный узор.

Или добавят приписку: поищите, князь, мецената, который сможет помочь вам материально. Может, среди лесов кто и разбогател — вот и привлечёте частный капитал в дело восстановления края.

Я вздохнул и отложил ручку. Затем выдернул из стопки документ с информации про порт.

— В работе, князь? — послышался голос от двери.

Я поднял голову. В дверном проёме стоял ухмыляющийся Морозов.

— Да, — кивнул я. — Хочу попросить у Империи денег для восстановления некоторых объектов.

Сказал я это уверенным тоном, надеясь, что воевода поверит в благоприятный исход задуманного.

— И мне нужен совет, — добавил я, откровенно.

Владимир кивнул, будто ждал именно этих слов, прошёл в кабинет и сел в кресло.

— Я хочу попробовать восстановить порт, — произнёс я, глядя на бумагу перед собой, как на карту минного поля.

Владимир усмехнулся.

— Не так это просто, мастер, — сказал он, откинувшись в кресле. — Там водяной хозяйничает. А старый князь с ним поссорился. И с тех пор — ни тебе разговоров, ни соглашений.

Он слегка пожал плечами.

— И власть не признаёт. Сидит в своих заводях, как жаба на сундуке, — и разговаривает только с теми, кого сочтёт достойными.

— То есть, ни с кем, — протянул я, устало.

— Так и есть, — подтвердил Владимир с почти уважительным к водяному выражением. — Хотя однажды он, кажется, беседовал с охранником из порта. Но тот потом месяц бормотал стихи про карпов и не ел ничего, кроме водорослей.

— Ясно, — хмыкнул я.

— И на реку никого не пускает, — добавил воевода. — Один человек хотел там рыболовецкую артель создать. По всем правилам, с уставом и табличкой. Так вот: на третий день в тех местах сеть порвало, лодку заклинило, а сам приказчик артели попал ногой в корягу так, что потом месяц хромал. А ведь на берегу стоял, между прочим.

Я вздохнул.

— То есть, если мы даже получим финансирование на восстановление объекта, где сидит обиженный водяной, толку с этого не будет?

— Все верно.

— Дела, — протянул я, разглядывая схему порта, будто она могла вдруг заговорить и подсказать, с какой стороны подступиться к обиженному духу водной стихии. — А можно ли как-то… ну, попробовать восстановить добрые отношения?

— Теоретически да, — ответил воевода.

— То есть, по-хорошему мне нужно с ним встретиться? — уточнил я. — И он меня не утопит?

— Водяной незлобивый, — заверил воевода. — Говорю же: рыбакам просто сети порвал, да приказчика наказал. Но никого не утопил. А вот пошалить любит, это да. Может, к примеру, дать вам пройти по сухому камышу, а потом обижаться, что не поздоровались, и в ответ затащить в омут.

Я хмыкнул, закрыл папку, аккуратно положил её на край стола, как будто тем самым завершал первую главу будущей дипломатической эпопеи.

— Ладно. Значит, сначала давай посмотрим порт, оценим масштаб разрушений. А потом съездим к водяному. Иначе все эти бумажки — просто красивые фантазии с печатью.

Морозов кивнул, даже как будто с уважением.

— Мудро, князь. Я подгоню машину.

— Спасибо, — сказал я и поднялся из-за стола.

На душе было спокойно. Ну, почти. Всё-таки ехать на встречу с водяным — это как идти на свидание вслепую, где в анкете указано: «любит тишину, владеет заводями, мстит тонко».

Глава 8

Исповедь

Машина мягко катилась по лесной дороге. Колёса размеренно шуршали по накатанной грунтовке. Морозов сидел за рулём, как всегда прямо, но не напряжённо. Его лицо, поросшее лёгкой щетиной, было спокойным. Я устроился на заднем сиденье, расстегнул верхнюю пуговицу пиджака. Приоткрыл окно, вдохнув аромат свежей хвои. По бокам мелькали стволы сосен и елей. Их кроны лениво тянулись к серому тяжелому небу.

В салоне стояла тишина. Только из динамиков магнитолы играла какая-то старая песня, в которой слышалось что-то сельское, с лёгкой примесью имперского вальса. Я вслушался в ритм и усмехнулся:

— Хорошо подобранная композиция.

Морозов оторвался от дороги и уточнил:

— Вы о чем, князь?

— Об этом, — я кивнул на встроенную в панель магнитолу. — Музыка словно пытается примирить две половины Империи. Ту, что верит в электричество, и ту, которая разговаривает с домовым на «вы».

Воевода усмехнулся:

— Никогда не думал про эту песню с такой точки зрения. Хотя, справедливости ради, вы Никифора на «ты» кличете.

— А мой предшественник обращался к нему иначе? — уточнил я.

Воевода покачал головой и усмехнулся, словно вспомнил о чем-то забавном.

— Они с Никифором приятельствовали. Но по-своему. С нашим домовым непросто, но зато особняк с ним всегда будет в порядке, об этом можете не беспокоиться.

Я рассеянно кивнул, продолжая смотреть в окно. В голове зрела одна мысль, которую нужно было обсудить, а затем еще и реализовать.

— О чем задумались, князь? — подметив мое состояние, уточнил воевода.

— О том, а что… быть может надо… создать комитет? — протянул я и обернулся к сидевшему за рулем собеседнику.

Морозов немного помолчал, продолжая вести машину плавно. Но я заметил, как у него чуть дрогнула бровь. Он повернулся и посмотрел на меня, словно ожидая продолжения разговора.

— Комитет по старшему народу, — произнес я. — Который будут курировать проверенные люди из жандармерии и Синода.

Воевода несколько секунд помолчал. Задумчиво потер ладонью подбородок, а затем ответил:

— Идея… интересная, — произнёс он. — Хотя, признаюсь, не совсем понимаю, зачем?

В этот момент машина выехала из леса, и впереди показалась широкая полоса шоссе. Асфальт тут был гладким, с редкими серыми латками. Слева красовался указатель с полустёртой надписью «Северск: 18 километров».

— Остановите где-то здесь… — попросил я, ощущая, что мне стало нечем дышать.

Воевода почти сразу же сбросил скорость. Машина остановилась у обочины. Я распахнул дверь и вышел из салона. В лицо ударил прохладный свежий воздух, пахнущий листвой, сырой землёй и дымом далёкого костра. Я на секунду зажмурился, вдыхая полной грудью.

Морозов неспешно обошёл машину. Остановился напротив, чуть расставив ноги, сложив руки за спиной, привычно, по-военному. В его взгляде не было ни укора, ни нетерпения. Только спокойное ожидание.

Я опустил взгляд на гравий под ногами. Пальцы нервно сжимались.

— Знаю, что я тут… регент, не князь, — произнёс я негромко, словно говорил это больше себе, чем вслух.

— Так думаете только вы, — отозвался Морозов без малейшей паузы.

Говорил спокойно, почти буднично. Но в его голосе было что-то заставившее меня поднять на него взгляд. Он криво усмехнулся как человек, который многое видел и устал спорить.

— Но если вы желаете оставаться регентом, то…

Продолжение повисло в воздухе. Он замолчал, будто решал, стоит ли договаривать. А потом только чуть повёл плечом. Небрежно, почти равнодушно. Но я понял, что за этим жестом скрывается нечто большее.