Олег Дивов - Призрачный мир: сборник фантастики
— Пока, — прошептала Саша, наблюдая за убегающим мальчишкой.
Их отношения развивались очень быстро; она влюбилась в Колю в первый же день, влюбилась в его глаза и сильные руки. В его насмешливый голос, который умел быть ласковым и нежным. Уже через неделю они на двоих сняли квартиру с домовым — хозяева божились, что добрее существа не сыскать. Не врали. Егор был существом покладистым: по ночам не шумел, иногда даже готовил завтрак. Все, что ему нужно было, — блюдце с молоком каждый вечер. Показываться Егор не любил: за все время Саша его ни разу не видела.
Через полтора месяца наступил Новый год, и они праздновали его все вместе — втроем. Саша была счастлива. Думала о замужестве. Проходила мимо зеркала и, стесняясь перед собой, смотрела на живот — мечтала о ребенке. Ждала, когда Коля сделает предложение, — все к тому шло.
Впервые за много-много лет она была счастлива, не хотела вспоминать детство и юность. То время, проведенное в глуши, в деревне, когда на нее, серую мышку, никто не обращал внимания.
Дома выл домовой.
Саша заткнула уши и крикнула с порога:
— Заткнись! Я не боюсь! Я сейчас позвоню в Службу, и они тебя… они…
Саша заплакала, не раздеваясь, села на пол и зарыдала.
Дверь сзади захлопнулась, а Саша смотрела на обкусанные, сломанные ногти — когда-то она специально растила их. Для Коли. Потому что он как-то обмолвился, будто любит девушек с длинными ногтями.
А еще она красила волосы в рыжий цвет — для него.
Вой стих, и Саша перестала плакать. Шмыгая носом, посмотрела вправо — дверь в кухню была приоткрыта.
Она встрепенулась: показалось, что за витражным стеклом мелькнула тень.
— Егор? — тихо спросила Саша; правой рукой схватилась за дверной косяк, левой уперлась в пол, помогая себе встать.
За мутным стеклом рядом с расплывчато-серым столом темнело чернильно-размытое пятно.
С минуту ничего не происходило. Потом пятно метнулось к двери; Саша, запаниковав, подскочила с пола и, повернувшись лицом к кухне, попятилась в зал. Кухонная дверь скрылась за углом, стало не так страшно — Саша немного успокоилась. А потом сердце ее будто сжала ледяная лапа — потому что кухонная дверь скрипнула.
Не разбирая дороги, Саша развернулась, нечаянно смахнула с трельяжа телефон, косметичку и фотографию в рамочке и нырнула в спальню. Захлопнула за собой дверь и прижалась к ней спиной.
Было тихо.
Потом в прихожей яростно и хрипло завыл домовой; и вой его теперь напоминал волчий; на ум приходило заснеженное, вспаханное, но не убранное поле; седой, старый и одинокий волк; кроваво-красная луна над ним. И ни одной звезды.
Вчера, когда она швыряла окурки в небо, там не было звезд; небо казалось зимним: сквозь серо-черную муть из мглы выглядывал краешек полной луны. Саша стояла на балконе в легкой кофточке, а где-то сзади выл домовой.
— Я помню, — сказала Саша, — я вспомнила. Это ведь вчера началось, правильно, Егор? Или даже не вчера… позавчера? Нет, кажется, позавчера ничего еще не было. Позавчера я просто не пошла на работу. Я вышла на балкон и разорвала все его письма и открытки. В клочья. Так?
Домовой завыл громче.
— Замолчи! — закричала Саша; зажмурила глаза и заткнула уши. Крик ее слился с воем и долго еще метался по квартире.
Замолчали они одновременно.
— Мне не нравится, что ты куришь, — сказал однажды Коля.
— Я брошу, — пообещала она. Вышло легко и просто, и Саша поняла, что и впрямь бросит. Сегодня же. Сейчас. Она достала пачку, которую купила в ларьке только что, и вручила ее Коле. Он улыбнулся и ловко закинул пачку в урну; подмигнул Саше:
— Трехочковый.
— Ты мое солнце. — Саша прижалась к его груди. Хотелось стоять так долго; бесконечно долго, забыв о том, что время поджимает. — Баскетболист.
Пахло хот-догами и соляркой.
— Не хочу уезжать, — сказала она.
— Надо, — возразил он. — Мама — это святое.
— Поехали со мной!
— Саш, ну ты чего? Месяц всего. Жалкий месяц. Мама поправится, и ты вернешься. А у меня работа, знаешь же.
— Поехали со мной насовсем. В деревне так хорошо, правда! Там солнце и трава, а еще пруд за холмом. Тарзанка — я так любила на ней кататься в детстве. Я покажу тебе Самый Старый На Свете Дуб и развалины древнего маяка. К нам приезжал археолог, он сказал, что когда-то на месте нашей деревни было море. Бескрайнее и синее, представляешь?
— Сашенька…
— Я боюсь. Я ненавижу город. Здесь так легко… потеряться. А у нас… у нас там есть маковое поле. Когда маки цветут, оно такое красное-красное…
— Саша. — Он нежно коснулся пальцем ее подбородка и поцеловал в губы — мимолетно, едва-едва касаясь, и ей почудилось, будто это весенний ветерок пробежался по лицу. — Я буду тебе писать. Каждый день. Обещаю.
— Эй!
Они оглянулись: угрюмый, коротконогий гремлин в фирменной железнодорожной фуржаке кивнул им:
— Поезд через минуту отправляется. Прощайтесь быстрее.
Шумел вокзал, вокруг деловито сновали люди и гремлины. Пахло талым снегом и сгнившими за зиму листьями. А еще — мазутом, беляшами и кислым пивом.
Саша не могла, не хотела, не умела оторваться от Коли. Но он подтолкнул ее легонько к вагону, помог донести сумку; уже через минуту, против своей воли, Саша стояла в тамбуре. Потерянно глядела на любимого и нерешительно махала ему рукой, а он улыбался в ответ.
Поезд тронулся.
Это было примерно месяц назад.
Когда Саша открыла глаза, уже стемнело. Ей показалось это странным: только-только было утро, а тут — на тебе. Она поднялась; ноги болели, и Саша сняла туфли. Откинула их в сторону, а потом посмотрела на окно и сразу поняла, почему темно.
Окна не было. Ветки сирени, словно плющ, пробились сквозь кирпич и дерево, затянули окно так, что почти не было щелей. Сирень продолжала расти прямо из стены, закрывая последние отверстия, окончательно пряча окна.
Саша бросила дверь; подошла к окну и провела пальцем вдоль ветки — она отозвалась едва ощутимой дрожью. Пол усеивали лепестки, подгнившие и влажные. Пахло почему-то не сиренью, а чем-то сладковато-приторным. Мерзко пахло.
Последний лучик света заплутал в ветках, и стало совсем темно. Саша толкнула ветки обеими руками — они прогнулись внутрь, но неохотно. Посыпалась штукатурка, сорвались последние лепестки.
Вдалеке — наверное, опять в кухне — плакал домовой. Саше стало страшно. Она кинулась к шкафу; рылась в нем вслепую, разыскивая фонарик. Обнаружила его на самой верхней полке и, замерев от страха — вдруг батарейки сели! — нажала на кнопку. По комнате заплясал светлый кругляш. Саша направила его на дверь — дверь была закрыта крепко. Домовой выл далеко.
— Ты меня не напугаешь! — крикнула Саша.
Она открыла дверь и посветила фонариком в комнату напротив — там тоже было темно. Балконную дверь медленно, но верно затягивали голые ветки сирени. Мертвые лепестки липли к полу.
«Главное, не запускать», — вспомнила Саша Иринкины слова и посветила на входную дверь.
Саша проснулась из-за кошмара: показалось, что кто-то душит ее. Она открыла глаза и долго лежала в полной темноте не двигаясь. Горло саднило, а расцарапанные в кровь пальцы ныли. Вчера она пыталась освободить от зарослей сирени входную дверь. Не вышло.
На мизинце правой руки Саша нащупала уцелевший ноготь и отгрызла его. Левой рукой вытащила из-под простынки фонарик и крепко сжала в руке. Долго не зажигала, чего-то ждала; было тихо. А это значит, что домовой где-то рядом. В двух шагах. Стоит и смотрит на нее, готовый напасть в любой момент.
— Егор… — шепнула Саша темноте.
Тишина.
— Егор… прости меня…
Справа зашуршало, и Саша подскочила на кровати, зажгла фонарь и долго светила им во все стороны, но так никого и не увидела. Лепестки сирени покрывали теперь весь пол. Вместо стен и потолка была сирень.
Никого.
Саша еще долго сидела на кровати, продолжая бездумно нажимать кнопку. Потом свет фонарика потускнел; пятнышко из белого превратилось в грязно-желтое, и Саша выключила фонарик.
В темноте было слышно, как бьется ее сердце.
А потом завыл домовой.
Дышать становилось все труднее, и Саша решила выбраться в кухню. Там есть вентиляция, а значит, и свежий воздух.
Лепестки шелестели под ногами. Очень громко, как показалось Саше. Она старалась шагать на цыпочках, но все равно шумела. В прихожей остановилась у покореженного ветками трельяжа. Секунду светила фонариком в зеркало.
У отражения было бледное лицо и круги над глазами. Повинуясь импульсу, Саша посветила ниже и посмотрела на живот. Не отпускала кнопку очень долго; через минуту фонарик мигнул в последний раз и погас.
— В городе легко потеряться, — сказала Саша невидимому отражению.
