Колдовской мир. Год Единорога - Нортон Андрэ

Ветер крутился. Сначала он как бы образовал широко раскинутую сеть, а потом смотал ее в клубок. Затем все исчезло. Остались лишь разодранные листья да мертвые тела птиц.

Экзальтация моя ушла вместе с ветром. Я глубоко вдохнул и еще раз взглянул на Рогатого охотника. Лицо на кубке не подавало никаких признаков жизни. Более того, оно выглядело старым и усталым, как будто Сила ушла от него. Я бережно держал кубок. То, что я вызвал с его помощью, опустошило меня. Теперь мне захотелось убрать кубок подальше, обдумать, что я сделал и почему оказался способен сделать это.

Убрав кубок в сумку, я взглянул на Гафию. Она сидела поодаль, прислонясь спиной к дереву. Глаза ее были широко открыты. Она поставила между нами свою лозу. Наверное, ей хотелось обезопасить себя от ударов, которые я мог ей нанести.

– Он пришел… – Она говорила тихо, потрясенно. – Он явился по твоему зову. Но ведь ты мужчина, мужчина из клана, из рода Гарна, как же ты смог это сделать?

– Я не знаю, я даже не знаю, что я сделал. Но ведь ты этого ожидала. Ты же сама мне сказала…

Она покачала головой:

– Я лишь надеялась, потому что ты владелец кубка. Ты сделал то, на что даже бард не смог бы решиться, – ты позвал Его, Того, Кто Охотится, и был услышан! Я должна это обдумать! Теперь нам пора идти, иначе тот, кто наслал на нас Темные Силы, опять нас разыщет.

Она пустилась бежать по тем участкам, которые не слишком пострадали от бурелома, перепрыгивая через поваленные стволы. Я последовал за ней, подхватив сумки. Вскоре мы вышли на открытое пространство.

Я думал, что часть злых птиц пережила смертоносный вихрь и теперь шпионит за нами. Но ничего не увидел, кроме крылатой твари (трудно определить, что это было – птица или что-то похуже), валявшейся на некотором расстоянии от леса. Успокоившись, оттого что нам не нужно действовать немедленно, я схватил Гафию за руку и силой удержал ее. Пришло наконец время ответить на мои вопросы.

– Кто это – Он, Кто Охотится? Темные Силы? Орд? Скажи мне то, что ты знаешь!

Гафия старалась вывернуться из моих рук. Она была сильной, сильнее, чем, по моим понятиям, может быть женщина. Все же я держал ее, и, когда она стала приподнимать свою лозу, я быстрым движением выбил ее из ее руки. Я слишком хорошо знал, что она может сделать. Никогда еще я так грубо не обращался с женщиной, и мне самому не нравилось это наше противоборство. Однако мне осточертело быть слепым котенком. А у нее были знания, которые могли спасти нас обоих от новых неожиданных опасностей.

Гафия злобно смотрела на меня, хотя и прекратила сопротивление. Я видел, как шевелятся ее губы, хотя слов понять не мог. Я притянул ее к себе и зажал ей рот ладонью, так как опасался, что она наложит на меня заклятье.

– Ты заговоришь! – сказал я ей в ухо, не давая шевельнуться. – Слишком долго я шел у тебя на поводу. Ты сама втянула меня в свои колдовские дела. Поэтому я жду ответа!

Она была как стальной клинок в моих руках, хотя не пыталась больше высвободиться. Я понятия не имел, как заставить ее отвечать.

– Ведь ты же не глупа, – настаивал я. – Пускаться в такую даль в незнакомой, полной опасностей стране, не зная, как себя защитить, – полная бессмыслица. Мне твои секреты не нужны. Ты же знаешь, что я воин. Я не пойду вслепую туда, где у меня не будет возможности защититься. Понимаешь?

Я думал, что она по-прежнему будет упрямиться. В таком случае я не знал, что мне делать, не могу же я без конца ее удерживать. И тут мне пришла в голову одна мысль. Я заговорил с ней, и голос мой прозвучал требовательно:

– Именем Гунноры, прошу тебя! – Я знал, что кубок в этот раз не поможет: не заставит ее заговорить.

Гафия много говорила о мудрости женщин и о том, что мужчины не имеют права вторгаться в область, доступную лишь женщинам. Гуннора же, на мой взгляд, представляла сразу всех женщин, тем более что в свое время она пользовалась огромным влиянием.

Я убедился, что поступил правильно, так как Гафия сделала последнюю попытку вырваться на свободу. Я был во всеоружии и не оставил ей никаких шансов. Только повторил:

– Именем Гунноры, прошу тебя!

Тело ее вдруг стало совершенно безвольным, голова уткнулась в мою руку, которой я зажимал ей рот. Я отпустил ее и сделал шаг назад, не спуская, однако, взгляда с лозы. Она крепко сжимала ее, опустив обгоревший конец вниз. На меня она не смотрела даже сейчас. Голос ее прозвучал холодно и жестко:

– Ты по-прежнему суешься не в свое дело. Когда-нибудь ты зайдешь слишком далеко. Тогда ты узнаешь, что бывает с теми, кто призывает Силы, о которых понятия не имеет. Ты просто дурак!

– Лучше уж я буду живым дураком, чем мертвым. Думаю, ты знаешь вполне достаточно для того, чтобы нам обоим остаться невредимыми. Ты знаешь, куда мы идем…

– Куда я иду! – поправила меня Гафия.

Она все еще отворачивала от меня лицо. Похоже, ей было стыдно, оттого что я удерживал ее. Это роняло ее в собственных глазах. Я старался не выражать сочувствия. Я с самого начала проявлял в отношениях с ней справедливость, в отличие от нее, и был честен.

– Куда мы оба идем, – спокойно поправил я. – К тому же у тебя есть проводник-невидимка. Я видел, как ты с ним говорила. Она… или оно… сейчас здесь?

– Это тайны, о которых не говорят с посторонними, – отрезала она.

– Я уже вовсю причастен к этим тайнам. Я разговаривал с Гуннорой. Я вызывал Охотника. Разве он не ответил мне?

Она упорно не смотрела на меня. Глаза ее метались из стороны в сторону, как у загнанного в угол животного, который ищет спасительную нору.

– Я дала клятву. Ты не знаешь, о чем спрашиваешь…

На меня опять снизошло озарение.

– Вызови своего невидимку. Спроси, должен ли я оставаться слепым среди зрячих. Я требую это именем Гунноры!

Лоза дрогнула.

– Она… почему ты говоришь о ней? Ее голоса не слышит мужчина!

– Этот мужчина услышит. За пиршественным столом я сидел слева от нее. И разговаривала она со мной куда любезнее, чем ты можешь представить. Кубок – это ее подарок…

– Я не могу сказать…

– Тогда вызови того, кто может, – настаивал я. – Твоего невидимку.

Теперь она смотрела на меня. В глазах ее пылало пламя – не то гнева, не то ненависти.

– Что ж, ты за все ответишь! – Она со злостью воткнула лозу в землю возле своих ног, отступила на два шага и уселась, скрестив ноги, рядом с обгорелым прутом.

Я в этот момент схватился за сумку, в которую положил кубок, и мысленно представил себе Янтарную госпожу, полную жизни, такую же зрелую и плодоносную, как и символ, который она носила.

Меня охватил холод, хотя минуту назад солнце грело мою обнаженную голову. Мне показалось, что с обгорелой ветки, столь дорогой для моей спутницы, на меня дышит Ледяной Дракон. Холод становился все нестерпимее, словно Дракон вознамерился изгнать меня. Но я не отступал и думал о Гунноре и кубке. Я порылся в сумке и достал драгоценный лист. Возможно, когда-то это был настоящий, живой лист. Теперь же он станет для меня талисманом.

Гафия заговорила нараспев на непонятном языке. Должно быть, она читала одно из заклинаний бардов. Холод нарастал. Мне казалось, я погружен в лед с головы до ног, только под рукой, лежавшей на сумке и сжимавшей драгоценный лист, было тепло. Это тепло поднималось кверху и боролось с холодом, который, вероятно, мог быть смертельным. Может, Гафия преднамеренно причиняла мне вред? Возможно, Сила, говорившая с ней, имела свои способы защиты от посторонних.

Голоса, отвечавшего ей, я не слышал. Гафия перестала петь и обратилась напрямую к источнику холода. Опять я постарался вообразить себе Гуннору. Вдруг лицо ее стало меркнуть, несмотря на все мои усилия. Вместо ее янтарно-золотой красоты появилось другое лицо. Это была женщина помоложе. Я никогда раньше ее не видел. Волосы ее были гладко зачесаны назад и перевязаны лентой с молодым месяцем в серебряной оправе. Лицо ее выражало суровую непреклонность, в отличие от Гунноры, которая готова была прощать человеческие слабости. Глаза этой незнакомки были серыми, как зимний сад, и тепла в них было не больше. Волосы черные, как зимнее ночное небо, а платье на стройной фигуре белое, как свет от горящей лозы.