Олег Дивов - Призрачный мир: сборник фантастики
В углу около мойки стояло нарядное, с синим ободком, фарфоровое блюдце. В нем было полно молока — почему-то Саше это показалось важным. Она присела на корточки и макнула в блюдце палец, поднесла его ко рту и облизнула: молоко скисло.
В вентиляции кто-то выл.
Саша вытянула из-под стола табурет — он был в пятнах от кетчупа, — подвинула его к мойке и забралась наверх. Кетчуп неприятно лип к босым ногам, но Саша старалась не обращать на это внимания; ухватившись за угол навесного шкафчика, потянулась к «окошку» вентиляции.
Решетка была вырвана «с мясом» и болталась теперь на одном шурупе. Наросты бурой пыли и паутины сталактитами нависали над мойкой. Саша бросила взгляд вниз и среди грязных тарелок увидела еще два шурупа. Четвертый куда-то пропал.
Балансируя на ненадежном табурете, Саша встала на кончики пальцев и заглянула в вентиляцию. Оттуда пахнуло сыростью и пушистой домашней пылью; Саша с трудом сдержала чих. Некоторое время она пыталась разглядеть хоть что-нибудь в темном отверстии. Не получалось: глаза слезились и не желали видеть.
В вентиляции кто-то тихонько всхлипывал.
— Егор… — шепотом позвала Саша.
Плач в ответ, тоненький и писклявый: так плачет маленькая девочка, у которой отняли любимую куклу.
— Егор, я налила тебе свежего молока, — солгала она.
Тишина.
— Егор, ты слышишь меня?
Из вентиляции заорали бешено, но в то же время с надрывом, срываясь на высокие ноты; потом крик превратился в нечто, похожее на визг испуганной женщины.
Саша потеряла равновесие и полетела вместе с табуретом на пол; с минуту сидела на полу без движения — боль была ужасная, и ей казалось, что сломан позвоночник. Потом из вентиляции снова завыли, и Саша, сдирая кожу на коленках, поползла прочь из кухни; ей стало безумно страшно — вой подгонял вперед; истошные вопли, казалось, появлялись отовсюду, возникали в голове и в кровь раздирали барабанные перепонки. Добравшись до входной двери, Саша схватилась обеими руками за ключ, который торчал из замочной скважины; дернула изо всех сил — ключ не поддался, и она замерла, тяжело, с присвистом, вдыхая воздух. Подумала, что бежать на улицу в одной ночнушке глупо. Еще подумала, что ключ так просто не вынешь — сначала надо провернуть его один раз против часовой стрелки.
Потом Саша решила, что дома нельзя завтракать. Ни за что. Надо спуститься на лифте, выйти из подъезда, пересечь детскую площадку и протопать квартал до поворота; там есть недорогое, но уютное кафе. Там деревянные столики и сирень в самых обычных граненых стаканах. Там тихо и пахнет майской весной. Там нет воя за спиной.
Визг тем временем сошел на нет.
Она уселась за угловой столик, как обычно. Столик был рассчитан на двоих, а Саша это забыла. И всегдашнего ощущения уюта, «домашнести» не возникло. Лепестки увядшей сирени кучкой собирались с той стороны, где обычно сидел Коля. У Саши к горлу подступил комок, и, чтобы отвлечься, она стала смотреть сквозь панорамное окно на набережную: по выложенной камнем улице гуляли влюбленные парочки и мальчишки в банданах. А еще девушки в легких бежевых кофточках с сумочками-«плетенками» через плечо — по моде. Редко трусили по тротуару гремлины в черных котелках и расклешенных брюках. Отсюда, из кафе, гремлины напоминали забавных гномов. Не вязалась с обликом гнома только синяя кожа, как у утопленника.
Солнце взошло недавно и не успело еще разогнать легкий туман над речкой; казалось, что над водой висит пушистое, разорванное в клочья облако. Иногда из облака доносился неясный шум; что-то протяжно гудело на том берегу, где порт, и Саша вздрагивала — звук напоминал ей вой из вентиляции.
— Сашка, привет!
Напротив уселась Иринка, бывшая институтская подружка, а теперь просто знакомая.
Все подружки когда-нибудь становятся просто знакомыми.
Саша попыталась улыбнуться, но губы не слушались ее. Норовили задрожать; а если дрожали губы — становилось мокро и под глазами. Хотя ничего особенного Саша не испытывала дня два уже. Слезы стали привычкой. Рефлексом. Как у домового Павлова.
Саша хихикнула.
— Вижу, ты в полном порядке, — удовлетворенно кивнула Иришка; на самом деле это она была в полном порядке: подтянутая, решительная, уверенная в себе. На Ирке был черный брючный костюм — фирменный, беловодский; золотая цепочка на по-летнему загорелой шее; модные темные очки с дорогой оправой и строгая, но с легким вызовом, прическа. Волосы жгучие, черные. Без рыжих пятен.
— Я не в порядке, — ответила Саша.
Иринкино лицо выразило озабоченность — она будто маску сменила.
Ира спросила:
— На работе проблемы? Помнишь, я тебе предлагала к нам попробовать; устроиться, в смысле? Так давай, если что. На шефа я воздействую. А в тебе большая сила скрывается, Саша; да ты и сама знаешь. Из тебя выйдет хорошая ведьма. Прорицательница, быть может. В политике такие ох как нужны.
Саша мотнула головой.
Официантка принесла заказ: кофе для Иринки и чай с лимоном для Саши.
— Уверена? Ты подумай. Хочешь, прямо сейчас пойдем? К началу рабочего дня успеем.
«Издевается? — отстраненно подумала Саша. — Куда я в таком виде?»
Иринка отхлебнула из чашечки аккуратно, чтоб не размазать помаду. Потом вдруг спросила:
— С Колей разошлись, что ли?
Саша вздрогнула; затряслась вместе с рукой и чашка, пролился на деревянный стол вкусный липовый чай.
— Мой домовой воет, — сказала она, отставляя чашку в сторону.
На Новый год Егор связал им шерстяные носки. Разноцветные и нелепые, совсем не по размеру; они надели их на ноги в то же утро и уселись на диван — смотреть телевизор. Ноги вытянули к электрическому камину, чтобы Егор видел — носки там, где им надо быть по закону. В темном углу за стенкой удовлетворенно зашуршали. Коля и Саша переглянулись и улыбнулись друг другу. Потом Саша положила голову Коле на плечо — она смотрела в телевизор, но думала только о том, как же счастлива.
За окном стылое небо давило на заснеженный город, ветер кидал мокрые снежинки в лица прохожим — а они были здесь, вместе, и домовой уютно возился неподалеку.
Это было месяца четыре назад. Или четыре с половиной?
Сейчас одна пара носков валяется в стиральной машинке, а вторая и вовсе куда-то запропастилась.
— Это плохо, — покачала головой Иринка, — очень плохая примета. Тебе надо срочно принимать меры, подруга. — Она легонько коснулась Сашиной руки. — Вой домового — к смерти. Чем-то ты ему не угодила. А домовой — существо злопамятное, никогда не простит. Травить надо. Потом поздно будет — разойдется, и десять волшебников его не выкурят. Главное, как говорит мой шеф, не запускать.
Саша молчала.
— Ты не думай, ничего сложного нет! Я сама уже пятого домового меняю, все им не так что-то, все бесятся. Звони ноль-шесть, гремлинам, и уже вечером домового не будет. Ребята действуют расторопно, перекроют вентиляцию и пустят туда специальный газ: полчаса и полный порядок. Поверь мне, я уже пятый раз…
Чашка полетела на пол, туда же отправился и стакан с белой сиренью — Иринка отскочила вместе со стулом в сторону, спасая дорогой брючный костюм, а Саша выбежала на улицу, нырнула в туман и звонко зацокала каблучками по гладким камням-булыжникам.
— Чокнуууууутаааа…
Оказавшись в своем квартале, Саша остановилась. Прислонилась к каменному бортику и попыталась отдышаться. Смотрела на ползущие к берегам клочья тумана над холодной, по-утреннему серой водой.
Где-то за спиной возмущалась Иринка. Где-то за спиной выл домовой Егор.
К Саше подошла дворняжка, помесь спаниеля с беспородщиной, обнюхала ее ногу и зарычала сквозь зубы, отойдя назад. Саша безразлично посмотрела на псинку, та зарычала громче.
К собачке уже спешил мальчишка лет восьми. На нем были теплые серые брюки и полосатый свитер под горло, спутанные маслянисто-черные волосы торчали во все стороны. Мальчик подхватил дворняжку на руки, не испугавшись, что измажется в грязи, и сказал, извиняясь:
— Вы не обращайте внимания. Булька добрая. Если она рычит, значит, с человеком что-то не так. Вам черная кошка дорогу случайно не перебегала?
— Почему ее зовут Булька? — спросила Саша.
— Это я придумал, — похвастался мальчишка. — Я ее спас. Она в речку, когда еще щенком была, забралась, глупышка, а плавать не умела, хоть на спаниеля и похожа. Визжала и булькала вот так: буль-буль-буль. Вот и… — Он вдруг насупился и, не выпуская рычащую собачку из рук, попятился. — Вы извините, я пойду. Мама не разрешает с незнакомыми разговаривать. До свидания!
— Пока, — прошептала Саша, наблюдая за убегающим мальчишкой.
Их отношения развивались очень быстро; она влюбилась в Колю в первый же день, влюбилась в его глаза и сильные руки. В его насмешливый голос, который умел быть ласковым и нежным. Уже через неделю они на двоих сняли квартиру с домовым — хозяева божились, что добрее существа не сыскать. Не врали. Егор был существом покладистым: по ночам не шумел, иногда даже готовил завтрак. Все, что ему нужно было, — блюдце с молоком каждый вечер. Показываться Егор не любил: за все время Саша его ни разу не видела.
