Мила Коротич - Терракотовые сестры
– Горячиться не надо, – голос говорящего, того, кто предложил выдать Дарию девушку, звучал еще громко, но уже не так убедительно. Просто упрямо. – И передергивать!
– Мы должны держаться вместе! – вступился рыжий. – Когда вы, сестры, появились здесь, еле живые, искромсанные кем-то, страшные, как мое детство, вы сами говорили, что выжили только потому, что держались вместе. Гарик, я выходил тебя после костра белых, и здесь ты сказал: «Мой дом!». Они с кузнецом, – он кивнул на Мэри Лу, – пришлые, но не чужие, каждый день чинят этот хренов пролом в нашем Форте.
– К чему клонишь ты? – писклявили от дальней стены.
– А к тому, что мне в принципе плевать на эту девчонку, но она не враг. А вот на мой дом, на порядок в моем доме – не плевать! И я не позволю делать из меня кого-либо, кроме меня. Не для того мама с папой мои старались! Да и раскиньте мозгами, выдадим ее – признаем себя слабыми. Признаем себя слабыми – и спасюки и бандюки от нас не отстанут больше!
– Да, – подтвердила Мэри Лу. – Дарий с его фанатиками теперь вместе с Самумом. Предлагаю готовиться к осаде и помнить про крота среди нас. Внимательно смотреть по сторонам и под ноги. – Говард сказала это буднично, словно раздавая работу на день. Но потом вспыхнула свечой, сверкнула глазами: – Но не сомневаться друг в друге! Пусть предатель слышит: я не сдам мой дом. И дом каждого из вас. Пока жива. Потому что строила его сама. И самый дорогой для меня человек был рядом. Предлагаю помнить, что мы и наша крепость – для людей из долин и оазисов, и дальше – форпост, крепкий замок на двери, в комнате, где есть порядок. Скала, за которой можно укрыться от холодного ветра. Маяк. И если огонь на нем погаснет, ни один корабль не останется целым. Не ради себя, не ради клочка земли, не ради похлебки и теплого места для задницы. Ради порядка, ради восхода солнца над злыми и добрыми, ради того, чтоб люди знали смысл слов «надежность, честь, отвага, свобода и порядок не для себя – для всех».
С силой она ударила кулаком о свою ладонь. И хлопок был подхвачен, и движение повторили все, кто был в зале. Они поднимались на ноги, повторяя удар, никто не улыбался.
Глава 4
Крепость готовилась к осаде. Запасы провизии и воды, частые рейды по границам и вылазки к обнаруженным разведчиками тайникам. Аррет словно чувствовал, что готовится какая-то очень важная битва, и не давал скучать жителям Форта. Почти каждую ночь поступали вести о новых артефактах, почти каждый день дозоры натыкались на новые тайники среди скал и песка.
– Наша пневмопочта идет на рекорд, – пошутила Говард, когда глянула на выросшую во дворе кучу разномастного железа. – Твори – не хочу! Материала хватит на двоих техномагов, – и тут же осеклась. – Она одна такая осталась в Масаде.
Казакова понимала, что Мэри Лу чувствует. Но говорить о своей боли женщина решалась лишь по ночам, когда была уверена, что только Маша ее слышит. От нее не было смысла прятаться, она все видела и так. И все больше убеждалась Казакова, что связана с американкой почти так же, как с Мэй. А может быть, и без «почти». Проверить нельзя было: Кайно не спросишь, а матери далеко.
– Да я и не знала свою биологическую мать, – рассказала как-то Мэри Лу, когда страдала бессонницей в одну из холодных ночей подготовки к осаде. Как ни странно, больше бежать она не пробовала. – Зато матерей и сестер вокруг меня десятка четыре проживало. Мать Иоланда, сестра Агнесса, мать Береника, сестра Присцилла, я же в католическом приюте для сирот выросла. Я их «сестры-пингвинихи» называла про себя, когда злилась. А они, когда злились на меня, шипели в сердцах каждая по-своему. Версии моего рождения часто не совпадали. То араб там какой-то фигурировал, то еврей, то террорист, то прихвостень темных сил. Только не смейся. Монахини же со стороны кажутся одинаковыми, а внутри-то все непросто. Но, ты знаешь, это нормально, что под одинаковой одеждой всего намешано.
Сонная Маша обычно и не думала смеяться, ее так срубало к вечеру, что не хватало сил даже запустить подушкой в говорящую с воплем «Дай поспать!». Работа и жара делали свое дело, и Машин организм реагировал правильно. Появившись в Форте внезапно, так же внезапно Маша стала его частью: рабочие руки по хозяйству всегда нужны. Да и с Изамом девушка как-то сблизилась после сцены с арбалетом. Он сказал ей уже больше пяти слов подряд!
А вот Мэри Лу ничего не брало. Ей так хотелось поговорить, что, сделав за день десять механоидов, починив блуждающий пролом и соорудив бонусом пару арбалетов из хлама, Говард приходила в свою комнату, келью, как она ее называла теперь, и еще полночи говорила. Вторую половину ночи она ворочалась, заметив, как угнетающе просторно теперь на низкой кровати у окна.
– Я, наверное, говорю с тобой, потому что не хочу сойти с ума от чувства вины, а отпустить грехи мне, как в детстве, некому. Ни на горох поставить, ни в карцер посадить, ни сказать: «Десять раз «Розарий» и вымети все дорожки в саду, и Господь простит». То, что белорясники предлагают, – это не наш с тобой Христос. Уж поверь, в символах веры я поднаторела с детства. Только местным сравнивать не с чем, вот и путают божий дар с яичницей. Хотя, с другой стороны, одно доброе дело их Спаситель сделал, косвенно. Мы с Фархадом встретились из-за происков его приспешников.
…Мэри Лу не осеняла себя крестным знамением с тех пор, как вышла из стен приюта. Как в кино, худышка в темном платье и с небольшим чемоданом и грантом на обучение. Но платье, конечно, было закинуто куда подальше после недели учебы. Джинсы и футболка надолго стали новой форменной одеждой. И повидали немало. Но сейчас рука женщины сама невольно потянулась ко лбу, а пальцы сжались в щепоть. Так захотелось помощи от высших сил, охраны хотя бы! Говард сама себя одернула и сунула руку поглубже в громадную брезентовую сумку на плече. Твердость складного арбалета в ладонях очень успокаивала. А тот словно сам ждал момента, когда его погладят, и прильнул полированным изгибом к горячей коже. Никто особенно не обращал внимания на тощую женщину в запыленных одеждах. Тут много таких же. Разве что волосы у нее короче, чем у местных, ну да под шарфом не слишком в глаза бросается. Да и кто будет смотреть на нее, когда тут такое творится!
На базарной площади запыленного песками городка, на возвышении, сложенном из неотесанных камней, привязанный за руки к железной ржавой трубе, как к перекладине на столбе за спиной, висел высокий черноволосый мужчина. Столб венчало что-то вроде серебряного колпака. Рот человеку кто-то предусмотрительно завязал. Ноги ему тоже связали и туго закрепили у основания эшафота.
То, что это эшафот и казнь, сомневаться не приходилось. Человек на нем – жертва – что-то мычал, пытаясь уворачиваться от летящих в него камней. Палачом же была вся толпа. Каждый, кто оказывался впереди, кидал в несчастного острый булыжник. Грудь казненного вздымалась от боли, тело дергалось, насколько возможно – редко кто промахивался. У основания столба уже лежало много буро-красных окровавленных камней. Солнце быстро сжирало влагу на них, превращая кровь в сухие пятна.
Толпа бурлила, все толкались, прорываясь вперед или отходя назад, но каждый норовил поработать локтями. Людской поток подхватил и Мэри Лу. Ее несло к эшафоту, кто-то толкнул ее в живот, кто-то задел плечом, кто-то проорал над самым ухом:
– Колдун! Смерти тебе мало!
Толпа зычно отозвалась: «Ааааа!» – то ли в вопле согласия, то ли в крике ужаса. Кто-то ткнул женщину в бок и протянул камень. Мэри Лу отрицательно качнула головой, но человек в широком сером плаще с капюшоном еще раз попытался вложить ей булыжник в руку, грубо схватив за запястье. Ближайшие к ним люди обернулись. И их интерес не предвещал ничего доброго женщине.
– У меня свое! – тут же нашлась Говард, достав из своей сумки мятую консервную банку. Страшную на вид, но если ее вскрыть и заточить о камень, получается отличный срезень для арбалета. Мэри Лу с угрожающим видом покачала на руке банку и криво усмехнулась.
Такая реакция всех успокоила, и человек в плаще уже дергал за рукав следующего, всучил ему камень и подтолкнул к эшафоту. Говард оглянулась по сторонам еще раз: так и есть. То, что должно было быть стихийной народной волей, праведным гневом, оказалось хорошо срежессированной манипуляцией толпой. Таких вот раздающих камни женщина углядела человека три. Еще несколько подпихивали людей вперед, к «боевому рубежу».
– Он нас всех погубит! Губитель придет по наши души! – опять истерил кто-то. – Кузнец осквернил наш город!
«Аааааа!» – снова отозвалась толпа, и новый град камней полетел в несчастного.
– Нам нужен Спаситель! Пусть примет нашу жертву и отведет гибель от города!
«Ааааа!» – снова откликнулось стадо. Такую толпу и людьми-то язык не повернется назвать. Кликуши умело заводили, и вот уже бились в истерике почти все. Кто-то падал на колени, кто-то остервенело кидал и кидал камни в дергающуюся жертву. Тот истекал кровью, но пытался сопротивляться: Мэри Лу видела, как напрягаются, набухают вены на его руках, как он старается упереться в столб ногами, но путы не дают.
