Александр Меньшов - Железом и кровью
Тысяцкий уже хорошо поддал, потому несколько раз сбивался, чем вызывал целую волну весёлого хохота.
Молодых благословили, и повезли в опочивальню в их новый сруб на северной окраине слободки.
Девки из заиной прислуги живо накрыли второй «горный» стол. Музыканты дружно заиграли и тысяцкий со свахой кинулись жарко выплясывать в центре комнаты. Следом бросилась и молодёжь. Остальные лишь весело похлопывали, а то и просто вели пустые пьяные разговоры.
Я быстро утолил первый голод и теперь сидел подбоченившись со здоровенной кружкой ароматного пива.
Зазывалы пригласили всех за накрытый стол. Едва гости расселись, понеслись поздравительные величания, а чуть погодя женщины затянули «При вечере, вечере».
— Скучаешь? — незаметно подсела рядом Зая.
Её глаза блестели. Вся счастливая, прямо светящаяся изнутри, она прижалась щекой к моему плечу и подхватила вместе с хором:
…Мне и так сердцу тошнехонько,
Ретивому обиднешенько.
У меня, у молодешеньки,
Резвы ноженьки подрезало,
Белы ручки опустилися,
Очи ясны помутилися,
Голова с плеч покатилася.
Песня кончилась, и гости тут же выпили.
— Не пойму, — сказал я Зае, — отчего следует на свадьбах петь грустные песни?
Корчакова пожала плечами и вздохнула, незаметно утирая в уголке глаза маленькую слезинку.
У входных дверей я увидел ратника. К нему уже приставали подвыпившие зазывалы, поднося рюмку водки.
Я встал и подошёл к солдату. Чутьё подсказывало, что это ко мне.
Завидев меня, ратник, потянувшийся было к рюмочке, тут же выпрямился и резко кивнул головой в знак приветствия.
— Имперские замашки, — проворчал старик, сидевший недалеко у двери и куривший трубку. — Вот в наше-то время так старшим почёт не оказывали. Поклон били. Понатягали обычаев поганых со Святой Земли…
Ратник был молод. Он смутился и как-то растерянно посмотрел мне в глаза, словно ожидая нагоняя в свою сторону.
— Слушаю, — спокойно сказал я.
— Я от Избора Иверского… вернее, от Исаева. Он меня послал…
— Кто послал? — не понял я.
— Это… Исаев… Он сейчас у Избора… был… В общем, вам надлежит завтра к обеду придти к Исаеву.
— Куда придти? — парень говорил так путано, что я совсем не понял смысл его послания.
— К нему… домой…
— Домой? Или в Приказ?
— Домой.
— Ну, хорошо.
Ратник снова кивнул, потом замялся и слегка поклонился.
Скорее всего, он был из людей Иверского. А раз Исаев встречался с последним, то…
Неожиданно я понял, что Жуга послал этого молодого непримечательного паренька, поскольку не доверят никому из своих.
Чего бы это так? Что случилось?
Я вспомнил, что сегодня был Большой Совет, где собрались представители всех рас Лиги: и люди, и эльфы, и гибберлинги. Туда же должны были пойти и Иверский с Исаевым.
— Что случилось? — подошла Зая.
— Пока ничего.
— Снова дела?
— Возможно, — нехотя ответил я, увлекая Корчакову в сторону.
Снова грянула весёлая музыка и Зая, схватив меня за руки, потянула в танцевальный круг.
Её горячее дыхание, блестевшие глаза, сладкие губы… всё это разом перечеркнуло зародившуюся было тревогу.
До моего уха донеслось чьё-то меткое замечание в мою сторону:
— Вишь! Почётник у нас какой! Видный.
Зая тоже услышала эти слова и улыбнулась.
И мы закружились с другими молодыми парами…
6
Жуга жил в конце Борового переулка.
Двухъярусный кирпичный дом, в стиле которого хорошо просматривались эльфийские мотивы; крытая железом крыша; на ней высокая прапорица в виде бегущего конька; массивные дубовые двери с резным орнаментом — сразу видно, что хозяин этих палат был человеком зажиточным, можно сказать — богатым.
Я огляделся по сторонам, отмечая чистоту, царившую в переулке. Недалеко от входа стоял высокий фонарь, рядом с ним у глухой стены массивная скамья да столбики для привязывания лошадей.
На стук дверь открыла худенькая высокая женщина с приятным добрым лицом. Взгляд её карих глаз был пронзительным, отчего я даже на мгновения растерялся.
— Здравствуйте! Я к Жуге Исаеву.
Женщина ещё раз окинула меня взглядом и пропустила внутрь.
Откуда-то выскочили две девчушки. Они с любопытством смотрели на меня. Видно к хозяину редко гости захаживают.
— Позови отца, — приказала женщина, и старшенькая из девочек бросилась наверх по массивной деревянной лестнице.
Дочки Исаева (а я был уверен, что это именно они), не смотря на все слухи о том, что были ему не родными, лицом очень походили на Жугу. Особенно верхней частью. Рослые, как их мать, с тем же цветом волос, одетые в эльфийские платья — словно сошли с картинок иллюстрированных книг.
Через минуту вниз спустился и сам хозяин. Ступени жалобно заскрипели под его сапогами.
— Пришёл? — бросил Исаев, даже не глядя на меня.
Показав жестом следовать за ним, Жуга развернулся на месте и стал подниматься назад.
Я ещё раз осмотрелся по сторонам и пошёл вверх по ступеням.
Мы прошли в большую светлую комнату, стены которой были украшены какими-то картинами. Едва я подступился к ним, чтобы посмотреть, как тут заговорил Исаев:
— Я тебя позвал по одному очень деликатному делу.
Голос его был заметно глуховат, как это бывает, когда говоришь на некую не очень приятную тему.
Жуга пригласил меня жестом присесть на покрытую медвежьей шкурой широкую скамью у окна, а сам медленно заходил взад-вперёд.
Рядом стоял диковинный столик, на поверхности которого были нарисованы трёхцветные восьмиугольники. На некоторых из них стояли вперемешку черные, белые и красные фигурки, выполненные из каких-то поделочных камней.
Жуга остановился и проследил мой взгляд.
— Знакомо? — спросил он, кивая на столик.
— Нет. А что это?
Исаев подошёл ближе и с пространным взглядом уставился на фигурки. Здесь были и единороги, и катапульты, и мускулистые орки с топорами, и даже драконы. Кое-каких фигурок было много, других поменьше, а некоторые стояли вообще в единственным экземпляре.
— Это девью-бата. Игра.
— Игра? — переспросил я.
— Старинная игра. Её придумали эльфы. Она своеобразный аналог их Большой игры. У нас её прозывают «аллодами». Потому, как очень похожа… на нашу жизнь.
Жуга сощурил глаза и уставился на меня. nbsp;
— Кстати… кстати… хочешь, я покажу тебя? — неожиданно спросил он. И не дожидаясь ответа, поднял на столом красного человечка, в руках которого был тонкий кинжал, а за спиной арбалет. — Эльфы его прозывают «пронырой». А мы — «маской».
