S-T-I-K-S: Гильгамеш. Том I (СИ) - Перваков Тимофей Евгеньевич

Эйка мгновенно ожила, шепнув Марку в интерфейс:

— Горгон предлагает натянуть трос и использовать белый дым. Заражённые не видят в нём абсолютно ничего, а я смогу отрисовать их контуры. Склад, с которым соединяется этот кластер, глухой – открытых выходов на поверхность там нет. Если ничего не изменилось, их можно ликвидировать без риска привлечь новых и опасности, что их урчание будет услышано кем-то развитым на поверхности.

Они начали отходить так же тихо, как пришли.

Горгон, не теряя времени, извлёк из сумки крюк-кошку и протянул трос поперёк прохода. В стенах выработки остались две анкерные балки, вбитые в породу – крепления для временной опалубки. Он закрепил трос за них и дополнительно зафиксировал обмоткой вокруг металлической распорной трубы, которая некогда поддерживала потолок тоннеля.

Когда всё было готово, люди заняли позиции, выбрав удобную для стрельбы дистанцию.

Горгон поднял с земли пару камней и бросил в проход. Глухие удары отразились от стен. Через несколько секунд двое бегунов появились на повороте, шурша разваливающейся обувью. Они ещё не видели добычи, потому не урчали, но их головы хаотично дёргались в поисках движения, а в глотках раздавалось едва различимое пощёлкивание, производимое голосовыми связками, видимо, таким образом, они обменивались информацией.

Арбалеты щёлкнули почти одновременно.

Первый болт пробил шею, второй ушёл в висок. Тела упали бесшумно, с глухим хлопком, подняв облако пыли.

Остальные мутанты, увидев павших, тут же заурчали, словно кто-то нажал рубильник, и толпой рванули в тоннель. Горгон, не колеблясь, метнул туда дымовую шашку. Жёлтое облако развернулось густым, плотным туманом, заливая проход.

Медляки сразу набросились на трупы, вгрызаясь в плоть, но бегуны, особенно двое в касках, бывших рабочими шахты, резко затормозили, озадаченно оглядываясь.

Два выстрела.

Болт Марка попал в спину медляка, но лишь вызвал раздражённое урчание – тот даже не отвлёкся от еды. Болт Оскара ушёл в каску одного из бегунов – раскрошил пластик, повредил череп, но не нанёс фатального повреждения.

Горгон не стрелял – только наблюдал.

Болты не издавали шума, заражённые почти не реагировали на выстрелы. Жёлтый дым раздражал их чувствительные органы, застилал острый нюх. Слаборазвитые мозги тварей не могли придумать, как ещё понять источник смертей их товарищей, как не продолжать всматриваться, внюхиваться и вслушиваться, стоя на одном месте.

Вторым выстрелом Марк угодил бегуну в ключицу, а болт Оскара ударил в каменную стену и почти беззвучно упал на пол.

Мутанты, видимо, осознав, наконец, что болты прилетают из конкретного направления, направились вперёд, хотя было видно, что их останавливает мысль о трупах своих товарищей.

Медляки по-прежнему жрали, не отвлекаясь, хотя и раздражённо морщили носы. Их не смущало, что ничего не было видно, и их носы ощущали один только запах эфирных масел. Однако бегуны, издав более громкий клёкот, рванули вперёд и это уже не осталось без внимания более медлительных представителей стаи. Кое-кто стал отвлекаться от трапезы, следуя за бегунами, а Марк с Оскаром, не отвлекаясь на приближение стаи, выцеливали переносицы бегунов. Нет ничего более неудобного, чем заражённый в строительной каске, за исключением разве что заражённого в каске военного.

Горгон, словно ничего необычного не происходило, продолжал наблюдать за открывшимся чемпионатом по стрельбе. И даже достал раствор гороха, принявшись цедить сок с блаженной улыбкой, так не подходящей творившемуся перед ним истреблению.

Ещё пара болтов оборвала жизнь левого бегуна в каске, но правый уверенно плёлся вперёд, подволакивая ногу — болт, по всей видимости, раздробил кость. Эйка отлично вырисовывала силуэты, и было видно, как всё больше медляков направляются в сторону людей.

Марк вспомнил, как нейросеть рассказывала ему об исследованиях некоторых кинезиносологов, изучавших поведение небольших стай заражённых. Этот тип раздражительности, когда первичная реакция направлена не на потенциальную угрозу, а на доступный источник пищи, был характерен для неразвитых заражённых с низкоуровневыми когнитивными функциями.

Медляки, обладая слабой сенсорной избирательностью и фрагментированным восприятием среды, фиксируют изменения в первую очередь по прямому биологическому отклику – запаху крови, тепловому следу, визуальной идентификации биомассы. Именно поэтому падение собратьев в их присутствии немедленно приводит к каннибалистическому поведению: мозговые структуры, управляющие голодом, берут верх над зачатками инстинкта самосохранения.

Эффект когнитивной инерции – ключевая причина их медлительности в реакции на новые раздражители. Пока они едят, их сенсорное окно сужается, приоритет обработки входящих стимулов сменяется на утилитарный – насыщение. Это заметно по их замедленной реакции на движение, звуки, даже на резкие вспышки света. Лишь резкий физический контакт с более привлекательным источником пищи, таким как иммунный или другое незараженное животное, могут «переключить» их поведенческую модель.

Бегуны, напротив, демонстрировали более сложную реакцию на раздражители. Их сенсорика была чувствительнее, обработка информации – быстрее. Они достаточно развиты, чтобы учитывать вероятность угрозы: их зрительная система более адаптивна, анализатор движения работает в значительно более высоком частотном диапазоне. Они оценивают окружение на основе поведенческих корреляций: если объект неподвижен, его можно игнорировать; если движется нестандартно – нужно насторожиться.

Это подтверждалось их реакцией на болты. Когда стрела Марка ушла в тело медляка, тот только заурчал, а его сородичи даже не оторвались от трапезы. Но когда болт Оскара повредил череп бегуну, второй бегун мгновенно отпрянул, вскинул голову и замер, анализируя ситуацию. Но он не реагировал на боль собрата – он анализировал факт неожиданного вмешательства в его окружение.

Это была разница между примитивным рефлексом и зачаточной адаптивностью.

Марк прикусил щёку. Если бы стая состояла из более опытных заражённых, они бы уже были мертвы. Они израсходовали кучу болтов, а лидер стаи всё ещё не показался.

Из глубины тоннеля послышался утробный клёкот.

Звук был не просто низкочастотным, он резонировал в пределах диапазона, на который особенно остро реагировали травоядные. Это был не просто рык – он содержал в себе инфразвуковые составляющие, ударявшие по вестибулярному аппарату и подкорковым зонам, отвечающим за страх и паралич реакции. На шум заявился вожак стаи.

Глухие удары лап о каменный пол не просто сотрясали грунт – плоть медведицы уже начала переходить в иную фазу биологического существования. Каждое касание было более упругим, менее инерционным, а энергия импульсов расходилась равномерно через кинетическую цепь её мускулатуры, гася избыточное напряжение.

Нет, это уже была не медведица.

Глаза твари претерпели радикальную трансформацию, полностью утратив привычное строение. Зрачки расширились до максимума, поглотив радужку, а склера обрела насыщенную угольно-чёрную пигментацию, минимизирующую рассеивание света. Оптический аппарат был теперь ориентирован исключительно на эффективность в условиях недостаточного освещения: его способность улавливать фотоны возросла многократно, позволяя существу видеть в абсолютной темноте. Отсутствие привычной диафрагмы привело к увеличению фокусного расстояния — глаз фиксировал объекты не только на близких, но и на значительных дистанциях, расширяя диапазон восприятия.

Однако столь радикальная адаптация породила и серьёзные изъяны. Глаз, лишённый механизма быстрой регуляции светового потока, стал критически уязвим к резким всплескам освещённости. Любая мощная вспышка вызывала полную потерю зрения, поскольку процессы фотоадаптации замедлились, а компенсирующих структур больше не существовало. Кроме того, привычные ресничные мышцы, отвечавшие за аккомодацию хрусталика, деградировали, а их место заняли развивающиеся волокна, схожие с теми, что присутствуют у головоногих моллюсков. Новый механизм регулировки фокусного расстояния основывался не на изменении кривизны хрусталика, а на сжатии и растяжении всего глазного яблока. Этот процесс был значительно медленнее, что ухудшало резкость восприятия динамических объектов и снижало способность к мгновенной адаптации на средних дистанциях.