Сергей Калашников - Четвёртый поросёнок
И нет, чтоб ответить нормально, да только внутри возмутилась — сам-то неизвестно где пропадает! Потому и сказала насмешливо, само как-то вырвалось, думала, за шутку сойдёт:
— Ты меня ещё на цепь посади!
— А нужно?
Вот не думала, что до этого дойдёт. Да будь он чужим, уж ответила бы. Но это же её личный… и вообще — собственный капитан!
— Если как Настасью, так я не против, — фыркнула она. — Только со мной не пройдёт, сбегу же по-любому!
И взглянула в его глаза, мысленно умоляя: «Не надо!» А чего «не надо»? — самой бы понять. Ускользает мысль, не даётся.
Сколько длился этот взгляд, когда она тонула в нём как в омуте, сказать трудно.
Василий моргнул и её отпустило.
— Кушать пойдем, — сказала, быстро обходя скамейку и взбегая на крыльцо, — у меня готово всё, сейчас разогрею.
Услышала позади его шаги, вздохнула с облегчением.
— Знаешь, Марусь, — начал он, застыв на пороге, — если ты думаешь…
— Эй, капитан, — она оглянулась, оценив по достоинству его хмурую физиономию, и кивнула на стол. — Если тебя так уж сильно тянет поругаться, то я согласная. Но сначала накормлю, понятно?
Своего она добилась — на его лице обозначилась насмешливая улыбка:
— Вот так, значит?
— А по-другому с тобой нельзя, меня уже просветили.
— Кто, интересно? — пробормотал Савельев, но за стол сел. И даже хлеб нарезал, пока грелась еда.
Маруся и себе положила, но больше смотрела, с каким аппетитом ест Василий, кидая на неё странные взгляды. Не успел доесть, поставила перед ним кружку горячего чаю, а сама налила себе молока, да быстро сполоснула тарелки.
— Теперь можно? — Спросил капитан.
— Ругайся, — вздохнула Маруся. — Только ремнем меня нельзя.
— Почему это? — смешинки в глазах капитана придали ей бодрости.
— Дак не маленькая уже. Обижусь и сбегу.
— Это плохо, — согласился он, — ремнём не буду. Ты мне скажи, куда щеночка дела, не понравился?
— Видел же, — Маруся посмотрела жалобно, — подарка для Дары Руслановны не было, а все дарили, и только я ничего не придумала. А Найда как увидела Вадима Бероева, так ну к нему ластиться, да хвостом вилять…
— Расстроилась?
— Да не-е, попросила, коли будут щеночки, мне одного подарить. А сейчас-то не к спеху. Правда?
— Точно. Тем более, что дома тебе не сидится. Вот что ты сегодня такого делала, что мужу рассказать не хочешь?
Маруся прижала ладошки к горячим щекам:
— А разве ты уже муж?
— А разве нет? — хмыкнул он. — Или прошлую ночь уже забыла?
Теперь и шее стало горячо:
— Да разве забудешь такое! Только коса-то на месте. А её в день свадьбы отрезать положено.
Ей даже показалось, что разговором капитан наслаждается, вон как глаза блестят, а ругаться вроде как и раздумал. Права была Настёна. Первейшее это дело — мужика накормить.
— Обязательно обрезать?
— Если только сильно-сильно любишь, — вздохнула. — Так что придётся.
Он улыбаться перестал и откинулся на спинку стула, не сводя с неё пристального взгляда.
— Точно ремнём нельзя? — уточнил с каким-то сожалением.
Ну вот, только расслабилась!
— Запрещено! — сказала как можно решительней. — Ты, если не раздумал, так ругай, словами.
— А так не интересно, — ухмыльнулся он. — Ты мне лучше добровольно расскажи, чем сегодня занималась.
— Ладно. С чего начать? Про цепь или про деревню?
— Давай про цепь, — серьёзно кивнул он.
Рассмешить его рассказом про приключения соседки не удалось, но слушал с интересом. Только усмехнулся, когда закончила:
— Повезло Грачёву — такая девушка досталась!
— А тебе что — не повезло? — возмутилась Маруся.
— Да как тебе сказать — ремнём нельзя…
— Ты это сейчас что? — спросила осторожно. — Издеваешься, да?
— Немножко, проницательная ты моя, — признался он, ухмыльнувшись. — Ты, Марусь, не отвлекайся. Тебе про деревню еще рассказывать.
Пришлось рассказать про полёт в деревеньку, про копёшки для евражек и про то, чем её кормили, да с кем познакомилась. Утаила лишь Антошку и то, как тот кормил её малиной. Ясно же, что капитану это не понравится.
— Вот чую, Маруся, не учили тебе допросов вести.
— Ну и чего? — хлебнула молока, с любопытством глядя на жениха — что ещё выдумал?
— И врать ты не умеешь — уж прости.
— Врать???
— Или не надо было рассказывать так подробно, или уж рассказала бы всё, а не подавала знаки, что жаждешь чего-то скрыть.
— Какие знаки?
— Неважно. Потом научу. Может быть. Ну и чего такого я не должен знать?
— А уверен, что что-то было?
— А то! Колись уже, милая.
Маруся вздохнула и, набрав в грудь воздуха, выпалила на одном дыхании:
— Был там Антошка, парень, угостил малиной, пытался обнять, получил по лицу. Приложила лёд.
— Сразу дерешься? — рассмеялся Василий. — Парень-то понравился, небось? Иначе бы не скрыла.
Взглянула исподлобья и буркнула:
— Мне многие нравятся, а люблю я только тебя!
— Уверена?
— Ты же сам понять можешь — правда или нет!
— Знаю, что правда, только страшно.
— Тебе? — поразилась она.
— Да, милая. Слишком уж у нас хорошо всё, а жизнь давно научила, что так не бывает. Понимаешь ли?
— Ага. А я тебя боюсь, — сказала тихонько. Признаваться — так самое время. Только струсила сразу, и отвела взгляд. Вдруг рассмеётся и не поймёт.
Услышала, как он встал, обошёл стол и, взяв её за руку, заставил подняться. А потом схватил на руки и закружил по кухне.
Она даже засмеялась от неожиданности:
— Поставь, голова кружится.
— Поставлю, если кое-что пообещаешь, — кивнул он, останавливаясь.
— Чего?
— Сообщай мне, когда куда-нибудь собралась. Хоть записку напиши. Хорошо?
— Обещаю, — кивнула серьёзно.
Когда поднялись наверх, Савельев, идущий впереди, замер возле её маленькой комнаты.
— Она по-прежнему твоя, Марусь. Я пойму, если захочешь спать здесь до свадьбы.
— А когда свадьба?
— В воскресенье.
— Вдвоём тут будет тесно, — вздохнула она, глянув на него искоса.
— Думаешь? — усомнился капитан. — Может, проверим?
— Знаешь, Вась! Мне вот Стебелёк завидует, что я тут с тобой обнимаюсь, а ты меня в маленькую комнату!
— Ну-у, — протянул он, — если Стебелёк завидует, то оно конечно.
— И ещё. Только не смейся! Кровать у тебя там как раз «для манёвров»!
— Уговорила! Пойдем в мою. — Он поцеловал её в нос и подхватил на руки. — Устроим манёвры!
* * *Утром записки не было, как и капитана. Визоры всё также лежали на её тумбочке, а она даже не спросила — это ей, или как?
Проведав Настёну, её сестер и малышей, столкнулась с Ольгой Петровной. Яга залетела передать лекарства, выписанные Михалычем.
— Тёть Оль, а пойдём, посмотришь, как я живу?
— Не сегодня, Шельма, нет у меня времени совсем.
— А что за спешка?
— Дак повсюду то же, что и тут. Вроде как война была, а через девять месяцев выходит, что совсем другим народ в это время занимался.
— Роды?
— Именно. Просто эпидемия началась. Только на этот раз надеюсь до больницы успеть.
— А кто?
— Да ваша Дарка.
Маруся аж подскочила:
— Дара Руслановна! — охнула она. — Я с вами!
Даже про параплан свой забыла.
— Только-только мне сообщили, — хмыкнула Яга, поднимая вертушку в воздух, — Ксаверий на своей таратайке удумал её в город везти, да растряс дорогой. Велела остановиться и ждать меня. Нет, чтоб сразу вызвать! Уж обождала бы Настена своих лекарств, тут-то у вас всё путём.
— Давайте быстрее, теть Оль!
— Да куда уж быстрей! — проворчала Яга, закладывая крутой вираж. Многотонная махина грузового коптера вела себя в её руках будто мотылёк.
Пока долетели до дороги, да высмотрели внизу грузовик Ксаверия, у Маруси семь потов сошло от переживаний. Казалось бы, ну подумаешь, роды, эка невидаль, так ведь нет. Даже с Настиной четверней её таким волнением не скручивало.
Маруся стрелой метнулась к кузову, едва коптер коснулся земли. Увидела внутри Дару и замерла на мгновение, испугавшись её измученного вида.
А потом встряхнулась, бросилась поднимать с тючка сена, быстро задавая вопросы.
— Марусь, — на бледных губах боевого инструктора появилась улыбка, и в душе бывшей ученицы стало теплее. — Ты что, понимаешь в этом что-то?
— А то! Позавчера аж четверых приняла. Сама! — это пусть капитан думает, что она врать не умеет!
— А Яга?
— Тут я. Ну что тут, Марусь?
— Успеем, тёть Оль, — сказала уверенно — для Дары. А в душе этой уверенности не было.
Яга всё поняла по взгляду. Подхватила роженицу с другой стороны. Повели к коптеру, поддерживая.
— А что же Вадим Петрович? — спросила Маруся, чтобы отвлечь Дару.
