Джеймс Фрей - Вызов
Такеда слегка наклоняет голову.
– Кстати. Ты же была в той подземной комнате, так? Почему ты не помогла нам, когда мелкий добивал Калу и они меня похищали?
Тиёко сидит неподвижно. Только бегающий взгляд выдает ее волнение.
– Ладно, не отвечай, – бормочет Кристофер. – Все вы одинаковые. Психи.
Яго поворачивается к нему, широко улыбаясь. Бриллианты в зубах Тлалока зловеще поблескивают в темноте.
– Это Последняя Игра, парень. Привыкай.
Эшлинг Копп
Италия, Ломбардия, озеро Белуизо
Вот уже пять часов 23 минуты и 29,797 секунды Эшлинг сидит в позе полулотоса перед наскальным изображением красивой женщины, которую она мысленно окрестила «My». Глаза девушки закрыты, руки покоятся на коленях, спина идеально прямая. My плывет по морю; прекрасная дева держит в руках диск, вокруг нее бушует смерть.
Эшлинг ждет, когда наскальный рисунок поделится своими тайнами. Когда подсказка раскроет новые знания. Когда что-нибудь – ну хоть что-нибудь! – случится.
И со вздохом открывает глаза.
– Господи, как же скучно, – протягивает Эшлинг, и голос девушки, непривычно хриплый и сухой, отражается от стен пещеры.
Приехали, уже сами с собой разговариваем. Говорят, это один из признаков сумасшествия… Эшлинг заваливается на спину и достает из рюкзака сотовый телефон, чтобы позвонить дедушке. В конце концов, это он посоветовал идти в пещеру, значит, он виноват в том, что внучка сидит тут и умирает со скуки. Дедуля поднимает трубку после 3-го гудка; из-за помех Эшлинг с трудом разбирает, что он говорит.
– Что теперь? – спрашивает она вместо приветствия.
– Здравствуй, Эшлинг, – спокойно отвечает он; девушка чувствует, что дедуля улыбается. – Как дела?
– Сколько мне еще здесь торчать? Я уже несколько дней сижу в пещере, – жалуется Эшлинг, – и пока никакого проку от этого нет. Может, ты неправильно истолковал мою подсказку?
– Сомневаюсь, – резко обрывает ее жалобы дедушка. – Расскажи, что ты видишь.
– Рисунки. Старые рисунки. Странная дамочка в лодке, а вокруг нее… Ну, похоже наконец света.
– Что еще?
Эшлинг переводит взгляд на следующий рисунок:
– Двенадцать человек собрались в…
И тут до нее доходит. Как же она раньше не узнала этот каменный круг, в котором собрались 12 фигур на рисунке? Эшлинг чувствует себя полной дурой. Да, изображение схематичное, смазанное, угол художник выбрал непривычный, и пары кусков не хватает, но это определенно то самое место, где она уже бывала – и не один раз. Священное место ее Линии.
– …собрались в Стоунхендже, – заканчивает Эшлинг, тихо радуясь, что дедушка не знает, как она опростоволосилась.
– Одно из наших мест, – задумчиво произносит дедушка. Большинство людей считают Стоунхендж древним захоронением или храмом.
Так оно и есть.
Но не только.
Эшлинг еще в детстве узнала об астрономическом значении Стоунхенджа. Пяточный камень – грубо обтесанный монолит весом 35 тонн, стоящий в 256 футах к северо-востоку от центра, – отмечает точку на горизонте, где поднимается солнце в день летнего солнцестояния. Другие камни обозначают зимнее солнцестояние, восходы и заходы солнца и луны; разрушенные части Стоунхенджа предсказывали затмения. Следовательно, создатели каменной обсерватории имели представление не только о форме Земли, но и о ее месте во Вселенной.
Причем знали они об этом за 3000 лет до нашей эры.
Для непосвященных Стоунхендж – всего лишь причудливый каменный круг.
Для тех, кто понимает, – источник тайного знания.
Эшлинг с трудом сдерживает зевок.
– И что они делают в Стоунхендже? – спрашивает дедушка.
– Судя по всему, кричат, – отвечает Эшлинг. – Богиня спускается с неба верхом на огненном шаре. Эти двенадцать внизу, похоже, перепуганы. Все, кроме женщины с лодки. Она кладет какой-то камень на алтарь.
Дедушка молчит, переваривая услышанное. Эшлинг поднимается и подходит к наскальному рисунку; пробегает пальцами по стене пещеры и останавливается на огненном шаре, несущемся с небес.
– Выглядит жутковато, – бормочет она.
– Эшлинг, – неуверенно произносит дедушка, – а что, если ты перепутала порядок рисунков?
– В смысле? – спрашивает девушка, отступая назад, чтобы охватить взглядом всю картину.
– Ты сказала, что Богиня приходит на землю, а потом женщина кладет камень на алтарь.
– Ага, – отвечает Эшлинг, занятая поисками жвачки в карманах. – И?
– Что, если сначала женщина кладет камень на алтарь, а потом уже приходит Богиня?
Эшлинг замирает с пластинкой жвачки на губах. Смотрит на хаос, царящий на первой картине, потом поворачивается ко второй: одинокая женщина с диском, а вокруг – пустота.
– Она победила, – шепчет Эшлинг. – И осталась одна.
Девушка возвращается к первому рисунку. Стоунхендж. Алтарь. Каменный диск. My.
– Эшлинг? Все в порядке?
– Это круг, – Эшлинг не слышит дедушку. В голове ее звучат слова давно умершего отца. Слова, которые он не раз и не два произнес перед тем, как сойти с ума.
«Все мы – часть бесконечного круга».
Хиляль ибн Иса ас-Сальт
Северная Эфиопия, Аксумское царство, Церковь Завета
– Я знаю, что я прав, – говорит Хиляль, хватая Эбена за руки.
Старый учитель настороженно смотрит на переполненного энтузиазмом ученика:
– И что тогда? И к чему тогда все наши традиции и наши знания? К чему эти тайны, если ты действительно прав?
– Потому что это игра, – Хиляль отводит руки и задумчиво щиплет себя за переносицу. – Или, может быть, это испытание. Игра внутри игры. Способ доказать ценность не только нашей Линии, но и всего человечества.
– Притормози, – останавливает его Эбен. – Это опасные мысли.
– Но верные, учитель, – настаивает Хиляль.
– Я больше не твой учитель, – устало отвечает Эбен ибн Мохаммед аль-Джулан. – Но если то, что ты говоришь, правда, зачем это существо дало тебе такую подсказку?
Хиляль и сам не раз задавал себе этот вопрос. Он долго размышлял о круге, который кеплер 22b внедрил в его мозг. Теперь ему кажется, что он догадался.
– Это была ошибка. Я уверен. У круга очень много значений.
Слишком много. Но его слова все прояснили. Он сказал, что Событие – часть Последней Игры. Ее причина. Начало, середина и конец.
Эбен задумчиво поглаживает подбородок:
– Ну, не знаю…
– Или это была не ошибка! – меняет тактику Хиляль. Он знает, что прав, чувствует это нутром и должен убедить Эбена. – Может, кеплер хотел, чтобы один из нас догадался.
Хиляль замечает искру сомнения в глазах учителя.
– А что, если они испытывают твою веру? – все же возражает Эбен. – Проверяют, достоин ли ты. Что, если это своего рода притча: если мы убиваем, то должны быть убиты.
– Если так, учитель, то я должен рассказать другим Игрокам.
Эбен склоняет голову к плечу. Синие глаза старика встревоженно блестят на фоне темной обветренной кожи.
– Но такого никто не ожидал…
– Конечно! Будущее не предначертано. Кеплер имел в виду нечто другое: что возможно всё. И сама наша история – тысячелетия, на протяжении которых они прилетали и делились с нами знаниями, – тому подтверждение. Я должен предупредить других Игроков!
– Но если ты ошибаешься, то окажешься позади всех. Тебе придется нагонять остальных. А они успеют заключить союзы и вырваться вперед.
– А если я прав, все это неважно. Будущее не предначертано.
– Возможно.
Хиляль снова хватает учителя за руки и заглядывает ему в глаза. Жизнь и любовь переполняют его; через вытатуированный на груди и животе коптский крест словно проходит электрический ток.
– Отцы Иисус и Мохаммед согласились бы со мной. И дядя Моисей их бы поддержал. И дедушка Будда. Все они сказали бы, что попытаться стоит. Ради любви, учитель Эбен ибн Мохаммед аль-Джулан. Ради любви.
Мудрый бывший Игрок отнимает руку у Хиляля и кладет ее на глаза ученика.
Тот послушно закрывает их.
– Но почему же мы верим в Христа, Мохаммеда и Будду, если своими глазами видели тех, кто создал Вселенную? – спрашивает Эбен юного Игрока. Спрашивает не первый раз – этот вопрос многократно звучал на протяжении всего существования их Линии.
– Потому, – отвечает Хиляль, – что мы верим: даже один человек может все изменить.
Солнце колеблется вокруг своей оси с амплитудой 11,187 см. Во время вспышки на Солнце в космическое пространство выделяется количество энергии, равное взрыву 200 000 000 000 мегатонн тротила. Выброс корональной массы – настолько мощный и стремительный, что достигает Земли всего за девять часов и 34 минуты.
Маккавей Адлай, Байцахан
Турция, Анкара, отель «Сюрмели», номер 101
Маккавей ворочается на узкой кушетке. Сон не идет.
