Николай Полунин - Орфей
— Одиннадцать, — повторил я за голосом, не слышимом в этом Мире больше никому. — Одиннадцать официально зарегистрированных трупов и двоих не найдут на свалке за совхозом «Коммунарка», что по Калужскому шоссе. И более двухсот пострадавших по городу.
— А… ага. — Умный Сергей Иваныч уточнять не стал. — А тебе-то, — кивнул он на повязку, — тоже попало? Тут?
— Гораздо дальше.
Я покосился на Ежичку. Она стояла смирно, привалившись к моему плечу, и глядела на свои немодные четырехлетошние босоножки. Прядка с рыжиной упала. Вокруг гудел мокрый вокзал.
* * *— Вы теперь очень замечательно, — сказал Михаил, притормаживая. — Сами по себе, естественным путем развития. Как на роду на вашем человеческом написано. Тут за этим нянек без меня много. Приглядят, я убедился… Эй, придурки! — громко позвал он. — Я сейчас к обочине прижмусь, так вы мимо не пролетайте, хоть один тормозни. Надо даму доставить. — Он говорил в пространство салона, одновременно выводя машину, которую им дал Богомолов, на мокрый песок бровки.
Черные ели гудели под ветром. Инна наступила в лужу и не заметила этого.
— Ты уйдешь прямо сейчас?
— Тебя это уже не должно волновать. До станции подвезут. Все, что тебе дали ОНИ… МЫ, — поправил Михаил, — остается. Здешние тоже не тронут. Поглядят, быть может несколько, да и отстанут. Ты слышала, как этот сказал. Ему верить можно. С уходом я не тороплюсь, хотя меня, возможно, поторопят. Ты ведь помнишь, как меня когда-то поторопили? А для тебя я больше ничего сделать не могу. Да и чего же боле? Ты получила все, что хотела, — независимость, благополучие, свободу. Думаю, МЫ тебя больше не побеспокоим. — Михаил оставался в машине. Надо было, чтобы его продолжала слышать не одна Инна. Тогда, возможно, ей действительно впоследствии вреда не причинят. Надежда слабая, но большего он для нее сделать не мог на самом деле. Все равно противно было говорить.
— Ты для этого меня позвал? Чтобы отыграться за… за то, прошлое? Очень красивый жест.
— Думай так, тебе жить.
Белый маленький «Мерседес» медленно катился к ним вот уже метров восемьдесят. Замер в двадцати. Михаил приглашающе помахал рукой. Один из двоих в «Мерседесе» подошел. Инна видела этого парня возле дачи «академика».
— Даме не стоит сейчас садиться за руль, отвези ее, дружок, на электричку посади. А я с твоим приятелем обратно. Мы с Марат Сергеичем не договорили.
Парень недоверчиво повел носом, толстеньким, как бульбочка, полез молча за руль, который Михаил уступил. Инна чувствовала, что надо что-то сказать.
— Мы больше никогда не встретимся, Инна. Прощай.
Мокрый песок скрипнул под его шагами, но этот звук заглушен был пронесшимся серебристым траком. И она только увидела, как «Мерседес» разворачивается. А впереди, метров за двести, так же разворачивается еще одна прижавшаяся к бровке легковая. Джип, увидела Инна, когда тот, набирая скорость, миновал их.
— Девушка… поедем, да?
— Я и сама доеду. Нечего мне!..
— А я потом? Садитесь, садитесь.
…В ожидании электрички Инна купила «Бурду». Фотографии на первых страницах газет на лотке почему-то показывали одно и то же — поваленные деревья, опрокинутые машины. Бред какой-то. И журнал Инна листала, не видя. Она, Инна Аркадьевна Старцева, молодая и чрезвычайно эффектная женщина. Свободная. Действительно свободная, до того даже, что может хоть сейчас отправиться в Америку к мужу, который все простит. Ее состояние выражается в числе с пятью нулями. В деньгах, естественно, не в рублях. У нее здесь прекрасный круг общения. Мужчин она выбирает сама. С нее наконец-то сброшены путы мистической зависимости от неких пусть реально существующих, но все-таки потусторонних сил. Ей больше, слава Богу, не увидеть сна, начинающегося вспышкой, цветами, зеленым газоном и дорогой. Она свободна! Нормальна и свободна!
Засмеявшись, Инна кинула непрочитанную «Бурду» в урну, полную бутылок и оберток от мороженого. Загудела электричка.
Так отчего же ей так одиноко сейчас? Потому что он ушел и сказал: «Прощай», — а она не нашлась, что ответить?
* * *Телефон звонил, а я не поднимал трубку.
Короче, уговорил нас Сергей Иваныч. Да по-другому и быть не могло. Ну, куда нам действительно? До первой проверки документов. Был бы я один, а так все выдумки мои… «Переможетесь пока», — сказал Сергей Иваныч, вводя нас с Ежичкой в светлую двухкомнатную квартиру на Лианозовских дубовых бульварах. И машина у него нашлась, и квартира, и ключей связка. Я боялся показать свою тревогу, за Женей по пути посматривая. Она выглядела молодцом, а сам я вдруг себя почувствовал как рыба в воде. В квартире Сергей Иваныч сунулся в холодильник, в ванную. «Ну, сейчас привезут, что надо. Вот Веник, всегда у него шаром покати. Холостяк, не то что мы…» Сергей Иваныч держался легко и свободно, будто ничего особенного. Один раз себя выдал: в коридоре, когда прощались. «Неужели она?» А Женя была в комнате. Я покивал только. «Ну, вы тут отдохните. Через пару часов продукты подвезут. Очень прошу никуда не выходить. Кто подвезет, тот сам дверь откроет». У меня потом было сильное желание проверить, не сидит ли Сергей Иваныч на лестнице, карауля. Я не строил иллюзий, что это за квартира, что никакому не Вениамину она принадлежит. И о своем дальнейшем мог вполне предположить. О нашем. Моем и Жени. Вот за нее вообще всерьез возьмутся. Мне стало совсем нехорошо.
— Что ты? Игоряша… — Ежик вытирала мокрые волосы.
— Писать хочу. А ты все заняла. Мучаюсь.
— Дурачок. Иди скорее. Что не постучал?
— Я стеснительный.
Первые сутки мы спали. Вторые — разговаривали и смотрели телевизор. «Время», «Вести», «Времечко», все информационные программы, какие могли найти. Не очень я многим от Жени отличался в своем неведении относительно здешних событий. Телеканалы новые появились. Я думал, их будет больше. Все показывали последствия урагана. Когда шли эти кадры, или бессмысленные фильмы без начала и конца, или международные новости, или шоу, которыми нас хотели развлечь, мы любили друг друга. Ежичка была точно такой же, но теперь вскрикивала. Я все ждал. И дождался. Вечером она разрыдалась на кухне. Я сунулся, она глухо попросила не ходить. Вертел рюмку с коньяком, слушая затихающие звуки. Крольчатник вспомнил, Ксюху, стекло, которое не смог пробить. С ними-то со всеми — что? Выпить я так и не решился. Всхлипывая, Ежичка утихла совсем. Ничего тут нельзя было сделать, ничего. Представились какие-нибудь светлые палаты реабилитационной клиники. По телевизору шла реклама стирального порошка.
…Я осторожно высвободил из-под Ежкиной головы руку с гипсовой повязкой. С тем, кто привез огромную картонную коробку, напомнившую многое, прибыл и врач. Почистил мне загноившийся лоб и загипсовал кисть. «На рентген надо. Ясно, что перелом, но неизвестно, со смещением ли». Первый, которого я тоже не знал, взглянул вопросительно. «Обойдусь», — сказал я.
Утром этого дня заехал Сергей Иваныч. Передал портфель с экземплярами «Министра…», пачку вырезок. Деньги привез, много. До чего все-таки честные люди. Спросил, удобно ли здесь, не надо ли чего. Я поблагодарил, попросил, если можно, задержаться еще сегодня и, возможно, завтра. Я уже начинал ждать, чувствовал по некоторым признакам, что Женю пока снимать с места не надо. Она ведь и в той шикарной квартире прижиться не успела. Ей-Богу, я боялся трогать ее и ни за что бы не стал, но мы вдруг оказались так рядом… Я увидел, что она страшится сама. Но все было замечательно. Все наше вернулось к нам, хотя вечером она расплакалась на кухне.
Ежка спала, я ее укрыл. Стола для бумаг тут не было, я сел в большой комнате в кресло под торшером. Прежде чем в портфель лезть, зажмурился и постарался еще раз все вспомнить. Продумать. Снова та моя дурацкая привычка.
А)…отчего Сергей Иваныч при нежданной встрече сразу этот вариант предложил. Само собою, как бы подразумевая, что в бегах я (Ежку никто со мной встретить, конечно, не предполагал, тут что уж) и в Зачатьевский не явлюсь. Ответ: меня там ждали. И давно ждали. Понятия не имею, что там сейчас и как. С того начать, что мне пришлось бы доказывать долго-долго, что я — это я. Без ссылок на НИИТоВ вряд ли бы обошлось, я ж не имею полезной привычки хранить документы вне дома в абонированной ячейке.
Бэ)…по отрывочным его репликам понять можно, что ждали и там» в лесу, а значит, и вся жизнь моя отшельническая для них — «как простое стекло».
Вэ)…и Крольчатник.
Гэ)…и Гордеев? Стоп, этот вопрос я себе уже задавал. Отставим пока в сторону его загадочную фигуру.
Дэ)…и глаза пора бы открыть.
Я сделал вид, что зажмурился только затем, чтобы преподнести себе сюрприз. Рецензии читать было интересно. Полемические две статьи, в которой одной «Министр…» просто упоминается, а во второй всему мне устраивался доскональный разбор, — еще интереснее. Я посмотрел, кем подписана. А, ну это понятно. На оборотах вырезок проставлены даты. Последняя — 97, март. Долго же меня поминали. И стопочка хорошая, два десятка с лишним штук. Раньше никогда к упоминаниям о себе трепета не испытывал.
