Мила Коротич - Терракотовые сестры
– Я – бывший археолог, ты знаешь. И пока добралась сюда с того треклятого озера на индейских территориях, насобирала кучу легенд и верований про этого Спасителя. Каждая раса здесь верит в него по-своему, но все ждут, что он вот-вот придет, чтоб освободить их, спасти страждущих и стонущих под гнетом жизни тварей. И тут намешана куча атрибутов, поразительно напоминающих Христа. Только с одной оговоркой. И звучит она так: «Если не знаешь, с чем сравнивать!» Не знаешь первоисточников.
– Это что-то очень заумное, – отмахнулась Казакова. – Все, кто живет, хотят жить хорошо. Или чтоб другие хотя бы жили так же плохо, а то и хуже. И практически любое божество…
– Давай я тебе на примере объясню. Аналогию проведу, а ты тогда уже будешь меня перебивать, – зыркнула Говард. – Жизненный такой пример. У нас в приюте девочка одна была Аннет. Тощенькая, слабенькая, маленькая, голубоглазая и хилая даже по нашим меркам. И вечно ей от всех доставалось. Но, по ее словам, у нее был старший брат. «Вот придет мой Робби, – говорила она, когда совсем уж сил не было выносить сиротскую жизнь, – и всем покажет, а меня к себе заберет. Только он сейчас далеко, в армии. Но он придет, вот увидите».
И правда, иногда ей приходили маленькие посылочки с казенными штемпелями. С ерундой разной, но для нас, совсем одиноких, и это было чудом. Жизнь Аннет ни рассказы, ни посылки не меняли: как гнобили ее окружающие, так и гнобили дальше. Только один раз Аннет расцарапала в кровь лицо нашей главной задире. Когда та сказала, что ее Робби – бред убогого воображения и не существует его вообще. Но однажды Робби действительно пришел. Большой, высокий. В военной форме. С понимающими глазами. Один кулак с голову сестренки. Конечно, мы обалдели. Но мне от его взгляда страшно стало.
Принес Робби сестренке белое платье и ободочек для волос с тюлевыми цветами и бусинками. Взял он Аннет за полупрозрачную ручку и увел из приюта, сказав, что сам теперь о ней будет заботиться и защищать, на правах старшего брата. Сиротка наша так и светилась счастьем.
А через полгода я прочла в криминальной хронике, что в заброшенном доме была найдена десятилетняя девочка со следами многочисленных побоев и неоднократного сексуального насилия. По мнению экспертов, смерть наступила в результате передозировки наркотиков. По мнению тех же экспертов, на игле девочка сидела не меньше полугода. Следователь после заявил, что по подозрению во всех перечисленных мерзостях задержан опекун жертвы, и у следствия есть основания полагать, это не единственный подобный случай на совести подозреваемого.
И две фотографии под статьей: Аннет и Робби. Девочка – все в том же белом когда-то платье. И с очень счастливым выражением лица.
– Так вот, – Мэри Лу впилась ногтями в ладони, – я понимаю, что Аннет хотела счастья и лучшей жизни. Я понимаю, что Робби – сволочь или маньяк. Но также я знаю, что прежде чем вложить ее руку в ладонь смерти, попечители нашего приюта должны были все проверить. И если они знали о странностях и многочисленных «эпизодах», да даже об одном, они должны были костьми лечь, но не отпускать Аннет. Подумай, для чего я тебе это рассказала. Тут очень простые аналогии. – Говард почти вплотную подошла к Маше. Но та молчала, ошарашенная. Мэри Лу присела на край ее кровати и попыталась еще раз:
– Дьявол – это обезьяна Божья. Потому что не способен придумать что-то свое. А потому подделывается под Бога и прячется в деталях. Это еще в Средние века отцы церкви сформулировали. Понятно? – Казакова не сказала ни слова. Все слишком невероятно, похоже на страшные истории в темноте. Но с другой стороны, не более невероятные, чем события последних дней. Только чуть более масштабные. Ровно на размер одной вселенной.
Не найдя отзыва на свою понятную аналогию, Мэри Лу тут же зашлась в жалости к самой себе:
– Ты и не представляешь, что такое подставить человека, который спасал тебя не раз и не скрывал своей любви. С которым делили даже воздух.
«Вот это она о Фархаде или об Аннет?» – только успела подумать девушка, как причитания усилились:
– Я сейчас готова себе руку ржавой пилой отрезать, а потом заново приделать степлером, если это поможет вернуть…
В эту ночь Казакова не спала и слушала.
– Знаешь, что я поняла? Что если думать только о себе, то однажды не останется никого, кто подумает о тебе. Просто никого не останется. Вымрут все. Здесь на Аррете такое вполне себе получится. Да и везде, наверное. А еще я думаю: зачем все? Зачем все эти гонки, этот долбаный Аррет, эти жертвы и потери? Должна же быть какая-то цель, если ради нее мы приносим такие жертвы! И может быть, моя или твоя цель в том, чтоб не дать увести сиротку негодяю, а?..
Долго Маша слушала. А потом не выдержала и сказала:
– У каждого из нас есть что прятать, и чужая душа – потемки. Но ты не рви свою душу-то и мои мозги. Уже которую ночь одно и то же твердишь. И мне тоже есть кого оплакивать. А уж «зачем?», а что делать?» и «кто виноват?» – наши русские национальные интеллигентские вопросы. Я вот тоже думаю, для чего я тут. Что во мне такого важного, что вот уже, по моим подсчетам, я неделю болтаюсь между мирами и везде меня хотят кому-то отдать, не объясняя и не спрашивая. Ты спрашиваешь – зачем? И хочешь ответ сейчас. А я недавно пришла из мира Альтерры, и моя сестра Мэй там тоже долго мыкалась, но научила не спешить, не гнать драконов. Жизнь, она сама в свое время даст ответ. Ты живи и приглядывайся, и надежда всегда есть.
И тут Маша получила в лоб подушкой. Тощей, самодельной, считавшейся роскошью здесь, на Аррете, где даже просто кровать была не у всех.
– Надежда! – злобно сверкнула глазами Мэри Лу. – Белые говорят про надежду, и что? Ты, может, правда их предвестница? Хотя нет, такая лахудра, как ты, – куда уж тебе до вавилонской блудницы! На эту-то гребаную надежду спасюки всех и ловят.
– Чего? – возмутилась теперь Маша, залепив той же подушкой в ответ.
– Да ну тебя, коммунистка безграмотная! – И Мэри Лу отвернулась к стенке.
– Истеричка американская, – огрызнулась Маша. Но здоровая злость, проявившаяся в Мэри, ее порадовала, успокоила. Появилась надежда поспать. Но молчала Говард недолго.
– Я думаю, крот – Изам. А ты?
Казакова сделала вид, что спит, чтоб не отвечать. Тишина ночи вошла наконец и в комнату женщин. Только через несколько мгновений Маша осознала, что с ней вошел и тихий, ритмичный звук – далекое монотонное позвякивание цимбал. А затем взрыв и звук шофара сломали все планы.
Глава 5
Фархад вытер пот со лба – работа окончена. Вот он, новый боевой механоид, вот – прекрасная боевая машина, способная разбивать каменную кладку и одновременно взбираться по самым крутым склонам. Таких у армии Спасителя уже шесть. Они полезут по неприступным склонам крепости во славу Спасителя и его дела! Ужас будут внушать они врагам!
А если посчитать маленьких транспортных и боевых мехов, то можно сказать – не зря все эти дни почти без отдыха трудился мастер, служа своим даром мерзкой магии святому делу. Пусть головная боль сверлит виски по живой кости. Пусть уже не просит пищи чрево. Нет такой задачи, которую Фархад не смог бы выполнить. И нет такой силы, которая могла бы его остановить.
Ведь так хочет Пресветлый.
Он с тобой всегда рядом, Фархад, у него добрая улыбка и взгляд, которому веришь сразу, безоговорочно. Грешники и шлюхи, бродяги без бога в сердце, все, кто еще вчера был неприкаян и одинок, в лице Дария обретали пастыря, наставника, отца. И шли за ним. Шли добровольно, по зову сердца. Шли прямиком к богу.
Фархад, ты был грешником.
Ты знаешь, что совсем недавно еще был готов убить Дария, выступить против его армии, пусть один против всех. И ты ненавидишь себя вчерашнего. Того, который укреплял крепость на горе. Того, кто каждый день придумывал и создавал оружие, нацеленное против праведной армии.
Но лучше терпеть головную боль, чем погрузиться в беспокойный сон. Сон, который преследует, который ужасней боли. Смутный, навязчивый, в котором то враги тащат тебя на казнь, то друзья спасают от распятия, но у тех друзей нет ни лиц, ни имен. И просыпаясь, ты точно знаешь, что на самом деле нет у тебя иных друзей, кроме братьев по вере. И только одно радует – спать приходится не больше трех-четырех часов в сутки…
Фархад был грешником и не ждал для себя ни милости, ни прощения даром. Все это ему не требовалось. Причиненное зло он искупит сам. Отработает, отслужит на благо Спасителю…
Он сможет. Не покладая рук, иногда забывая про еду, лишь изредка забываясь сном. Не отвлекаясь на презрительные высказывания правоверных. Он знает, что его не любят в армии Спасителя, знает, что считают дважды предателем, но это его мало беспокоит. Ничего не волнует, кроме слов Дария…
В мастерской святой армии из бандитов Самума и фанатиков Дария работали сразу несколько мастеров слова, но ни один из них по умениям и по знаниям не мог сравниться с «перебежчиком». Это были угрюмые немногословные люди, присланные в лагерь «королем пустыни». В Спасителя из них верил, кажется, только один, Лукас. Он-то больше всего и старался задеть кузнеца. Иногда даже портил или прятал детали, но на работу Фархада, могучего кузнеца с неживым теперь взглядом, мелкий саботаж не влиял. Кузнец создавал машины, сам работая, как машина.
