Сергей Калашников - Четвёртый поросёнок
— Нравится?
— Очень, а ещё что тут есть?
— Может, завтра? — спросил с сомнением. — Устала ведь.
— Не так уж я устала, да и подремать успела.
Уточнять где, он не стал, повел по коридору дальше, открывая двери:
— Тут гостевая — на всякий случай. А это еще одна. Тут удобства. Моя… спальня.
Во все комнаты заглядывала мельком, а тут застыла на пороге. Потом шагнула внутрь, оглядываясь и отчаянно делая вид, что не замечает огромную кровать. Не меньше, чем у Бероева с Дарой Руслановной. Которая «для маневров». Мода сейчас что ли такая? Сама комната угловая, большая, двухсветная. Стол перед боковым окном такой же как в «её» комнате, стульев, тумбочек по обе стороны от изголовья кровати, шкафов — всего по паре… А кровать, откуда ни глянь, занимает центральное место, и не смотреть на неё абсолютно невозможно. Тем более, что покрыта она каким-то пушистым покрывалом, которое так и хочется погладить рукой.
— Нравится? — опять задал вопрос капитан странным голосом, всё еще стоя у неё за спиной.
Кивнула, не доверяя своему голосу.
— Я тебя не тороплю, — пробормотал он тихо, обнимая её за талию и крепко прижимая к себе спиной.
Чувствуя, как трепыхается в груди сердце, Маруся нервно сглотнула, вытянула шею и тут же охнула, ощутив на ней прикосновение его губ. Не торопит — как же! Хихикнула совсем неромантично и невольно расслабилась, когда от нового поцелуя — в затылок, всё внутри стало плавиться, словно сливочное масло под лучами Гаучо. А когда он осторожно прихватил зубами мочку уха, смеяться сразу расхотелось.
«Неужто, всё сейчас и случится?» — испуганно пискнул внутренний голос.
— Я помню, — наконец ответила почему-то шёпотом, — два года, да?
И пожалела о своей шутке, потому что её сразу отпустили.
Развернулась, чтобы посмотреть в лицо капитана, замерла, увидев растерянный взгляд и плотно сжатые губы.
— Я так рада, что ты не торопишь, — и она уткнулась ему в грудь, спрятав смеющиеся глаза, — а можно мне спать с тобой, здесь?
— Как хочешь, — после паузы ответил капитан. Не слишком ласково, надо сказать.
Пришлось действовать самой, раз он такой непонятливый.
— Ты тогда отвернись, я разденусь.
— Я лучше душ приму, — сообщил он как-то напряженно и быстро вышел.
Теряя решимость, Маруся упрямо вздохнула. Скинула с себя всё прямо там, где стояла, и залезла под одеяло. Вот ведь страсти какие африканские! И сколько ей ещё так трястись?
Но вернулся он быстро. И уже в халате — видела сквозь ресницы. Постоял над её вещами, и вдруг громко спросил:
— Марусь, давай поженимся?!
— А ножницы есть? — вздохнула в ответ.
— Зачем?
Засмеялась, глядя в его удивленное лицо уже открыто:
— Обычай семейный. Пока косу не отрежу — согласие не действительно. То есть — баловство одно, а не замужество.
— Давай утром отрежем, — помолчав, предложил он. — Ты там как, совсем без ничего?
Пришлось молча продемонстрировать, откинув одеяло, хоть и трусила ужасно. Зато другого приглашения не потребовалось. Скинув халат, что заставило Марусю невольно зажмуриться, Василий подошел и заставил её сесть на кровати. А сам устроился сзади, спокойно так, словно всё было в порядке вещей.
— Для начала, — произнес хрипловато, — расплетем твою косу. Раз уж завтра придется с ней расстаться…
— Ладно.
А потом всё и случилось. Очень медленно и нежно. Отчего хотелось даже заплакать. И больно было совсем немножко, да и вообще понравилось так, что захотелось немедленно повторить, что было встречено насмешливой улыбкой и тихим одобрительным смехом. Впрочем, смех тут же оборвался и ей предложили на этот раз делать самой всё, что пожелает, и нагло улеглись на спину, закинув за голову руки. Сердясь, всё же приняла вызов и очень неумело попыталась воспроизводить то же, что и он.
Однако то ли получалось у неё плохо, то ли возилась долго, покрывая поцелуями его плечи, грудь, живот, периодически сдувая лезущие всюду волосы, но инициатива была отобрана, сама она обозвана маленькой садисткой, повалена на кровать и использована по назначению уже совсем не так нежно, как в первый раз. Впрочем, это ей тоже понравилось, а если честно, даже больше чем в первый раз — потому что закончилось таким взрывом где-то внутри, что, наконец, пришло понимание, «что все в этом находят».
Проснулась она поздно, и не могла вспомнить, когда заснула. Василия рядом не было, а на тумбочке лежала записка, прижатая визорами:
«Люблю тебя, маленькая. Косу отрежем вечером. После еще одного раза!!! Постараюсь вернуться не поздно. Я на связи».
Три восклицательных знака заставили весело хмыкнуть. Ну, раз ему нравится, можно с косой потянуть до замужества. Это уж она немножко слукавила про недействительное согласие. Потянулась довольно и поспешила встать. Пора было заняться нормальным осмотром дома, да почувствовать себя хозяйкой. Потом еще сбегать к Насте — навестить малышей. Обед еще сготовить — одним словом, дел впереди немало.
Не удержалась, и, активировав визоры, сразу нашла контакт своего жениха. Задумалась, что бы такое написать — тоже с тремя восклицательными знаками. Писала, и снова стирала, то слащаво получалось, то неприлично, то вообще смешно. В итоге решив, что всё это глупости, написала по-простому и скинула сообщение:
«Мне понравилось, жду еще одного раза!!!» Пусть знает.
Хотела отложить визоры, но они тут же тренькнул ответ, заставив её громко рассмеяться:
«Только одного???» и плачущая рожица.
Вот уж не будет на такое отвечать. И вообще — она в душ — надо изучить его устройство.
Глава 21
Маруся. Выбор пути
В доме Грачевых царил переполох. Доктора Люсю Маруся уже не застала, зато познакомилась с Настиными сестрами. Леся и Сонька оказались веселыми и симпатичными, да ещё абсолютно одинаковыми. Близняшки даже нарядами не слишком отличались. Прошлой весной они вернулись с Земли, получив там высшее образование, и теперь преподавали в маленькой школе, организованной на их же энтузиазме аж где-то в районе реки Черной.
— Это Настасья удачно отстрелялась, — говорила Леська, — как раз у учеников каникулы начались. Мы уж с Соней всё гадали — дотерпит Настёна, или нет.
— А это правда, что у вас всё двойни да тройни? — задала Маруся волнующий вопрос.
Сестры переглянулись и залились веселым смехом.
— Правда, правда! — ответила более степенная Сонька, — наши с Настькой отцы были близнецами. А вот сама Настька у нас в семействе урод. Одна-одинешенька. С детства твердила, что вот как вырастет, так сразу всех переплюнет, мол, троень давно не было, а у неё будет. Так ведь сбылось!
— А ваши отцы…
Девчонки посуровели, но ответили:
— Погибли, оба.
— В войну… — кивнула Маруся горестно.
— Да не-ет, — удивилась Леська, — давно уж. Рыбацкое дело у нас тоже в семейном обычае, так что отцы наши в шторм сгинули лет десять тому назад. Никто тогда не вернулся с промысла.
— А мы сами и войны-то не видели, — призналась Сонька. — Это вдоль Большого Хребта воевали, а на дальнем-то западе и бомбами никого не бомбили, и десантов никто людям на головы не бросал. Это Настасья у нас в тот момент под Ново-Плесецком была в Рыбаковке. Вот в партизаны и подалась — самая отчаянная. Да только удача у неё такая, что в плен попала в первый же день. Она и выстрела ни одного сделать не успела. Продержали её в какой-то пещере все три дня, страху натерпелась, а потом тот парень, что пришел освобождать — накормил, напоил, да спать уложил. Теперь вот отцом стал.
— Я бы убежала, — сказала Маруська. — Чего там, в пещере сидеть?!
— Да как бы ты сбежала? Если тебя на цепь посадить, будто дикого зверя, куда ж ты сбегёшь!
— Это где ж такое было? — ужаснулась Маруся. — И откуда они цепь взяли?
— Да потому как красивая у нас Настька, — вздохнула Леся, — вот командир и присмотрел её для себя, чтобы, стало быть, утешила его. Потому никто её и не тронул, хотя вела она себя, как классическая дура: и в лицо плевала и обзывала всяко разно, и до чего дотянется, камень там, ветки — всё в пленителей своих швыряла. Ну чисто дикая кошка. Повеселила народ, одним словом.
А цепь — так от пса командирского осталась. Зверюга, хоть и здоровая, натасканная людей искать, да рвать на клочки, а задрал его амфицион первой же ночью. Вот цепь и пригодилась для нашей сестренки, да еще ошейник строгий — с шипами внутри.
— Все равно, — покачала головой Маруся, — неужели за день нельзя было с цепью разобраться?
— Да с цепью-то что-то сделать можно, а выйти — всё одно бы не вышло, — кинулась защищать сестру Сонька… или Леся? Нет, Сонька, у Леси — две косички, а у её точной копии — одна. — Только сбоку от входа вояки еще и какую-то пищалку пристроили. Стоит подойти, она так орет, что в глазах темно и колени подгибаются — никак дальше не пробраться.
